- Значит, вы были твердо уверены, что вам удастся привезти меня сюда?
- Да, - ответила она, - если истец действительно оказался бы полковником Шабером.
Искренность, прозвучавшая в этом ответе, рассеяла появившиеся было подозрения полковника, которых он сам стыдился.
В течение трех дней супруга полковника Шабера была само обаяние. Казалось, своей непрестанной заботой и женской нежностью она хотела изгладить из его памяти все воспоминания о перенесенных им горестях, вымолить прощение за те муки, которые она, по ее уверениям, причинила ему невольно; ей доставляло удовольствие расточать перед ним - но, разумеется, не без оттенка должной меланхолии - все свое очарование, против которого, как она знала, он не мог устоять; ведь мы особенно чувствительны к некоторым движениям, к некоторым прелестям ума или сердца и пасуем перед ними; она стремилась вызвать в Шабере сочувствие к своему положению, растрогать его, чтобы овладеть его душой и целиком подчинить своей власти.
Решившись на все, чтобы добиться цели, она не знала еще, как поступить с этим человеком, но прежде всего она жаждала уничтожить его социально. К вечеру третьего дня их пребывания в Гроле она почувствовала, что, несмотря на все свои усилия, ей не удается более скрыть неуверенности в успехе затеянной ею игры. Ей захотелось побыть одной, она поднялась к себе, присела к письменному столу, сбросив личину спокойствия, которую все эти дни носила перед графом Шабером, - так актриса, закончив мучительный пятый акт, без сил возвращается со сцены и, полуживая, падает в кресло, оставив зрителям образ, на который она уже ничем не похожа сейчас. Графиня принялась дописывать письмо Дельбеку, в котором она поручала ему сходить к Дервилю, затребовать у него от ее имени все бумаги, касающиеся полковника Шабера, снять с них копии и немедленно явиться в Гроле. Едва она успела закончить письмо, как услыхала в коридоре шаги полковника, который, обеспокоившись ее отсутствием, пошел на розыски.
- Увы! - воскликнула она, как будто разговаривая сама с собою. - Как мне хотелось бы умереть! Мое положение непереносимо.
- Что с вами? - спросил добряк.
- Да нет, ничего, - ответила графиня.
Она встала и, оставив полковника одного, спустилась вниз, чтобы переговорить без свидетелей со своей горничной, которой она велела ехать в Париж, наказав ей вручить письмо в собственные руки Дельбеку и привезти это письмо обратно, как только управляющий прочтет его. Потом графиня вышла в сад и уселась на скамью, на самом виду - так, чтобы полковник при желании мог тут ее найти. Шабер, который уже разыскивал графиню, подошел к ней и сел возле нее.
- Розина, что с вами? - спросил он.
Она ничего не ответила. Был чудесный спокойный июньский вечер, в такие часы в сладчайшей неге заката разлита скрытая гармония. Воздух был чист, стояла глубокая тишина, можно было слышать доходившие из отдаленной аллеи парка детские голоса, как бы дополнявшие своей мелодией возвышенную прелесть пейзажа.
- Вы не отвечаете? - продолжал полковник.
- Мой муж… - начала графиня и тут же замолчала; она сделала какой-то неопределенный жест и, покраснев, спросила: - Как мне называть при вас графа Ферро?
- Называй его мужем, малютка, - ответил добродушно полковник. - Разве он не отец твоих детей?
- Хорошо, - продолжала графиня. - Если господин Ферро спросит меня, что я провела здесь несколько дней с глазу на глаз с каким-то незнакомцем, что я ему скажу? Послушайте, сударь, - сказала она, приняв величественную позу, - моя судьба в ваших руках, я подчиняюсь всему…
- Дорогая моя, - ответил полковник, беря свою жену за руки. - Я решил всем пожертвовать ради вашего благополучия.
- Но это невозможно! - воскликнула она, судорожно вздрогнув. - Подумайте только, ведь вам придется отказаться от самого себя и притом с соблюдением всех формальностей.
- Как, - спросил полковник, - разве моего слова вам недостаточно?
Слово “формальности” поразило полковника в самое сердце, пробудило в нем невольное подозрение. Он бросил на свою жену взгляд, заставивший ее покраснеть. Она опустила глаза, и полковник Шабер со страхом подумал, что ему, быть может, придется ее презирать. Графиня испугалась, что она оскорбила суровую чистоту, неподкупную честность человека, чей великодушный характер и врожденное благородство были ей так хорошо известны. Хотя тень этих мыслей омрачила их лица, вскоре между ними установилось доброе согласие. И вот как это произошло. Издалека донесся детский крик.
- Жюль, оставь в покое сестрицу! - воскликнула графиня.
- Как, ваши дети здесь? - спросил полковник.
- Да, но я запретила им докучать вам.
Старый воин оценил всю тонкость, всю глубину женского такта, выразившегося в этом очаровательном поступке, и припал к руке графини.
- Пусть они подойдут сюда, - сказал он.
Маленькая девочка бросилась к матери, чтобы пожаловаться на брата.
- Маменька!
- Маменька!
- Это он!
- Нет, она сама…
Детские ручонки тянулись к матери, детские голоса рассказывали о чем-то наперебой. Эта неожиданная сцена была трогательна.
- Бедные дети! - воскликнула графиня, не сдерживая больше слез. - С ними придется расстаться. Кому их отдаст суд? Сердце матери не поделить на части, я хочу, чтобы их оставили мне!
- Это из-за вас маменька плачет? - спросил Жюль, бросая на полковника гневный взгляд.
- Жюль, замолчи! - повелительно воскликнула графиня.
Дети стояли неподвижно, молча рассматривая мать и незнакомца с неописуемым любопытством.
- О, пусть меня разлучат с графом, - продолжала графиня, - но пусть мне оставят детей, я согласна на все…
Этот решительный ход увенчался полным успехом, на что графиня и рассчитывала.
- Да, - вскричал полковник, как бы продолжая начатую мысленно фразу, - я должен возвратиться в могилу, я уже думал об этом!
- Смею ли я принять такую жертву? - ответила графиня. - Если мужчина и соглашается умереть, чтобы спасти честь возлюбленной, он отдает свою жизнь всего один единственный раз, но вы, вы будете отдавать мне вашу жизнь ежедневно, ежечасно! Нет, нет, это невозможно! Если бы речь шла только о вашей жизни, это было бы еще полгоря, но заявить, что вы - не полковник Шабер, письменно признать себя самозванцем, пожертвовать своей честью, лгать каждый день, каждую минуту - нет, человеческая любовь не может достигнуть такой высоты! Подумайте только! Нет! Не будь у меня этих несчастных детей, я убежала бы с вами на край света.
- Но почему бы мне, - возразил Шабер, - не поселиться возле вас, в этом маленьком домике, в качестве дальнего родственника? Я ни на что не годен, я старая, отслужившая свой век пушка, да и нужно мне всего-навсего немножко табаку и номер газеты “Конститюсионель” по утрам.
Графиня залилась слезами. Между нею и полковником Шабером завязался поединок великодушия, и старый солдат вышел из него победителем. Умилившись душой при виде трогательной сцены, какую являла в этот тихий, спокойный вечер мать в кругу своих детей, полковник решил остаться мертвецом и, не страшась более официального акта, спросил графиню, как надлежит ему поступить, чтобы навсегда обеспечить счастье ее семьи.
- Поступайте, как знаете! - воскликнула графиня. - Предупреждаю вас, я не намерена вмешиваться в это дело. Я не должна!
Дельбек, приехавший в Гроле за несколько дней до того, следуя указаниям графини, сумел втереться в доверие к старому солдату. На следующее же утро полковник Шабер отправился вместе с бывшим стряпчим в Сен-Ле-Таверни, где Дельбеком был уже заранее заготовлен у нотариуса акт, составленный в выражениях столь недвусмысленных, что старик, прослушав этот документ, поднялся с места и направился к выходу.
- Тысяча чертей! Нечего сказать, хорош я буду! Да ведь это же подлог! - вскричал он.
- Сударь, - успокоил его Дельбек. - Я тоже не советую вам подписывать этот документ опрометчиво. На вашем месте, я сумел бы выторговать в этой сделке по меньшей мере тридцать тысяч ливров годового дохода, - графиня пошла бы на это.