– Не все учатся с такой скоростью, как ты, – с гордостью сообщил Боб, – Ты прирожденный наездник. Я знал, что ты быстро научишься. Ты словно родился в седле.

– Я не знал об этом, – я отвернулся и почувствовал, что краснею.

Это правда, я всегда хотел ездить верхом. Когда я был ребенком, у меня было все, и мои отсутствующие родители записывали меня во всевозможные частные школы, лучшие из лучших. Я ненавидел их все, поэтому вел себя отвратительно, добиваясь своего скорейшего исключения. В некоторых школах это было не просто. Мне никогда не позволяли брать уроки верховой езды, как остальным детям, потому что я был «проблемным ребенком». Это было единственное, что меня уязвляло, пока я находился в этих школах. Они не хотели, чтобы я приближался к лошадям, даже чтобы вычистить их в качестве наказания. Они думали, что я причиню лошади вред. Я рассматривал это как большое оскорбление. Я никогда не причинял никому БОЛИ в моих попытках сбежать. И я никогда не причинил бы боль животному.

Я просто хотел домой,… поближе к Джозефу и Кэтрин. Это единственное место, где я чувствовал себя в безопасности и где хотел быть. И вне зависимости от того, что я вытворял и в какие неприятности впутывался, они всегда были там и любили меня несмотря ни на что. Само собой, они бранили меня и поучали. Особенно Кэтрин, повторявшая, что сделает из меня хорошего человека даже ценой собственной жизни. Но она никогда не отвергала меня. Злилась она на меня или нет, она всегда была со мной, как настоящая мать.

Господи, как же я скучаю по ней. Она думает, что я мертв, они оба так думают. Стоило мне вернуться в их жизнь, как им тут же сообщили, что я погиб в автокатастрофе. Я никогда не смогу даже УВИДЕТЬ ее снова. Это должно быть убивает Кэтрин. Она крепкая духом ирландка, но я знаю, что она любит меня как сына, единственного сына, который когда-либо был у нее. Она И ЕСТЬ моя мать, и не важно, что с точки зрения биологии это не так. И мне ненавистна мысль, что она страдает из-за меня. Я так отчаянно хотел позвонить ей, но не мог.

Забавно,… но меня, черт побери, совершенно не беспокоит, что чувствуют Эсме с Карлайлом.

– Сегодня был хороший урок, – сказал Боб, глядя на то, как холмы утопают в свете заката, – Хорошая работа, Муравей.

Я привыкал к своей кличке и пока не был уверен в том, как я отношусь к ней.

– Спасибо, Боб, – сказал я совершенно искренне, – Я честно ценю, что ты тратишь свое время на мое обучение…

– Без проблем, мне это в радость, – сказал он, – Это хорошо отвлекает от выгребания навоза.

– Это точно, – согласился я и на секунду почувствовал, что действительно соскучился по конюшне с лошадьми. Интересно, как там Йо-Йо и все ли с ним в порядке. Странно.

– Проедься еще разок, я же знаю, что тебе хочется, – разрешил Боб, видя, как просияло мое лицо из-под шляпы, – Десять минут… И нам нужно возвращаться.

– Окей, спасибо! – я чувствовал себя ребенком, пришпоривая лошадь с криком: «ЙЯ!» и скача прочь.

Я двинулся рысью, заставляя лошадь скакать быстрее, вглубь обширного золотого поля. Ветер ласкал мое лицо, а тело двигалось в такт с движениями лошади (fuck, я просто представляю себе эту картину… ммммм… простите, не сдержалась – прим.пер.). Я держался ногами, надежно сидя в седле, и меня успокаивал удивительный цокот лошадиных копыт.

Я увидел, что Боб тоже пустил Сэлли рысью там, где я его оставил, давая ей немного остыть, прежде, чем мы отведем лошадей обратно в стойло, чтобы покормить.

Я снова смотрел вперед и наслаждался скоростью,… чувствуя, что почти лечу, видя, как черная грива Солнца Полуночи развевается передо мной на ветру.

Я чувствовал себя настоящим ковбоем и услышал, как кричу: «ВУУУУУУУУУ!».

Ну, по крайней мере, я не крикнул «Йи-ха!».

Я рассмеялся, представив, как по-дурацки наверно прозвучал мой крик,… но на самом деле мне было все равно. Я думал о том, могу ли я теперь называть эту лошадь Вольво.

Десять минут вольной верховой езды были великолепны. Я не хотел слезать с лошади. Но они закончились слишком быстро, и Боб позвал меня обратно. Я застонал, оглянулся,… и направился обратно к нему.

Верховая езда стоит всей этой дерьмовой работы, которую я выполняю в конюшне, решил я, когда доехал до своего учителя. Мне нравилось ездить верхом, и я знал, что буду чувствовать себя плохо, если не смогу ездить каждый день. Теперь мне будет труднее делать свою работу на конюшне, пока остальные парни на улице скачут на лошадях. Я научился делать все самое основное, но я по-прежнему оставался новичком в искусстве верховой езды. Я знал, что пройдут месяцы, а может быть даже и годы, прежде чем я научусь вытворять все то, что умеют парни с родео. Их движения были грубыми и быстрыми,… я видел некоторые из них, пока работал. Некоторые лошади порой подпрыгивали на два фута (около 60 см – прим.пер.) и я с ужасом наблюдал за этим. Я знал, что есть еще много всего, чему мне нужно научиться.

Но я уже могу держаться в седле. И даже если пока и не очень, мне все равно. Я чувствую себя свободным, пока галопом несусь на лошади,… и никто не может поймать меня. Я люблю это чувство.

– Не грусти ты так, – рассмеялся Боб, когда мы ехали верхом обратно, – Завтра снова поедем.

– Я знаю, – мой голос звучал, как у надувшего губы ребенка, – Мне просто нравится ездить верхом. Я говорил это уже несколько раз,… я знаю. Здесь нет никаких сложностей,… это просто… абсолютно здорово!

Я не был уверен в том, понял ли он то, о чем я говорю, но он кивнул, так что, видимо, понял.

– Я знаю, знаю, – усмехнулся Боб, соглашаясь, – Я говорил тебе, что ты втянешься в это, как наркоман. Я чувствовал то же самое, когда только начинал ездить верхом.

Я действительно хотел, чтобы Боб знал, насколько я ценю его дружбу и то, что он учит меня, а не просто то, что он дает мне ездить верхом в перерывах между работой. Он был таким классным, … не умею говорить подобные вещи,… но…

– Ты хороший друг, Боб, – услышал я собственные слова, и это заявление было сделано от всего сердца, а потом я добавил, – Спасибо.

Я надеялся, что он понял, что я говорю обо всем сразу,… а не только о сегодняшнем дне.

Он улыбнулся и ответил, – Ты тоже хороший друг, парень. И ты отлично справляешься. Я горжусь тобой.

Он говорил со мной, как отец. Я бы все отдал, чтобы хоть раз за всю жизнь услышать эти слова от своего собственного отца. Но он никогда не говорил мне таких слов. На глаза навернулись слезы прямо здесь, пока я сидел на этой чертовой лошади! Слава Богу, на мне была шляпа, и я спрятал свои глаза под ней.

Мы, молча, ехали всю оставшуюся дорогу. И в этом не было ничего неловкого. Я чувствовал себя так, словно мы дружим с ним много лет. И с лошадьми – просто сидя верхом и двигаясь через поле, я чувствовал себя, чуть ли не героем старого вестерна, скачущего куда-то, чтобы победить банду разбойников. Моя маленькая забавная фантазия длилась, пока я не увидел вдалеке конюшни и припаркованные машины.

Может быть, здесь не так уж и плохо. Может быть,… когда-нибудь это место сможет стать нашим домом.

До тех пор, пока я не буду вынужден отправиться в тюрьму за убийство.

Coloring outside the lines. Глава 16 (часть 1)

Глава 16. Покаяние

Часть 1.

EPOV

Спустя пару дней я снова ощутил себя курицей на гриле в воображаемом мной кресле для дачи свидетельских показаний. Белла наблюдала за мной печальными глазами,… я же старался отвечать так, как советовали мне судебные исполнители,… но сейчас, после нескольких часов вопросов, это становилось все труднее.

– Как долго это должно продолжаться? – спросил я, почти умоляя, после нескольких очень трудных вопросов о Виктории.

Они даже спросили у меня, любил ли я ее, хотел ли я ее, …и я должен был отвечать, сидя перед Беллой. Я солгал, сказав, что нет, никогда не любил. Но на самом деле, в то время я думал, что люблю ее. Я был полностью конченым человеком тогда, и не знал ничего лучшего,… до того, как появилась Белла и открыла мне глаза.