– Лучше подождем «Скорую». А то помрет еще, на меня все свалят, кто их разберет!

Коля пришел в сознание, когда ему сделали уколы, положили на носилки и понесли к машине.

– Я никому не скажу, – прошептал он.

– Говори, чего уж, – ответил я, потому что сначала не понял, о чем он говорить не хочет.

А потом понял – он никому никогда не расскажет о том, как я забрался на лестницу и в люк, а его бросил в когтях у зверя.

Мы говорили правду – искали Жучку. Нам в принципе поверили.

Жучка не нашлась.

Коля со мной раздружился. Я с ним тоже. Мне не хотелось вспоминать, что я убежал, а ему было страшно. Я думаю, что он испугался на всю жизнь. У него шрамы остались. Нам обоим не хотелось вспоминать.

Хотя для многих я стал почти героем.

Ведь это я сражался со зверем, который оказался какой-то баскервильской собакой, я его убил лопатой. И Коля этого не отрицал. И в самом деле, если бы не та лопата, Коля бы наверняка погиб.

Все это так, но он не стал больше со мной дружить.

А я не напрашивался.

Коля долго в больнице лежал, а мама спрашивала меня:

– Ты почему не пойдешь навестить Колю? Мне это кажется странным.

Я отмалчивался.

И мне несколько дней спустя приснился сон. На вид не очень страшный, и когда его рассказываешь, он не кажется страшным, а для меня он был кошмаром.

Во сне я сидел на берегу речки, довольно узкой и какой-то нечистой. И кусты, и трава по берегам ее были пыльными, и от них неприятно пахло. А может, этот запах исходил от воды.

Мы сидели на берегу вдвоем. Я и Артем, любовник Ларисы Петровны.

– Ты вел себя неправильно, – говорил Артем.

Он был одет в голубой халат, как у хирурга. В руках у него была чистая белая салфетка, и он ею протирал себе пальцы. Не спеша и очень тщательно.

– Я знаю, – отвечал я. – Мне нельзя было убегать. Но я испугался.

– Это был спасительный страх, – возразил Артем. – В первую очередь ты должен думать о себе.

– Но там Коля был…

– Я все знаю, – сказал Артем. – Но представь себе, что мир вокруг тебе только кажется. И на свете есть только ты. Все остальное – плод твоего воображения, очень убедительная выдумка.

– И Коля?

– Разумеется.

– И мама?

– Почему бы и нет? Ведь когда ее нет дома, то ее не существует.

– Смешно! А вы?

– Я – твое испытание. Я твоя школа жизни. Я иду рядом с тобой, потому что у тебя в жизни есть высокая цель. Ты должен стать сверхчеловеком.

– Зачем? – Я слышал в чьем-то чужом разговоре эти слова – сверхчеловек, владычество, Ницше, – а может, в журнале прочел.

– Мир делится на серую массу обычных людей и нескольких избранных, обладающих высшим знанием и способных на особые поступки. Но для того, чтобы стать одним из нас, ты должен будешь пройти череду испытаний, отказаться от мелких, человеческих связей и пристрастий. Вот тогда ты поднимешься над миром…

Если вы думаете, что я все это понимал, то ошибаетесь. Вроде бы все слова по отдельности были совершенно понятны, обычные слова, но вместе они становились какими-то узорами, будто и не словами, а чем-то нарисованным на небе.

И, как бы в ответ на мои мысли, над речкой на небе стали появляться живые картины – изображения гигантских воинов, они сражались на изогнутых мечах, из концов которых вырывались пучки зеленых искр, искры обжигали бойцов, и те отмахивались от искр, как от жгучих мух. Из-за этого картина боя становилась очень реальной, настоящей, потому что только живые бойцы могут отмахиваться от искр, а сказочные небесные создания никогда не заметили бы такой мелочи.

– Кто они? – спросил я.

– Мне ли знать, – сказал Артем. – Я лишь Учитель. Один из учителей в твоей жизни. Ты отобран, выбран и ведом, так как у тебя есть высокая миссия.

– Я вас не понимаю, – сказал я. – То вы мне говорите, что весь мир мне только кажется, то уверяете меня, что есть какая-то миссия.

– Высокая миссия, – поправил меня Артем.

– Высокая, низкая, но почему я должен вам верить?!

И говоря так, я понимал, что все это не сон, просто лучше разговаривать ночью, когда я сплю, но разговор этот происходит не в Москве, а где-то далеко от нее.

…Одному из бойцов угодили мечом по плечу. Он схватился за плечо, и хлынула синяя жидкость, она била фонтаном. У них голубая кровь… Артем не смотрел на небо, а рассматривал травинку, которую только что сорвал.

Сквозь воду в речке что-то просвечивало. Я стал вглядываться, чтобы не смотреть на бой в небе – мне уже надоели бои и кровь – я насмотрелся на кровь. Коля еще лежал в больнице, и в классе говорили, что он, наверное, всю жизнь теперь будет хромать. Но я в больницу не ходил, потому что знал, что Журун этого не хочет.

Что же это было в воде? Массивное, зеленоватое…

Будто желая помочь мне, вода в реке стала понижаться, словно в ванне, из которой вытащили пробку.

Это оказался танк. «Т-34».

В башне откинулся люк, и из нее высунулся Каланча в танкистском шлеме. Он стал мне махать, и я нечаянно помахал ему в ответ.

– Ты кому машешь? – спросил Артем.

– Там Каланча. Который ваш кляссер украл.

– Значит, так и надо, – сказал Артем. – Но ты усвоил главное?

– Что же главное?

– Твоя миссия, – сказал Артем. – Тебя нашли с трудом. Сейчас, после войны, все в мире так перепуталось. И нужного человека, если на нем нет очевидной метки, найти очень трудно. Как далай-ламу.

– Кого?

– Ах, необразованный ты мой! Это верховный повелитель Тибета. Главный монах. Когда далай-лама умирает, то по всему Тибету начинают искать нового. По всем деревням ищут, по всем семьям. Наконец находят мальчика, у которого есть все приметы будущего далай-ламы. И родинка на нужном месте, и головка тыквочкой. И букву «б» не выговаривает. Его везут в монастырь и там воспитывают, пока не получится повелитель Тибета.

– Я – далай-лама? – спросил я.

– Не говори глупостей, – сказал Артем.

Воины на небосклоне один за другим падали ниц, и оставшиеся в живых безжалостно добивали их кривыми мечами. Коленки и носы погибших бойцов торчали из-за елового леса на той стороне грязной речки.

– Почему глупостей? Мне же хочется узнать, вы снитесь или что?

– Ты забыл о кляссере?

– Он делал дубликаты…

– Технология такого рода сегодня для Земли недоступна.

– Честное слово, я вас не понимаю!

– Тебе сколько лет?

– Тринадцать. Вы же знаете. Мне столько же лет, сколько Сашке Сулиме.

– Вы – дети войны и рано развились. Ребенок мирного времени отстает от вас года на два. Так что ты уже совершенно самостоятельный.

– Почему вы так говорите?

– Когда я говорю о воспитании героя, то имею в виду не кляссер для марок. Он – лишь толчок к созданию ситуации. Нам надо было увидеть, как ты будешь вести себя с Королевым. С Фимой. Ты жестоко избил его, потому что мы подтолкнули тебя к этому.

– Подтолкнули? Вы?

– А ты раньше кого-нибудь так избивал? С наслаждением, с жестокостью?

Мне пришлось задуматься.

– Нет, – сказал я.

Последний оставшийся в живых боец на небе вложил меч в ножны и побрел прочь.

Мне никогда не приходило в голову…

– А вспомни, как ты напал на Люциферчика?

– На кого?

– На баскервильскую собаку. В подвале.

– Это тоже воспитание из меня…

– Нет, все наоборот. Существо, подобное тебе, должно ставить собственную безопасность, собственное благополучие выше всего. Ты должен стать идеальным эгоистом.

– Зачем? Ведь все вы мне только кажетесь.

– Смотри, запомнил! Но не знаешь еще, что мир нельзя описать по одной примитивной схеме. Он сложнее, чем тебе кажется.

– Что я сделал неправильно?

– Ты кинулся спасать своего дружка. А это было нарушением правил игры. Ты должен был спасти себя. А не рисковать. Это твоя ошибка. К тому же мы потеряли собаку Баскервилей. Чудесное бойцовое животное.

– Тогда, значит, я вам не гожусь?

– Твоя жизнь в значительной степени предопределена. Ты будешь…