- А что, не трудно доехать до Александрии? - расспрашивала я, - много ли

предстоит пересадок?

- Не беспокойтесь, Анна Грыгоровна, я сам буду сопровождать вас; а если

пожелаете, могу даже ехать в одном с вами вагоне.

- Есть ли в Александрии приличная гостиница, где могла бы остановиться

молодая женщина? - спросил его муж.

Юноша с восторгом на него посмотрел и с жаром воскликнул:

- Если Анна Грыгоровна пожелает, то я могу поселиться в одной с нею

гостинице, хоть и намеревался остановиться у товарища.

- Аня, ты слышишь! Молодой человек согласен поселиться с тобой

вместе! Но ведь это же пре-вос-ход-но!!! - громко вскрикнул Федор Михайлович

и изо всех сил ударил по столу. Стоявший перед ним стакан чаю слетел на пол и

разбился. Хозяйка бросилась поддерживать сильно покачнувшуюся от удара

зажженную лампу, а Федор Михайлович вскочил с места, выбежал в переднюю,

накинул пальто и убежал.

56

Я быстро оделась и бросилась за ним; выйдя на улицу, я увидела мужа,

бегущего в противоположную нашему дому сторону. Я побежала вслед за ним и

минут через пять догнала Федора Михайловича, сильно к тому времени

запыхавшегося, но не останавливающегося, несмотря на мои просьбы

остановиться. Я забежала вперед, схватила обеими руками полы его надетого

внакидку пальто и воскликнула:

- Ты с ума сходишь, Федя! Куда же ты бежишь? Ведь это же не наша

дорога! Остановись, надень пальто в рукава, так нельзя, ты простудишься!

Мой взволнованный вид подействовал на мужа. Он остановился, натянул

на себя пальто. Я застегнула пуговицы, взяла его под руку и повела в обратную

сторону, Федор Михайлович молчал в смущении.

- Что ж, опять приревновал, не правда ли? - возмущалась я, - думаешь, что

я успела в несколько минут влюбиться в "дикого азиата", а он в меня, и мы

собираемся вместе бежать, не так ли? Ну как тебе не стыдно? Неужели ты не

понимаешь, как обижаешь меня своею ревностью? Мы пять лет женаты, ты

знаешь, как я тебя люблю, как ценю наше семейное счастье, и ты все же способен

ревновать меня к первому встречному и ставить меня и себя в смешное

положение!

Муж извинялся, оправдывался, обещал никогда более не ревновать. Я не

могла долго на него сердиться: я знала, что сдержать себя в порыве ревности он

не в состоянии. Я стала смеяться, вспоминая восторженного юношу, внезапный

гнев и бегство Федора Михайловича. Видя перемену в моем настроении, муж

тоже стал над собою подтрунивать, расспрашивать, сколько вещей он перебил у

брата и не прибил ли кстати и своего восторженного поклонника.

Вечер был чудесный, и мы пешком дошли до дому. Путь был далекий, и

мы употребили на него больше часу. Дома мы застали у себя брата. Увидав наше

внезапное бегство, брат испугался, помчался к нам и страшно был поражен, не

найдя нас дома. Целый час просидел он с самыми мрачными предчувствиями и

очень был удивлен, увидя нас в самом мирном настроении. Мы оставили его пить

с нами чай и много смеялись, вспоминая о случившемся. На вопрос, чем же он

объяснил кавказцу наше странное бегство, брат отвечал:

- Когда он спросил, что тут такое случилось, я ему сказал: а ну тебя к

черту, если сам не понимаешь.

Я поняла после этой истории, что мне приходится отказаться от поездки.

Конечно, я и теперь могла бы уговорить мужа отпустить меня. Но после моего

отъезда он стал бы волноваться, беспокоиться, а затем, не выдержав, поехал бы за

мною в Александрию. Вышел бы скандал, и были бы напрасно издержаны деньги, которых у нас было и так мало.

Так закончилась моя попытка заработывать деньги стенографией. <...> Закончив роман "Бесы", Федор Михайлович был некоторое время в

большой нерешительности, чем ему теперь заняться. Он так был измучен работой

над "Бесами", что приниматься тотчас же за новый роман ему казалось

невозможным. Осуществить же зародившуюся еще за границей идею - издавать

"Дневник писателя", в виде ежемесячного журнала, было затруднительно. На

издание журнала и на содержание семьи (не говоря уже об уплате долгов)

57

требовались средства довольно значительные, а для нас составляло загадку -

велик ли будет успех журнала, так как он представлял собою нечто небывалое

доселе в русской литературе и по форме и по содержанию. А в случае неуспеха

"Дневника" мы были бы поставлены в безвыходное положение.

Федор Михайлович сильно колебался, и я не знаю, на каком решении он

бы остановился, если бы в это время князь Вл. П. Мещерский не предложил ему

принять на себя обязанности редактора еженедельного журнала "Гражданин".

Этот журнал основался всего год назад и выходил под редакцией Гр. К.

Градовского. Около редакции нового журнала объединилась группа лиц

одинаковых мыслей и убеждений. Некоторые из них: К. П. Победоносцев, А. Н.

Майков, Т. И. Филиппов, Н. Н. Страхов, А. У. Порецкий, Евг. Белов были

симпатичны Федору Михайловичу, и работать с ними представлялось ему

привлекательным. Не меньшую привлекательность составляла для мужа

возможность чаще делиться с читателями теми надеждами и сомнениями,

которые назревали в его уме. На страницах "Гражданина" могла осуществиться и

идея "Дневника писателя", хотя и не в той внешней форме, которая была придана

ему впоследствии.

С материальной стороны дело было обставлено сравнительно хорошо:

обязанности редактора оплачивались тремя тысячами, кроме платы за статьи

"Дневника писателя", а впоследствии за "политические" статьи. В общей

сложности, мы получали около пяти тысяч в год.

Ежемесячное получение денег в определенном размере имело тоже свою

хорошую сторону: оно позволяло Федору Михайловичу не отвлекаться от взятого

на себя дела заботами о средствах к существованию, которые так угнетающе

действовали на его здоровье и настроение.,

Впрочем, Федор Михайлович, согласившись на уговоры симпатичных ему

лиц принять на себя редактирование "Гражданина", не скрывал от них, что берет

на себя эти обязанности временно, в виде отдыха от художественной работы и

ради возможности ближе ознакомиться с текущей действительностью, но что,

когда потребность поэтического творчества в нем вновь возникнет, он оставит

столь не свойственную его характеру деятельность.

Начало 1873 года мне особенно памятно благодаря выходу в свет первого

изданного нами романа "Бесы". Этим изданием было положено основание нашей

общей с Федором Михайловичем, а после его кончины - моей издательской

деятельности, продолжавшейся тридцать восемь лет.

Одною из наших надежд на поправление денежных обстоятельств

(пожалуй, главною) была возможность продать право издания отдельной книгой

романа "Идиот", а затем романа "Бесы". Живя за границей, трудно было устроить

такую продажу; не легче стало и тогда, когда мы вернулись в Россию и получили

возможность лично сговариваться с издателями. К кому из них мы ни

обращались, нам предлагали очень невыгодную цену: так, за право издания

отдельной книгой романа "Вечный муж" (в 2000 экземпляров) книгопродавец А.

Ф. Глазунов уплатил нам сто пятьдесят рублей, а за право издать роман "Бесы"

предлагали всего пятьсот рублей, да еще с уплатою по частям в течение двух лет.

58

Федор Михайлович еще в юности мечтал о том, чтобы самому издавать

свои произведения, и писал об этом брату {62}, говорил мне об этом и живя за

границей. Меня тоже очень заинтересовала эта идея, и я мало-помалу старалась

узнать все условия издательства и распространения книг. <...>