Значит, надо было балансировать между туманными обещаниями рано или поздно напасть на Астрахань вместе с крымцами (да вот незадача — кораблей нет, лес в стране кончился, порох отсырел и т. д.) и той тонкой гранью, за которой терпение Мухаммед-Гирея лопнет и последуют санкции уже против России. Можно было даже осторожно попробовать поиграть на татарских интересах. В ноябре 1515 года посол Михаил Тучков побуждал хана напасть на Великое княжество Литовское, мотивируя свою просьбу как раз «астраханским вопросом»: русское войско все на литовском фронте, так кто же, спрашивается, пойдет на Астрахань? Если хан заинтересован в каспийском походе, то пусть своим нападением скует литовскую армию и позволит России высвободить часть своих сил… В Крыму к этим словам отнеслись как полагается — то есть как к дипломатическому лукавству. Но показательны сами темы, поднимаемые в посольских дебатах.

Между тем на российских окраинах продолжалась военная активность татар. В сентябре 1515 года татарские князья Андышка (Айдешка) и Айга нападали на мещерские и мордовские места. Перезимовав под Азовом, весной 1516 года они повторили поход. Мелкие татарские шайки (современники называли их «безголовыми», то есть не имеющими командира) зимой 1515/16 года облюбовали для своих грабежей окрестности Рязани, Путивля и Белева. В июне 1516 года царевич Богатур напал на Мещерскую и Рязанскую земли. В том же 1516 году Айдешка еше раз разорил Мещеру.

В 1516 году Василий III оказался в центре крупной политической интриги. Вражда Мухаммед-Гирея и его брата Ахмата достигла пика. Ахмат предложил Василию III военный союз с Астраханским ханством и Ногайской Ордой, направленный против Крыма. Состав союзников был необычен. Русский посол И. Г. Мамонов, услышав эти слова, даже переспросил: «Точно ли с Астраханью и Ногаями?» Дело в том, что не далее как в апреле 1516 года ногайский мурза Агиш-князь запрашивал в Москве у Василия III в аренду войско в 20–30 тысяч русских конников для… войны против Астрахани.

Одновременно в 1516 году резко возросло дипломатическое давление Крыма на Москву с целью склонить ее к участию в астраханском походе. Верный своему принципу считать себя в Восточной Европе самым главным, Мухаммед-Гирей весной 1516 года отдал распоряжение Сигизмунду I не нападать в этом году на Россию: Василий III будет занят, отведет армию с литовских рубежей для похода на Каспий. Москве же Крым открытым текстом грозил войной, если она не поддержит нападение на Астрахань. Это был кнут, а в качестве пряника предлагалось включить Астрахань после взятия в состав Русского государства, но при этом сделать ее одновременно вассальной Крымскому ханству. Тут просматривалась далекоидущая политическая интрига: соблазнив Россию Астраханью, Крым хотел добиться признания своего сюзеренитета над частью русской территории, пусть и не совсем русской, а бывшей астраханской — неважно. Важно то, что тем самым Василий III в каком-то смысле оказался бы в вассальной зависимости от Крыма, чего, собственно, Мухаммед-Гирей и добивался.

В 1516 году в игру внезапно вступил еще один игрок — Казанское ханство. Оно объявило о намерении взять Астрахань самостоятельно, посадить там своего марионеточного правителя и основать огромную и могучую татарскую державу в Поволжье, от каспийского устья Волги до бассейна Камы.

Однако бюрократия — великая сила. Стороны наметили так много вариантов возможных военных союзов, что необходимо было договориться до чего-то более определенного, заключить официальные соглашения и т. д. От русских дипломатов потребовалось только умение забалтывать вопрос, которым они владели в совершенстве. Особенно это проявилось при обсуждении текста возможного договора («шерти») с Крымом. Послы в Москве и Бахчисарае днями напролет спорили о той или иной формулировке. За этими спорами 1516 год, слава богу, прошел…

В 1517 году Василию III немного повезло: на его стороне оказался голод, разразившийся на территории Крымского полуострова. Татары, «наги, босы и голодны», тысячами бежали из Крыма и промышляли грабежом в южных землях Великого княжества Литовского и в Северской земле. В чем же здесь везение? В том, что кроме людей голодали и кони. Царевичи Богатур и Али, а также князь Ад-Рахман даже собрали войско из несчастных, отчаявшихся людей, обещая накормить их в захваченных русских деревнях и городах. Но пришлось отложить поход, «пока кони наедятся». Напомню, что татары откармливали лошадей перед походом, а на марше не кормили. Здесь же система дала сбой: обессилевшие кони не смогли бы донести татар до богатых и сытых русских земель.

Кони отъелись к июлю. 20 июля татары (по разным оценкам, около двадцати тысяч) выступили из Крыма. Среди командования произошли разногласия: одни хотели идти на Литву, другие — на Русь. Кончилось все скверно: по приказу царевича Богатура часть сторонников «литовской ориентации» просто расстреляли из луков. Царевич Али увел свои войска обратно в Крым, отказавшись участвовать в походе. Тем не менее полки четырех князей вышли к Туле.

Плохо начавшийся поход плохо закончился. Василий III двинул полки навстречу неприятелю. Но, главное, за оружие взялось местное население — «пешие люди украинные», которым надоело жить в страхе перед татарской угрозой. Они устроили засеки — прием, успешно применявшийся против татар с давних лет. Деревья на пути конницы противника валились верхушками в его сторону. То есть татар встречал сплошной дремучий бурелом из веток и стволов, направленных в лицо. Тащить коней, оружие, фураж через засеки было трудно. А «пешие люди украинные» с удовольствием постреливали в татар из засады. Этот прием давал еще одно преимущество: засеками и брешами в них можно было заставить противника идти в заранее известном направлении, выводить его на место встречи с крупными русскими воинскими контингентами: «А спереди люди от воевод, подоспев, конные начали татар топтать, и по бродам и по дорогам их бить, а пешие люди украинные по лесам их били». Если верить русским источникам, то в Крым вернулась четверть вышедших в поход — не более пяти тысяч человек[196].

На фоне этого успеха некоторым парадоксом выглядит то, что именно в 1517 году Василий III заявил крымскому послу о готовности России принять участие в астраханском походе. Но у Мухаммед-Гирея в голове витали уже другие идеи: он обрадовался решению Василия III, но отреагировал на него как-то рассеянно. Потом оживился и приказал передать, чтобы в Москве готовились к совместному походу с крымцами на… Киев. Причем от Василия III опять требовалась «судовая рать», которая пойдет рекой Десной и далее Днепром. Планы захватнических походов на Астрахань и Киев поддержал ногайский мурза Кудаяр.

Взаимное притяжение России и Крымского ханства в 1518 году достигло своего апогея: крымская дипломатия употребила применительно к Василию III титул Белый царь (правда, системой это не стало)[197]. Крым был в этом не одинок: такое титулование встречается в грамотах греческих иерархов с Православного Востока. Кроме того, в грамоте наместника турецкой крепости Азов к Василию III от октября 1523 года говорилось: «Государю великому князю Василию Ивановичу всеа Русии, всесветлому государю Белому царю, холоп твой Магометбек азовскый государю своему низко челом бьет»[198].

Что означала эта титулатура? Интерес к трактовке данного выражения был уже у европейских современников. Одним из первых его пытался истолковать Сигизмунд Герберштейн: «Некоторые именуют государя московского Белым царем (Albus rex, weisser Khunig). Я старательно разузнавал о причине, почему он именуется Белым царем, ведь ни один из государей Московии ранее не пользовался таким титулом… название „белый“ они никак не могли объяснить. Я полагаю, что как (государь) персов (Persa) называется ныне по причине красного головного убора Кизил-паша (Kisilpassa), т. е. „красная голова“, так и те именуются белыми по причине белого головного убора»[199].