Его миссис позвонила в бар в середине этого нравоучения, спрашивая Дэна. Воен велел буфетчику сказать, что ушел домой десять минут назад, и продолжал монолог о своей методологии. Марджори начала беспокоиться, но Дэн говорил без умолку, вопреки ее попыткам его прервать. От методологии он перешел на тему брака и отеческим тоном объяснял ей, что его первые два брака не удались, потому что жены не были развиты эмоционально, ведь у них отсутствовал опыт жизни с более старшими мужчинами. Девушка не должна отваживаться на брак, утверждал Воен, прежде чем она всесторонне не исследует опыт жизни с более старшим мужчиной. Старший мужчина — претерпевший многое и умудренный — может воспитать ее сексуальную природу, минуя все западни застенчивости и угнетения, и она раскроется, как цветок. Нежность и мудрость, сказал Воен, — это то, что нужно девушке от ее первого сексуального партнера, и тогда позже она сможет иметь прочный брак с кем-нибудь еще. В середине его лекции, когда Марджори почувствовала, что сейчас расхохочется ему в лицо, она сказала Дэну, будто ей нужно срочно позвонить по телефону; и он позволил ей выйти из бара.

Она действительно позвонила домой, сказала, что немного задержится; и это оказалось очень удачным решением.

Пока она топталась в телефонной будке, в баре разразился ужасный скандал между Военом и миссис, которая появилась с всклоченными волосами, в изъеденном молью шерстяном пальто. Она загнала Дэна в угол, размахивая длинными ногтями возле его глаз. Воен поспешно надевал свою тирольскую шляпу и белое пальто из верблюжьей шерсти, увертывался, как мог, от когтей женщины и давал ей объяснения, а она все вопила. Откровенно струсив в такой ситуации, Марджори скользнула обратно в телефонную будку и притворилась, будто говорит. Ее охватил леденящий ужас, когда миссис внезапно возникла в окне будки, с лицом, как у Дракулы. Она делала страшные скребущие движения и выкрикивала непристойности. Марджори пожимала плечами, улыбалась и крепко держала ногой закрытую дверь будки, и женщина в конце концов ушла.

Так закончилась слабая первая попытка Марджори использовать секс для продвижения своей театральной карьеры. Марджори ежилась в телефонной будке еще десять минут, поглядывая на бар, и ушла домой, когда убедилась, что опасность миновала.

Ноэль, несомненно, был прав в одном отношении: спектакль отвлекал мысли Марджори от его письма. Она лежала без сна несколько часов этой ночью, думая некоторое время о нем, но большей частью терзая свой мозг поисками пути выхода из ситуации с ролью.

Она заснула около четырех часов утра. Ее прерывистые мысли о Ноэле не очень ее мучили. Она пришла в итоге к тому, что он мог катиться в Париж и убираться к черту. Она может прекрасно заниматься своей карьерой, забыв его, и потом выйти замуж за мужчину, который будет стоить десятка таких, как Ноэль.

Утром она взяла из банка пятьдесят семь долларов, сохранив на балансе полтора доллара. Она заработала эти деньги в прошлом месяце как приемщица, модель и билетерша. Из банка Марджори пошла в магазин Бергдорфа Гудмена и купила за пятьдесят пять долларов черное французское нижнее белье, красиво отделанное кружевами. Она надела белье в кабинке и важно выступала перед зеркалом с сигаретой в руке, экспериментируя с различными дегенеративными взглядами и ужимками. Ей казалось, что она изображает достаточно привлекательную и порочную проститутку.

Вечером перед репетицией дорогое белье Марджори стало причиной некоторых завистливых комментариев среди девушек в гримерной комнате. Она надела накидку, чтобы выйти за кулисы, и сбросила ее только в последний момент перед поднятием занавеса. Пока шло представление, Марджори чувствовала себя пристыженной и жестоко осмеиваемой всеми, гарцуя под ослепительным светом театральных рамп в нижнем белье. Она остро ощущала присутствие Дэна Воена и других толпящихся за кулисами актеров, спокойно наслаждающихся созерцанием шести раздетых девушек и отпускающих шутки. Она кидалась за накидкой каждый раз, когда выходила со сцены.

В конце репетиции помощник директора подошел к ней, отводя глаза и хмуря брови; ее сердце упало.

— Мистер Фламм хочет видеть тебя, Мардж.

Она взяла себя в руки и пошла в каморку из фанерных перегородок позади сцены, которую Фламм использовал как офис.

Это было сокращение, конечно. Со сверкающими глазами, еще более налитыми кровью, чем два года назад, и радушной отеческой улыбкой на лице, с пальцами, поочередно ласкающими его щегольскую зеленую изогнутую брошку и аккуратные седые волосы, Фламм объяснил, что бюджет превышен и он не может позволить себе оставить ее в спектакле. Марджори отчаянно предлагала работать кем угодно, отказалась от денег, причитающихся ей за репетиции, сказала, что возместит расходы на свою дорогу в Филадельфию на представление.

Он качал головой. Ее артистический дух замечателен, сказал он, но кровопийские правила Актерской лиги, которые погубили театр, не позволяют ему принять ее предложение.

— Каждый проклятый актер в спектакле может протестовать, моя дорогая. Они в основном помешанные на деньгах свиньи, эти актеры. Это не настоящие артисты Лиги. Скоро здесь не будет никакого Бродвея. Это всеобщее угасание, задушенное Лигой и Союзом рабочих сцены. Они будут сожалеть, эти два удава, когда обнаружат себя заваленными протухшими трупами. Тогда, может быть, они задушат друг друга до смерти и театр возродится вновь. Ах, но как это далеко от маленькой Мардж Морнингстар и ее проблем, не так ли? Моя дорогая, я страшно, страшно сожалею. Действительно. Ну вот, не шмыгай носом, убери носовой платок, малыш. Это не конец для тебя. Я надеюсь, что это начало, и славное начало. Ты не прошла незамеченной, дорогая.

Она подняла склоненную голову и взглянула на него.

— Честно, Мардж, ты ничуть не подходила к роли. Если бы я хотел сократить тебя, я бы позволил тебе уйти на второй день репетиций. Ты просто не выглядишь, как проститутка, моя дорогая. Ты гораздо более свежа и приятна. Это белье на тебе действительно превосходно, конечно. Неприятно то, что оно делает тебя еще менее похожей на плохую женщину. Я испугался, что ты выглядишь, как милая вассарская девушка, свежая, как после душа, начавшая одеваться для большого вечера. Сейчас, не дуясь, можешь ты понять, какое это драгоценное качество? Есть миллионы девушек на Бродвее, которые могут выглядеть, как вертихвостки. Где ты взяла эту комбинашку, моя дорогая?

— У Б-бергдорфа.

— У Бергдорфа, да? Что делает твой отец, Мардж?

— Ну… он импортер, мистер Фламм, — сказала Марджори с подозрением, что Фламм может дознаться.

— Дорогая Марджори, может, будет утешительно иметь роль звезды в блестящей комедии вместо того, чтобы болтаться в тривиальном фарсе? Потому что между тобой и мной, дорогая, — и мы можем быть откровенны теперь, — стоит этот «Плохой год». А вот эта пьеса — это кое-что другое, поверь мне! Он вынул из ящика стола ужасно потрепанный сценарий «Одолеть две пары» — вероятно, тот самый, который он вручил Марджори два года назад, и драматически хлопнул им по столу. Марджори стало смешно и противно.

Фламм выбрал ее в первый день репетиций, сказал он, на роль звезды в этой пьесе, это наиболее крупная возможность, на которую может надеяться молодая актриса; и теперь, этим самым вечером, необыкновенное очарование, которое лишило ее роли проститутки, убедило его, что Клариса была, по существу, предназначена Марджори для прорыва на Бродвей. Он приказал ей, чтобы она постигла Кларису всей душой, а затем пришла и встретилась с ним в день после премьеры «Плохого года».

Не вызывало никакого сомнения, что он действительно не может вспомнить Марджори. Она безучастно смотрела на него, пока он освещал сцену появления Кларисы, громоздкую и неуклюжую, и ждала, когда же он узнает ее. Марджори могла описать каждую деталь той первой встречи с ним, он даже комментировал ее имя, Марджори Морнингстар! Как могло это совершенно начисто исчезнуть из его памяти?

Но это было так. Старый мошенник проделывал это или что-то похожее на это так часто с таким множеством девушек, что Марджори была для него не более чем лицо на параде; и все же она пыталась найти способ наказать его, когда он провожал ее из офиса, впихивая сценарий ей в руку и открывая дверь.