– Что еще за Койвисто из Гельсингфорса? – спросил я, ибо во мне в очередной раз проснулся исследователь. Финская фамилия и место действия обещали информацию о пределах и специфике этого мира.
– Увидите, – сказала Люся.
Она признавала во мне старшего, но, пока рядом был Егор, другие люди существовали для нее не более как фон – приятный либо раздражающий. Потому, заканчивая рассказ о последних событиях, она обращалась к Егору, а не ко мне...
– Сегодня с утра, – закончила она свою повесть, – Веня пошел в поход – его бандиты уговорили, думали, добыча будет большая. Ему донесли, что Кюхельбекер, который там самый толковый, поедет в университет и возьмет с собой часть велосипедистов. Вот они и решили победить. И победили. А Павел Петрович не очень мучился?
Я пожал плечами. Мы приехали, когда все уже кончилось.
– А как доктор, Леонид Моисеевич?
– Его мы не нашли, – сказал Егор.
– Мне тут говорили, что он ушел куда-то. А вдруг с ним тоже что-то сделали? Жалко. Он хороший.
– Мне тоже жалко, – сказал Егор.
Снаружи послышался какой-то шум. Кричали, словно дрались.
– Я посмотрю, – сказала Люся. – Я тут им не даю распускаться. В конце концов, они тоже люди.
Мы пошли за ней.
И оказались там вовремя. Бандиты притащили и замыслили казнить единственного пленника. Им оказался Кюхельбекер.
В углу манежа стоял пинг-понговый стол, и несколько разбойников распинали на нем Кюхельбекера, который никак не желал сдаваться. Его черные одежды разорвались – худые голубые ноги дергались над столом, а полдюжины бандитов, что готовили казнь, с восторгом занимались истязанием министра, превратив это в детскую игру.
С двух сторон одновременно выбежали Веня с гитаристом и мы с Люсей.
Реакция у нас была одинаковой.
– Прекратите! – закричал атаман вольницы. – Он мне нужен. Не сметь!
В ответ послышались ругательства, которые приходилось не раз выслушивать капитану Кидду, а уж тем более Степану Разину, когда он пытался сохранить жизнь пленной княжне.
Авторитет, а соответственно и власть Вени Малкина, великого певца и знатного бандита, висели на ниточке.
И не исключено, что Веня попал бы в жертвы своим неудовлетворенным добычей сообщникам, которые выкрикивали имена своих друзей, не вернувшихся из похода, если бы не появление ее величества.
Удивительно, как человечество долго и упрямо играет в эти игры.
Ну почему у этих дикарей, живущих в мире без времени, как и у нашего мещанина, будь он кинорежиссером или министром, титул вызывает внутреннюю щекотку и желание целовать ручку? И Люська Тихонова настолько сумела силой женской интуиции почувствовать свою исключительность, что, войдя в зал, кричать не стала, отстранила Егора, который бросился было вперед, и кинула искоса взгляд на меня, припечатав к полу, и остановилась, не доходя до пинг-понгового стола, на котором извивался Кюхельбекер, именно на том расстоянии, на котором ее было всем видно и слышно и в то же время на котором она была отделена от прочих, обыкновенных, людей бесконечностью пространства.
– Прекратить, – приказала она.
То есть произнесла то же слово, которое выкрикнул певец, но именно произнесла, а не сказала и не выкрикнула.
– Отпустите его, – сказала Люся.
В гулком Дворце спорта наступила тишина и слышно было дыхание людей.
Разбойники отходили от стола, отпускали веревки, которыми только что орудовали, и делали все покорно, но медленно – точно так же, как ведут себя хищники на арене, когда дрессировщик, хлопнув по песку хлыстом, велит им возвратиться на тумбы.
– Господин Кюхельбекер, – сказала Люся, – вставайте, чего вы тут лежите. Не бойтесь, вы же ни в чем не виноваты.
По бандитам прошел недовольный ропот.
– А вы, – повернулась к ним Люся, – сбежали, поджав хвосты, и теперь хотите отыграться на невиновном.
Вдруг женщина с грубым лицом, которая первой прибежала встречать Веню на набережную, крикнула Люське:
– А ты чего его защищаешь? Твой хахаль, что ли?
И она засмеялась. Но никто ее не поддержал.
И тут инициативу подхватил Веня.
– Башмаков, – приказал он бандиту, который плыл в моей лодке, – отведи пленного министра ко мне в кабинет. Мы его допросим. Остальным – разойтись!
Теперь перед стаей шакалов не было жертвы и не за кем было гнаться.
И стая не имела альтернативного вожака.
Люди стали расходиться, а Веня подошел к женщине и стал бить ее по лицу открытой ладонью. По-театральному, не больно, но наказывая.
Женщина вдруг заплакала и побежала из зала.
– Он спит с ней, – сказала тихо Люся.
Я поверил Люсе и подумал, что для него она – своя, московская, которую нельзя заразить СПИДом, а эта – местная бандитка, ничего с ней не случится.
Кюхельбекер быстро ушел за Григорием Михаиловичем.
Веня сказал мне:
– Хочу понять, что же произошло. Будешь слушать?
Я обернулся было к Егору.
– Пускай пошепчутся, – великодушно разрешил Веня. – Ты ему, Люся, Койвисто покажи.
Я пошел за Веней к нему в кабинет.
Кюхельбекер стоял посреди комнаты, такой же, как комната Люси, возле большого письменного стола – в этих комнатах сидели раньше стадионные чиновники. Вряд ли эти комнаты годились для иных целей. Он старался привести в порядок рваный костюм.
– Ничего, – сказал Веня. – У нас на Комсомольском магазины остались. Императрица иногда туда ходила за шмотками. И мне тоже таскает. Ты ей размер скажешь или с ней прошвырнешься.
– Спасибо, – сказал Кюхельбекер. – Я вам обязан жизнью.
– Не путай, – великодушно ответил Веня. – С площади тебя Гарик вытащил, хорошо еще, что у него мышцы накачанные. А сейчас, как понимаешь, от моих эмоциональных подонков тебя Люська, императрица, спасла. И охота ей была – не знаю.
– В любом случае спасибо.
– И учти, твоего императора я не убивал, – сказал Веня. – Я его только поучить хотел, а мои махновцы разыгрались. Я его уже мертвым застал. Мне пику с его головой вручили – такой уж здесь обычай.
– Знаю, – сказал Кюхельбекер. – Что со мной будет?
– Ты мне скажи, – попросил Веня, – что у нас сорвалось с наступлением?
– Что вы хотите знать?
– Мы же вокзал взяли. Все нормально. Откуда этот желтый яд пошел?
– Ветераны, – сказал Кюхельбекер. – Они дождались своего часа. Победив императора, вы нарушили хрупкий баланс этого мира.
– Нет, ты мне как следует объясни, – сказал Веня. – Мне же тоже никуда не деться отсюда. Так что я думаю, что нам с тобой придется вместе все распутывать.
– К сожалению, – согласился Кюхельбекер. – Так бывает, когда в болото падает камень.
– Ну объясни.
– Я не знаю... Я недостаточно знаю о том, что происходит далеко за пределами этого мира. Но я отлично понимал, как устроен маленький мир, который начинается у Нового университета и тянется до Кутузовского проспекта.
Говоря, Кюхельбекер рисовал длинным узловатым пальцем схему этого мира на письменном столе, а мы стояли, как на военном совете, глядя на то, как «полководец» по карте планирует будущее сражение.
– Вот тут, – говорил он, – империя Киевского вокзала. На другом берегу вы – несколько бандитских шаек, неопасных, потому что никак не могли объединиться, и занятых враждой друг с дружкой. Третий фактор – ветераны. Они вообще-то живут в империи, вернее, в гостинице «Славянская» и домах рядом с ней. Они вхожи в вокзал, хотя нас к себе не пускают. Они нас не выносят, мы их не выносим, но взаимно терпим. Мы центр цивилизации.
– Да иди ты! – громко сказал Веня.
Я посмотрел в окно. За окном медленно шли Люся с Егором и увлеченно разговаривали. Они шли близко, но не касались друг друга.
– Да, именно так. Если захотим, мы можем уничтожить бандитов, перебить ветеранов, но не стремимся к этому. Мы имеем доступ к другому миру – для нас он выражается в тебе. Люди, с которыми мы держали связь, меняются... Но они есть. Мы кое-что получаем оттуда, кое-что отдаем, порой туда или к нам прорываются люди. Впрочем, мы не боимся этого. Мы даже императрицу держали там, наверху, пускай растет. Мы позволили себе пустить в нашу империю вас, господин Малкин. Мы – открытое государство. Ветераны боятся этого. Они убеждены, что именно в нашем мире, где нет автомобилей и самолетов, где нет газет и телевидения, можно создать чистое, на их взгляд, общество. Но для этого мы должны окончательно покончить с конкурентами. Это вид религии. Чистота – никаких внешних сил. Для этого, они полагают, и создан наш мир. Теперь вам ясно?