Король отказался утвердить Декларацию прав человека и гражданина. В Версаль и Париж стягивались надежные части. 1 октября на банкете в Версале офицеры открыто демонстрировали свою враждебность Учредительному собранию и революции.

В Париже уже давно с тревогой следили за политикой двора. Хотя и в столице большинство населения стояло еще за сохранение монархии, развитие революционного сознания здесь шло быстрее, чем среди депутатов Собрания, принадлежавших в большинстве к верхам имущих классов. С сентября в Париже стала выходить знаменитая газета Марата «Ами дю пёпль» («Друг народа») и ряд других изданий демократического направления. В саду Пале-Руаяль происходили многочисленные собрания. Общественная жизнь столицы кипела. К тому же продовольственное положение в Париже становилось все более тяжелым. В осенние месяцы снова возник острый недостаток в хлебе. Женщины, часами простаивавшие в очередях, резко выражали свое недовольство.

5 октября со страниц газеты Марата раздался призыв к походу на Версаль. Огромная толпа народа, главным образом женщины, двинулась по размытым дождями дорогам в резиденцию короля. Среди жен рабочих, ремесленников, мелких торговцев шла и бывшая актриса Теруань де Мерикур, ставшая одним из популярных агитаторов на импровизированных уличных собраниях Парижа. В широкополой шляпе, украшенной трехцветной кокардой, перетянутая красным поясом, с пистолетом и кинжалом, заткнутым за него, она казалась живым олицетворением революции. Женщины окружили королевский дворец, громко требуя хлеба.

Позднее в Версаль пришла и национальная гвардия во главе с Лафайетом. Колебавшийся Лафайет так и не решил, должна ли национальная гвардия защищать Учредительное собрание от контрреволюционных королевских войск или защищать короля и его семью от парижского народа.

День 5 октября прошел сравнительно спокойно, по утром 6 октября вспыхнуло вооруженное столкновение с, королевской стражей. Народ ворвался во дворец, в покои Марии Антуанетты. Перепуганный король дважды выходил на балкон с Лафайетом, чтобы успокоить возбужденную толпу. Страшась вооруженного народа, Людовик XVI поспешил утвердить Декларацию прав человека и гражданина! По требованию народа король в тот же вечер, окруженный многотысячной толпой, переехал в свой дворец в Париж. За ним последовало и Учредительное собрание.

Переехал в Париж и Бретонский клуб. Здесь он преобразовался в Общество друзей конституции, или Якобинский клуб, как он стал называться по помещению библиотеки монахов-якобинцев, в котором происходили его заседания.

В отличие от Бретонского Якобинский клуб принимал в свои ряды не только членов Учредительного собрания. Он объединял в этот первый период всех сторонников нового, революционного порядка — от Мирабо и Лафайета до Робеспьера. В Якобинском клубе обсуждалось большинство вопросов, рассматривавшихся Учредительным собранием, Якобинский клуб создал ряд отделений в провинции. Его политическая роль день ото дня становилась все более значительной.

Выступление народных масс 5–6 октября второй раз сорвало контрреволюционные планы партии двора и укрепило революцию. Под непосредственным влиянием событий 5–6 октября Учредительное собрание ускорило работу над редактированием разделов конституции, устанавливавших разделение граждан на активных и пассивных.

Соответствовало ли это законодательство Декларации прав человека и гражданина, принятой теми же депутатами всего лишь 4 месяца назад? Конечно, нет. Оно прямо противоречило ей, но буржуазных депутатов это нимало не смущало. Крупная буржуазия стремилась юридически закрепить свое политическое господство.

В самом Учредительном собрании лишь 5 депутатов — представители демократической левой — выступали против этих законов. Самым принципиальным и твердым среди них был депутат от города Арраса Максимилиан Робеспьер (1758–1794).

Развитие демократического движения, рост активности народных масс, непрекращающиеся крестьянские выступления в деревне усилили размежевание внутри бывшего третьего сословия. По мере того как народные массы и их политические руководители двигались влево, господствующая крупная буржуазия и объединившееся в ней либеральное дворянство поворачивали вправо. Их представительство в Учредительном собрании («умеренные либералы — конституционалисты», как их часто называли) превратилось в консервативную силу.

Внешним выражением отделения «умеренных либералов — конституционалистов» от демократической буржуазии было обособление части членов Якобинского клуба в 1790 году в новую политическую организацию — Общество 1789 года. В Общество вошли Мирабо, Лафайет, Байи и другие. Его председателем был избран Сиейес. Оставаясь в своем большинстве членами Якобинского клуба, конституционалисты-антидемократы создали в Обществе 1789 года политический центр тех, кто стремился затормозить развитие революции.

Как бы то ни было, революция шла вперед, и силам абсолютизма приходилось отступать. После событий 5–6 октября эмиграция придворной аристократии, дворянства, князей церкви приняла гораздо более широкий характер. Сначала в Турине, затем с 1791 года в Кобленце — поблизости от французской границы — сложился возглавляемый графом д'Артуа центр контрреволюционной эмиграции.

Кобленц стал осиным гнездом контрреволюции. Здесь плелась паутина заговора против революционной Франции, отсюда расходились тайные нити контрреволюционной конспирации, протягивавшиеся и в Париж, во дворец короля, и в столицы Европы — Лондон, Вену, Берлин, Мадрид, Петербург. Надменные аристократы, вначале в некоем самообольщении рассчитывавшие на быструю реставрацию старых порядков, вскоре должны были убедиться, что революция — это не результат козней Неккера или Мирабо, а движение народа. Они поняли ее силу и движимые ненавистью стали на путь национальной измены.

Уже с конца 1789 года граф д'Артуа и его многочисленные эмиссары стали обращаться к абсолютистским правительствам Европы с настойчивым призывом к вооруженной интервенции против «взбунтовавшейся» Франции. Европейская интервенция становится главной ставкой контрреволюционных сил и за пределами Франции, и в самой стране.

Таковыми же были и тайные расчеты короля и двора. Оказавшись со времени переезда в Париж под наблюдением революционного народа, король лицемерно заверял Учредительное собрание и страну в своей верности новым, революционным законам, в любви к свободе и решимости ее защищать.

В то же время королева Мария Антуанетта через тайных агентов посылала своему брату — австрийскому императору Леопольду письма, в которых умоляла его поскорее выступить для подавления «мятежа» и спасения королевской семьи.

С 1790 года тайно подготавливался план побега короля и его семьи за границу — в лагерь объединенной эмигрантской и иностранной контрреволюции.

Утром 21 июня 1791 года Париж был разбужен гулом набата и тремя пушечными выстрелами. Тревожные сигналы возвещали необычайную весть: Тюильрийский дворец был пуст, король и королева бежали из столицы. Волнение и негодование охватили народ. На улицах, в общественных зданиях разбивали бюсты короля. Массы стихийно начали вооружаться.

Клуб кордельеров единодушно принял петицию к Учредительному собранию, требующую уничтожения монархии. К этому же призывал популярный журналист Бриссо (будущий вождь жирондистской партии). Марат звал массы к революционной борьбе. Все чаще в речах ораторов, в политических выступлениях встречалось требование республики. Волнения перебросились в провинциальные города и в деревню.

Между тем 21 июня беглецы были задержаны в местечке Варенн, недалеко от границы. Карета, быстро подвигавшаяся на восток, показалась подозрительной. В «слугах», сопровождавших карету, сын почтмейстера Друэ узнал короля и королеву. Друэ поднял на ноги окрестное население. Весть о поимке беглецов мгновенно разнеслась по стране, и 25 июня сопровождаемая многочисленной толпой плененная королевская чета была возвращена в Париж.