– Ты грязная свинья! – прошипела Дороти, и после некоторого колебания обиженный Камар заткнул ей рот своим шелковым платком, который он держал у все еще кровоточащего носа.

Затем он вытащил из-за пояса небольшой, с загнутым концом кинжальчик и, громко засопев от предвкушения, полоснул им по платью Дороти так, что ни капли крови не показалось на ее груди, но ткань разделилась пополам, обнажив бюст девушки.

Дороти глядела на Камара с ненавистью и ужасом. Казалось, что глаза ее стали вдвое больше.

Куда же делся будущий студент Оксфорда, адвокат, представитель цивилизованного поколения оманских судовладельцев?

Пегги и профессору Гродно было очевидно, что он скоро добьется своей грязной цели! Где же комиссар Милодар?

Но вдруг сзади послышался странный шум, будто кто-то, сидящий в медном кувшине, стучался, просился выйти.

От неожиданности Камар, который не отличался отвагой, выпрямился.

Оба мамелюка, которые лишь отступили к дверям, но не покинули каюты, чтобы не оставлять своего хозяина перед лицом возможной опасности, также обратили свои взгляды к большому медному кувшину, что стоял на низком столике в углу.

Вдруг из узкого высокого горла кувшина поднялся столб дыма, ударился о потолок и расплылся грибом.

Шум внутри кувшина все усиливался. Камар побледнел.

И вот, все вырастая и вырастая, из кувшина стал подниматься человек с резкими чертами лица, острым крупным носом и головой, обмотанной белой чалмой.

Он становился все больше и больше, впрочем, истинных его размеров никто из присутствующих не смог осознать, потому что мамелюки уже поняли, кто к ним пожаловал, и рухнули ничком на пол, уткнув носы в ковер, а Камару стало дурно, и он мелкими шажками отбежал в угол, не смея при том оторвать взгляда от джинна. Ударившись задом о кальян, он от неожиданности сел на пол…

– О, ничтожный горбун, исчадие породившей тебя грязной плоти! – возопил по-английски джинн. – Твое счастье, что я успел на помощь несчастной жертве твоего разврата до того, как ты сделал свое черное дело, и потому ты останешься жив… конечно, если будешь вести себя достойно.

– Кто ты? – прошептал Камар, которого удивило знание джинном английского языка настолько, что он смог преодолеть любопытством ужас.

– Я джинн Британских островов, – согласилась просветить его голограмма Милодара с повязанным на голове полотенцем из лаборатории. – И я куда более могуч, чем все джинны Аравии вместе взятые… Хотя, впрочем, мы не портим отношений. А ты обречен. Если будешь спорить со мной, то смерть твоя будет ужасна! Я тебя отправлю замерзать в Антарктиду!

– Ой! – взвыл Камар, который не знал, где находится страшная Антарктида, а Милодар, конечно же, забыл, что в то время она еще не была открыта.

– Сейчас же развяжи несчастную девушку.

– Сейчас… – Трясущимися руками Камар стал развязывать руки Дороти. Он не догадался позвать на помощь мамелюков и потому долго возился с узлами.

– Эй! – обратился к мамелюкам Милодар. – Помогли бы господину.

Но, во-первых, мамелюки не знали английского языка, а во-вторых, они уже давно выползли из каюты и умчались к господину ар-Рахману, чтобы, трепеща от пережитого страха, поведать ему, в какую передрягу угодил его сын.

Наконец Камару удалось распутать руки Дороти, и она сама, вытащив изо рта кляп, села на диван и непослушными отекшими пальцами принялась отвязывать ноги.

– Слушаешь ли ты меня, ничтожный Камар? – спросила голограмма Милодара по возможности грозным голосом.

– О да, английский джинн! – ответил Камар.

– Если ты только посмеешь когда-нибудь дотронуться пальцем до Дороти Форест, которая находится под моим особым покровительством, у тебя отсохнет твоя паршивая рука. Чтобы остаться живым, ты должен будешь покорно отправить девушку на берег в Рангуне так, словно она настоящая принцесса. Ты понял?

– Понял.

– Ну и хорошо, – с облегчением заявил Милодар, довольный тем, что ему удалось спасти Дороти, которая также была испугана, но в ее положении ей не из чего было выбирать, и она предпочла иметь дело с джинном, чем со сладострастным Камаром.

Затем Милодар обернулся к Дороти и сказал:

– Мое время истекает. Тебе же предстоит найти Зеркало Зла в чаще Лигона. Зеркало Зла… Прощай, я не могу более с тобой находиться…

– Постойте! – закричала девушка вслед Милодару, который уже втягивался обратно в медный кувшин. – Не спешите! Я ничего не понимаю.

На самом деле Дороти звала джинна вернуться, потому что боялась остаться без его защиты. Она была человеком своего времени, верила, разумеется, в чудеса, в ведьм и чертей, вполне допускала существование джиннов, только не дома, в Англии, а на Востоке. Слышала о них в сказках… Английский джинн – это была нелепица, и поверить в него даже ей было нелегко. Но кем бы ни был этот волшебник, лучше иметь его под боком, потому что тот же Камар может и забыть об обещании, вытянутом из него под угрозой.

Но джинн исчез в кувшине, Камар несмело поднялся с ковра и остался стоять в нерешительности, со страхом поглядывая на Дороти.

И тут в дверь ворвался уважаемый ар-Рахман.

Дело в том, что ар-Рахман лишь производил впечатление человека пузатого, узкоплечего и немощного. На самом деле не исключено, что в предыдущем рождении этот человек был тигром или даже удавом, так он умел расправляться с конкурентами и врагами. В голове вместо мозгов у Рахмана находилась дьявольская счетная машинка, он мог превратить в золото все, чего касались его темные руки. И у Рахмана была лишь одна слабость в жизни – горбатый сын Камар, которому он должен был отдать все свои богатства и которого он мечтал видеть рядом с собой у штурвала. Пока что Камар оправдывал надежды отца. Он отличался упорством и усидчивостью, он выучил язык неверных, чтобы уехать в город Лондон. «Ну что ж, – думал Рахман, – мы его сделаем князем в Англии, раз у нас есть золото».

Когда же три минуты назад в каюту хозяина ворвались перепуганные мамелюки и, трясясь от ужаса, стали рассказывать о том, что на Камара напал английский джинн, выползший из кувшина, уважаемый ар-Рахман не затрясся сам, а схватил со столика два заряженных пистолета и кинулся прочь из каюты, крикнув мамелюкам:

– Трусливые ублюдки, да гореть вам в аду!

Еще через минуту он ворвался в каюту Камара и застал там странную и совсем неожиданную сцену.

Его сын стоял в одном конце каюты, прижав к груди трясущиеся руки, а на диване в другом конце каюты сидела подаренная Камару отцом английская невольница, из-за которой приходится плыть в этот проклятый Рангун. С ее ног и рук свисали веревки, которыми она была недавно связана.

– Что? Что здесь было? – тонким голосом закричал хозяин баггалы.

Срывающимся голосом Камар рассказал ему, показывая на медный кувшин, как из него вылез английский джинн и как он заставил Камара отказаться от невесты.

– Здесь? – спросил ар-Рахман, подходя к кувшину. – Отсюда он вылез? А ну, вылезай снова, и мы с тобой померяемся силой!

Не надо думать, что ар-Рахман всегда был таким отважным. Наоборот, как и любой удачливый торговец, он был удачлив и отважен в замыслах, хитростях и планах, но, конечно же, он не любил драться на кулаках.

…Из кувшина никто не вылез.

Тогда обезумевший от пережитого страха за свое любимое чадо отец сунул дуло одного из пистолетов в горло кувшина и выстрелил. От выстрела кувшин упал на пол и покатился, а пистолет отдало так, что Рахман выронил его из руки.

– Ну, где твой джинн, ведьма? – закричал Рахман, тряся рукой.

– У него дела в Англии, господин, – вежливо ответила Дороти.

Следует упомянуть, что разговор этот происходил один на один. От страха и волнения обе стороны отлично понимали друг друга без переводчика, который все еще дрожал в углу.

– Так вот, – сказал Рахман, схватил с пола кувшин и подошел к окну в корме баггалы. – Уплывай-ка в свою Англию. Чтобы мы тебя здесь больше не видели!

Ар-Рахман широким жестом выкинул кувшин в океан. Только птица-мать, уводящая от гнезда страшного хищника, могла бы сравниться в отваге с купцом ар-Рахманом, который, надо сказать, ни секунды не сомневался, что в этом кувшине скрывается или недавно скрывался иноземный джинн.