– Зачем? – спросила Дороти. И, не дожидаясь ответа, уже знала, что и в самом деле ей важно, ей нужно вернуться в свою страну, в свой Лигон. К родным, которые до того существовали лишь в скупых рассказах матери, которая не любила много говорить о Лигоне, но плакала во сне и бормотала на родном языке. Англичанка ли она, Дороти Форест, или в ней сильнее иная кровь? Почему ей так просто и привычно в длинной, до земли, узкой шелковой юбке, в шелковой блузке, к которой вместо пуговиц пришиты крупные жемчужины, а волосы, мягкие после купания в теплых водах, собраны и затянуты серебряной заколкой, которая сверкает, словно диадема? Дороти знала, что в ней всегда были два человека – бедная английская девочка и в то же время принцесса гордого народа, древнего, как сами горы.

И ей ужасно захотелось, чтобы в сад монастыря Священного зуба Будды сейчас вошел случайно, невзначай штурман Алекс и увидел Дороти в новом обличье. Тогда бы он, наверное, и внимания больше не обратил на эту голубку Регину.

– Ты спрашиваешь, что происходит в Лигоне? – повторил ее вопрос старый монах. – Там сейчас иная власть.

– Какая иная?

– Объединившись с племенем ва, родной брат твоей мамы, твой дядя, которого теперь именуют Бо Нурия, разгромил своих врагов и вновь воцарился на троне предков.

– Мой дядя?

– Он будет рад видеть тебя. Он добрый мальчик. Я знал его совсем маленьким.

– Он изменился, он стал воином, – сказала старая прислужница.

– Он стал воином.

– Я хочу видеть его, – сказала Дороти.

– Я не могу отправить тебя одну, и мои монахи тебе не защита. Но я сегодня же пошлю срочное письмо через рангунских лигонцев. Я думаю, что мы можем ждать ответа через неделю.

– А эту неделю…

– Ты проживешь здесь. Но не выходя из монастыря.

Прошло восемь дней.

Эти дни Дороти провела в монастыре. Порой в сопровождении старушек из монастыря она поднималась к Шведагону и подолгу сидела на мраморных плитах, мысленно беседуя с господином Буддой.

В городе и в порту она не была ни разу. И не хотела того.

Ей даже не интересно было, как там живет ее бывшая хозяйка. Как будто все это было в иной жизни, из которой она хотела бы взять к себе лишь маму с братом, а еще штурмана… И это ее смущало.

Два раза приходили знатные лигонцы, из тех, кто по своим делам жил в Рангуне. Они опускались на землю перед принцессой Ма Доро, касались пальцами ее руки.

Старушки поили их чаем, сайя У Дхаммапада беседовал с ними. Разговоры шли не только о возвышенном, но и о том, что бирманский король в Амарапуре – деспот и тиран, что английские люди хотят воспользоваться его душевной болезнью и захватить Рангун. Но, может быть, это только слухи?

После этого все оборачивались к Дороти, словно она могла рассказать о замыслах англичан, словно она все эти годы была послом Лигона в Англии.

«Да, – говорила Дороти, – когда я плыла сюда на корабле, то шли разговоры о тяжелых пушках и о том, что в Рангун должен прийти корабль «Дредноут» с солдатами-сипаями на борту».

Баггала ар-Рахмана ушла из порта, так гости сказали Дороти. Получил ли купец свои деньги, неизвестно. Но вернее всего – получил. Дороти беспокоила судьба двоих матросов, оставшихся там, потому что в сердце птицы не бывает жалости. И, конечно же, она беспокоилась, не случилось ли плохого с Алексом. Уж лучше пускай Сюркуф доберется до Реюньона…

А на девятый день у ворот монастыря спешились с коней посланцы короля Лигона.

Глава 8

ПОЛЕ БИТВЫ ДЕМОНОВ

– У меня наступает решительный момент, – твердо сказал комиссар Милодар, – а вы мне талдычите о помидорах.

– Не талдычу, а стараюсь пробиться к вашему помутненному сознанию, – ответил командующий Теплицами и Оранжереями Северного полушария. – Если я вас послушаюсь, то мы оставим без витаминов треть населения планеты. Вы – варвар, комиссар!

– Бывает момент в истории, когда честь нации, честь планеты, честь Галактики перевешивает низменные соображения о помидорах. Знаете ли вы, что наша сотрудница находится сейчас в восемнадцатом веке и ее жизни грозит опасность? Читали ли вы о том, что все войны мира не стоят слезы одного ребенка? Кто это сказал?

– Пушкин!

– Нет!

– А кто?

– Не изображайте из себя первоклассника! Любой ребенок знает, кто это сказал. И не заговаривайте мне зубы, витаминный диктатор. Согласны ли вы помочь ИнтерГполу или будем враждовать?

– Будем враждовать, – ответил командующий Теплицами.

Милодар в гневе выключил связь.

Он обернулся к профессору Гродно.

– Вы видите, с кем нам приходится иметь дело?

Профессор Гродно ничего не ответил. Он устало глядел на дисплей – сложные цветные пятна рассказывали ему, как функционирует мозг агента Коры Орват. Мозг функционировал непредсказуемо.

Милодар раздраженно отбросил стул и встал рядом с профессором у дисплея.

– Плохо, да? – спросил он.

– Я уже многое научился читать в ее спящем сознании, – ответил профессор, делая неопределенное движение головой в сторону спящего тела Коры Орват, которая покачивалась в туманном газе, наполнявшем саркофаг.

Ассистентка Пегги принесла профессору чашку чая и кофе для комиссара. За месяцы, проведенные рядом, участники операции привыкли друг к другу, и Пегги уже не так восторженно относилась к профессору и даже обнаружила в нем некоторые недостатки. И это неудивительно, если рядом с тобой находится страстный, подвижный, курчавый комиссар Милодар.

– И вас тревожит…

– И меня тревожат изменения в импульсах. Настолько, что, может быть, нам безопаснее прервать связь и пробудить агента.

– Все сговорились меня погубить! – закричал Милодар. – Вы не хотите войны с Эпидавром? Я тоже не хочу этой войны. Остался шаг до цели, и мы его сделаем. Неужели вы можете отступить?

– Еще несколько недель назад Кора Орват была лишь медиумом, передаточной инстанцией между нами и Дороти Форест. Но необычные условия, требующие постоянной связи мозга Коры с ее подопечной, заставляют Кору все более вторгаться в жизнь Дороти, сочувствовать ей и переживать за нее.

– Еще бы, – заметил Милодар. – Кора понимает, что Дороти ее прапрабабушка. И если она не выйдет замуж и не родит ребеночка, то и Коре нечего делать на этом свете.

– Может быть, – вздохнул профессор.

А Милодар подумал, что Пегги готовит такой жидкий кофе, что он даже при всей своей любви жениться не сможет связать с ней личную жизнь.

– Вот уже три недели, как Дороти разговаривает только по-лигонски, – продолжал Гродно. Чай у него тоже был жидкий. Но, может, именно он испортил Пегги своими требованиями? Ноги у нее хорошие, ровные, полные в икрах, тонкие в коленках… А вот кофе статью не вышел. – Биотоки мозга агента Орват стали значительно активнее. И если мы могли лишь приблизительно догадываться, какого рода активность происходит в мозгу медиума, то теперь я ловлю каждое слово, сказанное Дороти, – их мозги фактически слились.

– Это идеализм!

– Разумеется, – сказал профессор.

– Вы говорите – третью неделю ни единого английского слова?

– И ни единого бирманского слова. Мы подключили лингвист-компьютер. Он не ошибается.

– Он еще может сказать нам, о чем она говорит по-лигонски?

– Но компьютер не знает лигонского языка!

– Почему?

– Его никто об этом не просил.

Милодар готов был произнести убийственный монолог, но понял, что этот монолог не поможет ни ему, ни его агенту.

– Значит, – сказал Милодар, – мы можем утверждать, что Дороти добралась до своих родственников. По крайней мере она находится в районе боев между мятежниками. Мне необходимо взглянуть на нее.

– Но мы исчерпали все лимиты…

– Не учите меня жить. Все равно они вынуждены будут дать нам наводку на Дороти, чтобы отыскать пропавшие предметы.

– Но не сегодня!

– А сегодня… – Милодар подошел к саркофагу. Лицо Коры потеряло безмятежность глубокого сна – по нему проносились легкие гримасы, словно девушку тревожили сновидения. – Где? – спросил Милодар сам себя. – Где ты находишься, дорогая Дороти? Где тебя черти носят? В Рангуне? В пути? Или в родовом гнезде Хмаунгов – городке Лиджи?