Когда Марджори услышала звук захлопнувшейся за ними двери, она сказала:

— Но она вовсе не такой уж дракон.

— Ну, послушай, я же все-таки воспитывал ее несколько месяцев. И она может быть очень любезной, у нее есть отличные немецкие добродетели, а кроме того, как ты могла сама видеть, она вовсе не ревнива… — Он снова опустился на рояльный стульчик. — Но все равно, был довольно неприятный момент, когда она внезапно включила свет. Это так типично для нее — вести себя как слон в посудной лавке: бум, бах, привет, ребята, я здесь…

— Эта люстра, — проговорила Марджори. — Почему у вас в ней такие яркие лампы? Они, наверное, ватт по двести каждая.

— Забавно, правда? — сказал Ноэль. — Видишь ли, она еще и отличный фотограф, в ее фотоработах нежнейшие световые эффекты, но здесь я ничего не могу с ней поделать — она любит ярчайший свет, как в больнице. А эта древняя мебель? Притом у нее куча денег, но она любит ее. Так что… — Он пожал плечами. — Людей надо принимать такими, какие они есть.

Он пробежался пальцами по клавиатуре.

— Итак, на чем мы остановились?

Он наиграл лирическую мелодию из «Принцессы Джонс» и улыбнулся Марджори.

— Помнишь?

Она кивнула.

— Я всегда говорила, что это прекрасная мелодия.

— И я того же мнения. Но ты знаешь, я не могу много играть этой музыки. Хотя теперь это не имеет никакого значения. Но все же на душе остались шрамы.

Он сыграл еще несколько мелодий. Мимо них в кухню прошла Герда Оберман и несколько минут спустя прошествовала обратно, оба раза на ходу улыбнувшись Марджори. Ноэль сбился с ритма и захлопнул крышку пианино.

— Ничего не могу играть, когда Герда здесь шастает… Это все равно что разговаривать, когда в соседней комнате лежит труп. Деньги… черт возьми, если бы только у меня была пара сотен франков… У меня достаточно давно не было настроения таскаться по монмартрским кабакам, но сегодня я определенно этого хочу… Слушай, Марджори, мы же старые друзья, и ты можешь позволить себе выбросить на ветер две сотни франков, не правда ли? Я могу вытянуть из туристов своей игрой в десять раз больше, а ты должна когда-нибудь посмотреть Монмартр. Давай смоемся из этой мышеловки, а?

— Как ты хочешь, Ноэль.

Глядя в зеркало, висящее около двери, она надевала шляпку, когда услышала в спальне перебранку на французском языке. Оттуда появился Ноэль, в своем пальто из верблюжьей шерсти, в сопровождении Герды, они оба разговаривали на повышенных тонах и жестикулировали. Маленький новеллист бочком пробрался в переднюю и встал, привалясь к стене и глупо ухмыляясь. Марджори заметила, как он что-то записал в своем потрепанном блокноте.

Ноэль, бросив напоследок какую-то фразу по-французски, подошел к двери и открыл ее.

— Пойдем, Марджори, она уже не понимает слов.

Герда Оберман возвысила тон, грозя пальцем Ноэлю. Это остудило его, он ответил ей более сдержанно. Она снова почти закричала на него. Он устало пожал плечами, взял Марджори под руку и вышел, захлопнув дверь прямо перед лицом что-то сердито кричавшей ему вслед Герды.

— Что случилось? — спросила Марджори, спускаясь рядом с ним по неосвещенной лестнице.

— А, эта сумасшедшая корова хотела, чтобы я вымыл посуду, прежде чем уйду. Что касается всяких гадостей, Герда просто обожает их делать.

— Но мы должны были бы это сделать. В конце концов, это пара минут…

— Ради Бога, прекрати, Марджори. И ты тоже? — Он махнул рукой, подзывая такси, сказал водителю адрес и забился в угол сиденья, закуривая.

Меньше чем через пять минут они уже были у гостиницы «Моцарт». Марджори поднялась в свой номер, открыла шкатулку, достала стопку французских банкнот и поспешила вниз, к ожидавшему ее такси. Там она протянула Ноэлю пятьсот франков купюрами разного достоинства. Он с готовностью взял их, лукаво усмехнувшись при этом:

— Что ж, дорогая, ты вступила в клуб «Ж.Н.». Поздравляю тебя.

— Ж.Н.?

— Жертв Ноэля. Но это не очень опасно для тебя, я собираюсь отдать тебе долг уже в понедельник. К этому времени мне должен прийти чек от Аскапа.

— Можешь не спешить. Это ведь всего лишь долларов пятнадцать или около того, не правда ли? Не смеши меня. Но хватит ли этого?

— Должно хватить. Если нет, я вытяну из тебя еще, не беспокойся.

Ощутив в своем кармане деньги, он ожил. Поникшая фигура распрямилась, глаза заблестели, на щеках даже появился румянец. Ноэль весело болтал о магазинах и ресторанах, мимо которых они проезжали, отпускал язвительные шуточки по поводу Герды и маленького новеллиста. Но Марджори, впавшую в меланхолию после того, как выветрились пары коньяка, было нелегко развеселить.

— Не беспокойся за нее, Герда не пропадет. Этого малыша она обработает за неделю, и когда его издателю понадобится его портрет для следующей книги, эту фотографию сделает уже Герда. Боже мой, ты только полюбуйся на этот туман! Больше похоже на Лондон, а не на Париж. Мы уже подъезжаем.

Такси медленно пробиралось вверх по склону холма по мощенной камнем темной улочке, на которой двум машинам было уже не разъехаться. В первых этажах домов стали появляться слабо освещенные входы в ночные клубы. Двери большинства из них были открыты, и Марджори могла видеть посетителей (во всех заведениях их было немного), — пьющих, поющих и танцующих.

— В определенном смысле — это лучшая погода для Монмартра, — сказал Ноэль. — Говорят, именно такую любил Тулуз-Лотрек.

«Le Chat Grist», первый кабачок, в который они зашли, представлял собой тесную жаркую комнату с влажными бетонными стенами, заставленную длинными деревянными столами и лавками, на которых сидели давно не стриженные французы в потертой одежде и их аляповато накрашенные подружки. Они пили пиво и громко подпевали певцу с концертино в руках, одетому в рубашку с короткими рукавами и берет. В воздухе стоял запах пива. Накурено в зале было так, что у Марджори защипало в глазах. Несколько посетителей что-то крикнули Ноэлю, приветствуя его, он ответил им, улыбаясь, и помахал рукой.

— Это самое интересное заведение, с него стоит начать, оно недорогое, здесь всегда весело и создается настрой.

Он знал слова всех песен и весело присоединился к поющим. В «Le Chat Gris» они провели около часа.

Потом они побывали еще в нескольких подобных заведениях, в шести или девяти — Марджори под конец сбилась со счета. В каждом из них они задерживались не более чем на полчаса, а в самых унылых — так вообще минут на десять.

— Впечатления от этих заведений накапливаются, так что надо посмотреть их побольше, — просвещал ее Ноэль. — Давай заглянем еще в «Le Diable Boiteux», там временами срываются с цепи все дьяволы ада.

Но в этот вечер дьяволы ада не желали срываться с цепи ни в одном из кабачков Монмартра. В сумрачном свете этих заведений некоторые посетители выглядели и в самом деле вроде бы зловеще — гориллоподобного вида парни с исполосованными шрамами лицами, в кепках и свитерах, наштукатуренные блондинки — явные проститутки, какие-то карлики, горбуны и калеки с изможденными желтыми лицами; но больше всего здесь было неизбежных семейных американских пар, выглядевших вполне безобидно; присутствовали тут и люди искусства, художники и писатели, все как один с нечесаными бородами, в обществе своих нечесаных подружек; все же остальные посетители были явными туристами — толстые лысые мужчины в очках, их жены с судорожно зажатыми в руках сумочками, взирающие на «горилл». На окружающих эти заведения скользких от грязи мощеных улочках прогуливались в основном американцы; в том числе и группки шумливых морячков, предпочитавших, однако, только пялиться на двери кабачков, вместо того чтобы заходить внутрь. Как вскоре обнаружила Марджори, знакомство с Монмартром требовало долгого хождения пешком, причем в основном вверх по склону холма. Она очень устала. Она пыталась найти что-нибудь интересное в малопривлекательном интерьере кабачков, в извилистых темных улочках, в опасных посетителях, в смешанном запахе алкоголя, парафина, косметики, человеческих тел и дождя. Она продолжала внушать себе, что это был мир, воспетый Скоттом Фитцджеральдом и Эрнестом Хемингуэем. Но ей никак не удавалось забыть, что от усталости у нее болят ноги, что дымная атмосфера кабачков вызывает у нее кашель, который только усиливается в пропитанном туманом воздухе ночных улиц. Ее туфли промокли. Поля шляпы набухли влагой и обвисли, завивка волос распустилась.