Глава пятнадцатая

Большой костер на поляне

Как раз после ужина, когда солнце еще не село, а лишь коснулось еловых вершин и поджало лучи, наколовшись на них, на территорию въехал трейлер с окошками, разукрашенными светящимися надписями и рисунками. И надписи, и рисунки менялись, переходили один в другую и одна в другой. Пока трейлер разворачивался, следуя за Ромой, который показывал, по какой дорожке ехать к линейке, на его бортах красовались мирные пейзажи, правда, не подмосковные, а тропические, с кокосовыми пальмами, золотыми пляжами и бирюзовым морем, а когда трейлер ехал по лагерю, тропические пейзажи растворились в тумане, и из него возникли довольно мрачные скалистые обрывы, серое море, сизые облака и голубые снежные пики на горизонте. Пики стали покачивать острыми вершинами, из них вырывались столбы оранжевой лавы, и черные облака поплыли над ними, извергая раскаленные камни. «Наш волшебный мир» – такие слова появились на скале, словно сложенные из звездочек, а на задней стенке трейлера возник толстый клоун в черном цилиндре и костюме из больших оранжевых и лиловых клеток. Клоун распахнул широкие двери в трейлер, и оттуда стали выскакивать звери, зверюшки, зверята и даже насекомые, они прыгали, летали, щебетали, бегали, ворчали и попискивали, но, отбежав или отлетев на несколько метров от трейлера, растворялись в воздухе.

Но они не исчезали совсем, потому что на месте растворившегося в воздухе существа из земли поднималось дерево, пальма, куст, а то и сказочный, неизвестный, но очень красивый цветок. Так что трейлер медленно удалялся по аллее, а за ним уже бежали, смеясь и крича, жители лагеря «Елочка». Такое приятное настроение исходило от трейлера.

Среди сбежавшихся к линейке – большой поляне, с которой открывался вид на поля и перелески, не было только Гоши, который остался в домике. Он лежал, закрывшись с головой одеялом, чтобы думали, что он спит, а на самом деле он звонил папе по мобильнику, а папин мобильник не отвечал. Наверное, был отключен, чтобы не отвлекаться от главного – поисков мамы.

Гоша не слышал и не мог догадаться, что в эти самые минуты папа спорил с Элиной Виленовной.

Господин Полотенц был сердит.

– Разве я просил рассказывать мальчику о похищении?

– Он бы и без меня узнал.

– Не знаю, как бы узнал.

– Когда найдут мамин труп, он обязательно узнает.

– Элина, что ты мелешь! Как ты посмела!

– Я говорю жизненную правду. И мальчику пора ее знать.

– Но Аглае ничего не угрожает. Правда, ей ничего не угрожает! Признайся, ты ничего не замыслила?

– Не говори глупостей. Твоя Аглая могла угадать, кто все замыслил.

– Нас там не было! А Каину можно доверять!

– В любом случае, из соображений безопасности, лучше, чтобы Аглая исчезла навсегда.

– Я не согласен! Это негуманно!

– А пятьдесят семь миллионов? Мы их еще не отвезли. Вы хотите их потерять, шеф?

– Нет, ни в коем случае! Сейчас, когда мы на подходе к крупным делам и большим свершениям, каждая копейка на счету!

– Тогда Аглая должна исчезнуть.

– Но только чтобы осталась жива.

– А как это сделать?

– Спрячьте ее так, чтобы выхода не нашла. Но чтобы осталась жива!

– Постараюсь, – сухо ответила Элина Виленовна. – За результат не ручаюсь.

Началось представление.

Больше всего оно было похоже на цирк.

На эстраде, с которой иногда говорил речь начальник лагеря или санитарный врач, прыгали акробаты, два тигра дрессировали бородатого фокусника, метатель кинжалов вонзал с десяти шагов свои кинжалы прямо в сердце ассистентке, а потом она вытаскивала кинжалы из сердца, улыбалась, и ни капли крови из нее не капало. Канатоходцы ходили по воздуху между двумя эйфелевыми башенками без каната, но никуда не падали, а обезьяны сражались на хвостах, как на шпагах. Два говорящих страуса выпускали из клювов огненные шары, и они складывались над сценой в короткие слова на иностранных языках, а по поляне разносился запах французских духов, а может быть, тропических цветов, которым подражают французские духи.

Маленький оркестр, состоявший из различных животных, от медведя, который играл на контрабасе, и до лисицы с маленькой свирелью, исполнял зажигательные мелодии, так что многие начали танцевать. И чем больше народа танцевало, тем многолюднее становился оркестр, словно не только из трейлера, но и из леса, даже из серебристых вечерних облаков появлялись все новые оркестранты.

Скоро уже все зрители и актеры танцевали вместе. В том числе воспитатели, поварихи, сторож дядя Тихон, лагерный шофер Капитолина – всего двести человек.

Среди этого шумного праздника образовался тихий островок, на который никто не обращал внимания.

Чуть в стороне от эстрады, на которой прыгали акробаты, горел костер. У костра лежало толстое бревно, на бревне сидели рядышком, обнявшись, Ванесса и Лолита. А у их ног, чуть в сторонке, сидел, обхватив руками колени, Сева Савин.

Напротив них, по ту сторону костра, был пенек.

На этом пне сидела женщина, которая была не одной и той же, а разной.

Может, она была одной и той же, но хитрость заключалась в том, что каждый видел в ней свою собственную бабушку. И был уверен, что остальные тоже видят ее.

Поэтому для Севы женщина была загорелой нестарой женщиной в белом платке, которым были прижаты пышные с проседью русые волосы, глаза у бабушки были ярко-голубыми, и одета она была в сарафан и высокие ботинки. Знаете почему? Дело в том, что бабушка живет в Крыму, недалеко от Керчи, а там, на взгорье в степи, на краю которой стоит их село, встречаются довольно злые скорпионы. Зовут бабушку Марьей Васильевной, но она сама себя называет Мусей, и все в поселке на берегу моря зовут ее Мусей.

Лолита увидела совсем другую бабушку. Но тоже любимую.

Ее бабушка была толстой, говорливой и, хоть жила в Москве, родом была из Каменец-Подольского, это красивый и старинный город. Бабушка в молодости увлекалась эстрадными песнями и даже выступала на сцене, правда, ни в Киев, ни в Москву не попала, но, говорят, в Каменец-Подольском Фрида Блюм была известной певицей. Но теперь не так уж много осталось у нее почитателей. Бабушка любила громко смеяться, отлично готовила и шила так, что Кристиан Диор, который был поклонником ее таланта, двадцать раз звал ее к себе в Париж закройщицей. Но бабушка сначала была занята песнями, потом воспитывала своего сыночка, а потом переключилась на внучку.

А Ванесса увидела свою бабушку, которую она на самом деле видела очень редко, потому что бабушка всегда ссорилась с ее мамой, они никак не могли договориться, как лучше воспитывать детей – Ванессу и ее сестру Пелагею по прозвищу Палка. Бабушка была сторонницей аристократического воспитания, игры на скрипке и изучения латинского языка, не говоря уж о пристойных манерах, а мама считала, что девочки должны заниматься спортом и бегать кроссы. Девочки не хотели бегать кроссы, но не очень любили и латинский язык. Зато с раннего детства научились играть на противоречиях в семействе.

Итак, Сева видел сидящую на пне крымскую бабушку Мусю, Лолита – бабушку Фриду, а Ванесса свою гордую бабушку Ирину Эдуардовну.

Но все, что говорила первая бабушка, слово в слово и одновременно повторяли вторая и третья.

Бабушка была одна, а ребята видели каждый свою.

– Вот мы и нашли с вами тихое местечко, – улыбнулась бабушка.

В этот момент вереница акробатов добежала до костра и принялась через него прыгать. От их прыжков поднялся ветер, и большие искры закружились над костром.

– Может, пойдем в беседку? – спросила Ванесса и показала на белую беседку, что стояла над обрывом.

– Во-первых, – сказала ее бабушка, – в беседке сидят двадцать пять любителей туристской песни с гитарами, но без слуха и голоса, а во-вторых, нам здесь спокойней, потому что, если ты хочешь поговорить по секрету, то лучше всего выйти на людную площадь, и никто тебя не заметит.