Улицы были совершенно темными, только белели заборы да полосы по краю тротуаров. В конце концов Веселкин не такой уж дурак.

– Может, адмирал тебя к себе возьмет, – сказала Раиса.

– Ну уж… оставь.

– А как мне тебя теперь звать? – засмеялась Раиса. – Колей или Андрюшей?

– Как хочешь.

– А зачем ты имя поменял? Может, его полиция ищет?

– Я тебе обязательно расскажу, – сказал Коля. – Ты не бойся. Я честный человек.

– А мне на что твоя честность? – засмеялась Раиса. – Мне мужик нужен, а не монах.

Глава 3. МАРТ 1917 г.

Путешествие Лидочки, бесконечное, пока длилось, показалось мгновенным, когда она очнулась. Как обморок. Лидочке раз в жизни пришлось упасть в обморок, на молебне в гимназии, прошлой весной. Ей было душно, потом стало тошнить, и все поплыло. А когда она открыла глаза, легкие были наполнены отвратительным запахом нашатыря. Ей сказали, что она пробыла в обмороке минут десять, пока все суетились, бегали за доктором и искали нашатырь.

Именно эта краткость даже долгого беспамятства лежит в основе тех религий и учений, что проповедуют переселение душ, – смерть в них становится секундным переходом в иное состояние.

Еще не открыв глаза, Лидочка поняла, что проснулась ранней весной.

Наверное, это стало ее первой мыслью, потому что, отправляясь в путешествие и страшась его, Лидочка начала думать – куда она попадет. А когда завершила путешествие, подумала, что такой холодный, но уже включающий в себя пробуждающиеся запахи завтрашней листвы, теплоту уже греющего солнца воздух бывает лишь в марте.

Лидочка открыла глаза и зажмурилась вновь, потому что в лицо ударил солнечный луч.

Она повернула ладони к земле и поняла, что лежит на гальке, к счастью, сухой. И даже не очень холодной. Видно, солнце за день согрело ее. За день? Конечно же – солнце справа, на западе. И уже садится. Значит, скоро вечер.

Лидочка села, опершись на ладонь, и галька под ладонью разъехалась, отчего пришлось коснуться холодных и мокрых голышей, что скрывались под верхним прогретым слоем. Лидочка встала. Пляж был пуст – ни одного человека. Лидочка перевела взгляд на море – море также было пусто. Впрочем, в такое время года, да еще к вечеру, ялтинские рыбаки в море не выходят.

Чайки кричали, дрались вдали у воды – но это был единственный звук, и оттого было тревожно.

«Я оказалась в будущем весной вместо осени. Может, сломалась машина? Если я здесь одна… Тогда надо скорее домой – а то вдруг родители куда-нибудь уедут?» Лидочка поймала себя на том, что идет, ускоряя шаг, скользя по гальке, к тропинке, чтобы скорее подняться наверх… И тут она остановилась с облегчением.

Глупая, сказала она себе. Почему надо ждать? Если ты отстала, нажми снова на кнопку – только аккуратнее, и догонишь.

Лидочка даже рассмеялась – глупые страхи! И в мгновение ока море и крики чаек перестали казаться зловещими.

Не исключено, рассуждала Лидочка, что Андрюша уже ждет меня у платана. Может, даже сегодня. В шесть часов. Каждый день – в шесть часов…

Лидочка поднялась наверх и быстро пошла по узкой аллее к выходу из сада, мимо пустой эстрады, металлических прутьев, что держат летом тент у шашлычной, мимо заколоченного ресторанчика… Сад был совершенно пуст и беззвучен, и оттого тревожные мысли возникали вновь.

Если табакерка могла ошибиться на полгода, она могла ошибиться и на пять лет? И на десять? Она могла забросить ее за десять лет, а Андрюшу – за сто… Что знает она об этой табакерке? Почему так легко доверилась ей?

– Выхода не было! – сказала Лидочка вслух, будто хотела отогнать кем-то навеваемые сомнения. – Что мы могли сделать?

Никто ей, разумеется, не ответил, даже эхо молчало.

Лидочка быстро шла к набережной, с каждым шагом все более оказываясь во власти воображения, рисовавшего ей картины пустого города, подобно умершим городам будущей Земли, как описывал их Герберт Уэллс. Сейчас начнет темнеть, и изысканные, слабые, изнеженные элои спрячутся в развалинах своих замков, отдав землю во власть страшных морлоков. А она? Беззащитная, никому не нужная, никому не известная…

Захотелось спрятаться – в теплом, темном углу, где тебя никто не отыщет до тех пор, пока не придет мама и не велит идти ужинать. Лидочка даже оглянулась в поисках убежища, но за исключением заколоченного на зиму киоска с плохо, но весело нарисованным белым медведем, держащим в когтях стаканчик с мороженым, никакого иного убежища поблизости не было.

Но может быть… может быть, спаси Господи и помоги, Пресвятая Дева, не оставь меня здесь одну, я же ни в чем не виновата… В ушах звенело от страха, и потому пожилой женщине, что подошла совсем близко, пришлось раза три окликнуть Лидочку, прежде чем та услышала.

– Не бось, не бось, – сказала женщина, сама отступив назад от перепуганного взгляда девушки. – Я тебя не трону, я только спросить хотела

– ты дубков не возьмешь? Глянь, какие дубки, розовые, желтые, пышные, как хризантемы, – дешево отдам, домой пора… Да ты не бось, не бось…

– Ой, – сказала Лидочка, готовая расплакаться от благодарности к этой женщине, – я не боюсь, я от неожиданности. Давайте я вам корзинку донесу, помогу…

– Не надо, – твердо ответила женщина, сообразившая, что с Лидочкой лучше дела не иметь. – Иди куда знаешь.

– Я могу купить, – нашлась Лидочка. – Сколько за букет?

– Купишь? – недоверчиво спросила женщина.

– А как же?

Лидочка открыла свою сумку, большую, набитую, сразу запуталась в плотности переплетенньк вещей, но, к счастью, быстро отыскала кожаный кошелек.

– За рубль, – сказала женщина твердо. – За рубль букет.

– Что же так дорого? – удивилась Лидочка.

– А где ты дешевые видала? Деньги-то чего стоят? Деньги ничего не стоят.

Женщина поставила корзинку на скамейку и поправила серый платок. Щеки и подвижный от постоянного шмыганья длинный нос были красными.

Лидочка нашла серебряный рубль и протянула женщине как раз в тот момент, когда та, отобрав два хилых дубка, размышляла, добавить ли ей третий. Женщина увидела серебряный рубль и была поражена этим настолько, что не могла скрыть удивления.

– Вы что? – спросила Лидочка. – Если не хотите серебряный, тогда разменяйте, у меня только пятерка – и вот рубль.

– Беру! – крикнула женщина, словно прикрикнула на кошку. – Давай!

Она выхватила рубль, потом вытащила из корзины, не глядя, еще несколько дубков и протянула Лидочке.

– На счастье, – сказала женщина. – Дай Бог тебе жениха хорошего.

– Ой, спасибо!

Глядя вслед женщине, Лидочка с наслаждением ощущала, как узлы, в которые собрались ее нервы, расслабляются и становится легче дышать…

– Морлоки цветов не покупают и цветами не торгуют, – сказала вслух Лидочка, – значит, это не далекое будущее, а наше.

Лидочка шла дальше, и вскоре перед ней открылась вся длина вогнутой набережной и на ней точками и блошками раскиданы неспешные человеческие фигурки. Город был жив, а это главное…

Проходя мимо «Ореанды», возле которой, как обычно, дежурили извозчики и стоял закрытый черный автомобиль, Лидочка пожалела, что не спросила у торговки цветами о сегодняшней дате.

Только Лидочка так подумала, как увидела, что по набережной, волоча ноги, бредет мальчишка, прижимая к груди пачку сложенных газет. Он был прислан свыше, чтобы избавить Лидочку от терзании.

Пожалуй, газетчик менее всего удивился бы, если б Лидочка спросила у него, какое сегодня число, нежели тем, что девушка скупила по штуке все оставшиеся у него газеты: и «Таврию», и «Русское слово» двухдневной давности, и газету «Ялтинский вестник», и новую – «Таврическую правду», доставленную вчера из Симферополя.

Мальчишка долго еще смотрел, как жадно эта странная девушка впилась глазами в газеты. Словно из тюрьмы сбежала, подумал мальчишка, потому что у него старший брат и отец были в Сибири за контрабанду и теперь в семье надеялись, что революция их скоро выпустит, как выпустила тех, кто был в ялтинской тюрьме.