Да и могли ли дети кровавой королевы вырасти другими?! Фактически отлученные от матери, росшие под присмотром престарелой любовницы беззаботного отца, они с ранних лет впитывали атмосферу разврата и вседозволенности. И подстегиваемые своей физической ущербностью (из всех детей лишь Марго обладала отменным здоровьем), они пытались приукрасить свою жизнь благами, недоступными или слишком дорогими для других. Властолюбивая мать только отпугивала их, а ее поступки порой выглядели приговором. Чего только стоили ее настойчивые попытки выдать Марго за сына испанского короля! Принимая во внимание, что принц дон Карлос был сумасшедшим садистом, мучавшим животных, ее намерение закрыть телом младшей дочери политическую брешь на западе вряд ли вызовет восхищение у нормального человека. Естественно, бедняжка Марго, зная по рассказам, что этот молодой человек испытывает наслаждение от криков избиваемых им лошадей и мучений поджариваемых живьем кроликов, отчаянно протестовала. Но ее спасло не благоразумие родной матери, а осознание испанским королем Филиппом, к каким последствиям для девушки может привести брак с его сыном. Не лишним будет отметить, что позже отчаявшийся излечить сына отец сам заточил его в келье и, кажется, вздохнул с облегчением лишь после его смерти. Вообще, историки сходятся на том, что Екатерина Медичи не любила свою младшую дочь, относясь к Марго отчужденно и подчеркнуто холодно. А после выдачи ее замуж за человека иной веры (будущего короля Генриха IV) она через несколько дней устроила дикую резню гугенотов, даже не предупредив дочь о смертельной опасности, которая грозила ей от пребывания в протестантском лагере. И даже когда сестра Марго, знавшая о заговоре, умоляла королеву-мать не отсылать Марго «как жертву на заклание», Екатерина Медичи «сурово велела» дочери удалиться. События, в деталях описанные позже самой Марго, дают ясное представление об отсутствии у Екатерины Медичи других переживаний, кроме заботы об успехе задуманной резни.

Не легче было и сыновьям при такой грубовато – актив – ной и бесцеремонной по отношению к ним матушке. Генриха, своего, по свидетельству современников, самого любимого сына, она намеревалась женить на вдовствующей королеве Португалии, ничуть не смущаясь, что та вдвое старше ее сына. Личное счастье детей не просто находилось за скобками ее помыслов, она после пережитых чудовищных лет одиночества среди напыщенной толпы и помпезных декораций не признавала его возможности. Ей не хватало человеческого понимания того, что на самом деле нужно ее детям и к чему ей следует стремиться самой. Это непонимание, как болезнь, преследовало Екатерину Медичи всю жизнь, сделав ее в глазах последующих поколений воплощением черствости и даже кровожадности, хотя, в сущности, она сама была жертвой варварского отношения окружающих.

Наконец, ключевой вопрос: убивала ли Екатерина Медичи своего сына и короля Франции Карла IX. Если бы это соответствовало действительности, Екатерину Медичи можно было бы поставить в один ряд с Нероном. Существует множество полярных мнений на этот счет, причем ни одна логическая цепочка не ведет к бесспорным доказательствам. Карл стал королем десятилетним мальчиком, и уже тогда Екатерина вместо того, чтобы оплакивать умершего старшего сына, сосредоточилась на приобретении полноты власти для себя, в том числе путем абсолютного контроля над малолетним сыном-королем. Историки отмечали, что с этого момента Екатерина самолично работала со всей государственной корреспонденцией, а король не подписывал ни одного документа, пока его не заверила матушка. Машина государственной власти, налаженная таким образом, действовала безотказно в течение многих лет. Властная мать грубо подавляла сына, навязывая ему любые выгодные ей решения. Но однажды отлаженное колесо уткнулось в глухую стену – Варфоломеевскую ночь. Карл, которому в это время уже исполнилось двадцать два года, никак не мог понять, почему именно он должен отдать приказ на избиение иноверцев. Но мать заставила его это сделать, вырвала приказ на убийство многих тысяч людей (согласно статистике, в течение двух недель во всей Франции было уничтожено около 30 тысяч человек) с помощью своей могучей воли и обмана: она внушила королю мысль о физической опасности для королевской семьи. Но очень скоро наступило прозрение, и Карл, может быть, впервые возмутился; он не желал брать на душу тяжелый грех такого количества бессмысленных убийств и насилия. Некогда податливый мальчик теперь вспомнил, что он король, и своими действиями недвусмысленно продемонстрировал, что хочет самостоятельности. Но хуже всего для Екатерины было то, что король, вероятно, чувствуя вину за кровавую бойню, начал заигрывать с гугенотами. Карл пошел дальше, на людях обвинив своего младшего брата в организации безумной Варфоломеевской ночи. Обличить саму королеву-мать он, очевидно, пока не решался. Одним словом, для Екатерины Медичи смерть Карла была очень кстати, ведь, кроме всего прочего, на престол должен был взойти ее любимчик Генрих. Время шло, а сын выказывал все меньше уважения своей матери, намеренно решая многие проблемы королевства самостоятельно. Но так не могло продолжаться бесконечно…

Дальнейшие события также содержат бесчисленное множество загадок. Карл медленно, но неуклонно слабел, пока наконец его состояние не оказалось безнадежным. Небезынтересно, что мать, как и во время угасания старшего сына Франциска, гораздо больше думала о сохранении власти для себя и своего третьего сына, чем об уходящем в мир иной втором. Она позаботилась, чтобы Генрих, уже получивший польскую корону, срочно вернулся в Париж. Есть еще несколько косвенных доказательств возможного участия Екатерины Медичи в гибели своего сына-короля в его неполные двадцать четыре года. Умирающий Карл неожиданно вызвал Генриха Наваррского, наследника короны в том случае, если у семейства Валуа таковых не окажется. В присутствии придворных слабеющий король предупредил Наваррского о смертельной опасности, не обращая внимания на горячие возражения королевы Медичи. А его последние слова были обращены к матери: «Прощайте, матушка моя. Эх, матушка…» Но она уже была целиком поглощена будущим: ей исполнилось пятьдесят пять, и впереди был долгий, может быть, самый лучший период властвования.

Но конечно же, смерть короля Карла IX могла произойти и без участия его матери. Хотя в этой связи не лишним может оказаться обращение к трудам Чезаре Ломброзо, который обнаружил притупление инстинкта материнства у некоторых женщин. Он приводит многочисленные случаи пренебрежения и даже убийства матерями-преступницами своих детей в тех случаях, когда они становились преградой или сильным раздражителем. Особенно исследователь настаивает на сложности и часто невозможности возвращения к принятому в обществе социальному поведению для тех, кто уже сполна вкусил сока греховности. Что касается Екатерины Медичи, то, хотя она была королевой, а ее убийства «узаконены», она, в сущности, была такой же преступницей, как примитивные героини повествования Ломброзо.

Недосягаемость Екатерины Медичи для любого суда, безнаказанность любых действий на фоне возрастающей власти вполне могли сделать ее и убийцей собственного сына, ведь он встал на ее пути.

Когда эта чудовищная женщина наконец покинула бренный мир, один историк воскликнул, что умерла не женщина, умерла сама власть. В этом возгласе (а он очень точно отражает действительность) содержится ключевой элемент душевного противоречия самой Екатерины Медичи. Ступив на путь мести и непримиримой вражды с миром, она потеряла облик женщины, превратившись в уверенный и четко отлаженный, без эмоций, механизм идеальной власти, в которой любовь заменяется доминированием, а материнская нежность – всеобъемлющим покровительством и воспитанием из детей послушных исполнителей своих планов. Она ушла из жизни такой же пустой, как и пришла в нее, незваная гостья, которой слишком часто пренебрегали, чтобы она сумела сменить отчужденное одиночество на искреннее сопереживание.

Иван IV Грозный