«Полное презрение к земным благам»

Сенека, в отличие от недальновидного окружения Нерона, знал, что счастье заканчивается внезапно, как и все в этой жизни. Это знание мира толкало его к уходу из власти, хотя порой создается впечатление, что свою близость к Нерону, особенно после гибели Агриппины, он считал предохранителем от проникновения нежелательных людей внутрь своего мира. Но он не успел уйти вовремя. Он слишком задержался среди людей, считавших себя посланниками богов. Было слишком поздно пытаться безнаказанно начинать реализацию обновленной жизненной концепции, жизни без власти, но с опорой на приобретенные во время властвования блага. Вскормленный его же бесстрастным равнодушием тиран, уже выросший до чудовища с ярко выраженной манией преследования, не собирался отпускать своего бывшего учителя. Уничтожение Сенеки было делом времени, мудрый исследователь человеческой породы хорошо осознавал это. Он отменно подготовился к известию о смертном приговоре. Он сумел психологически смириться с наступающей смертью, распрощаться с жизнью задолго до прихода зловещего посланника Нерона и картинно, с заготовленным и мысленно отрепетированным пламенным сюжетом проиграть сцену своего ухода, превратив ее в часть вечности, в блестящий сюжет для потомков. Тут Сенека был неотразим; он знал, что умирает публично, и ему удалось увековечить себя смертью. Сенека ожидал своего убийцу, словно это он находился в засаде, а не лютый принцепс заготовил в зловещей тиши смертный приговор. Мыслитель вел себя как усталый путник, ожидающий неминуемого прихода ночи; его верная жена, ощущая тревогу за любимого человека, ждала наступления темноты вместе с ним. Уйдя в отставку, Сенека, конечно же, не верил умиротворенной тишине своего дома. Как-то он написал: «Не верь затишью: в один миг море взволнуется и поглотит только что резвившиеся корабли». Он был таким кораблем, медленно движущимся в свою последнюю гавань. И его счастье состояло еще и в том, что Паулина не тосковала, не позволяла тосковать ему самому и превратила последние годы в короткий, но блестящий период беспробудного счастья. Это счастье было порождением сильного ума, плодом могучей воли и знания мира, которые в тиши их просторных вилл создавали впечатление отдельного мира, существующего параллельно тому, которым владел Нерон.

«Время, прежде расходуемое на управление садами и владениями, отныне должно быть посвящено внутренней жизни» – эти слова из трактата «О краткости жизни» Сенека на рубеже возвращения из ссылки адресовал брату Паулины. По прошествии почти полутора десятилетий эта формула понадобилась ему самому, чтобы суметь перейти на новый уровень бытия. Но нутром он ощущал: уже слишком поздно, слишком глубоко затянула его безжалостная трясина власти. И пусть лукавый Нерон отказал в отставке человеку, который обладал и сильным влиянием при дворе, и редчайшей для живущих способностью отстраниться от мирских забот. Тем не менее окрепший физически и морально за годы отчаянной борьбы за власть и гонки за высоким положением в обществе Сенека продемонстрировал поистине уникальную силу воли – в решительном, хотя и запоздалом отказе от власти. Резко возросшая опасность непредсказуемого принцепса, самодостаточность семьи и настойчивое желание удалиться от кровавой суеты римского Палатина толкали философа под предлогом ухудшения здоровья на отмежевание от власти.

Почему он сделал этот шаг лишь после смерти Афрания Бурра, вместе с которым философ был способен противостоять Нерону, поддерживая баланс сил? Может быть, потому, что, как для всякого мужчины, самой важной жизненной задачей для него оставалось признание главного дела жизни, которым, естественно, была не власть и не накопительство. Ради философии и литературы Сенека пришел во власть, использовал ее в качестве исключительной трибуны, с которой смел и мог вещать миру. Теперь же, признанный и прославленный, взлетевший над Римом, подобно одной из его упоительных легенд, престарелый и несколько утомленный государственными обязанностями властелин умов мог прожить остаток жизни в кругу семьи. Жена и близкие друзья понимали, чем вызвано это решение, они безоговорочно поддерживали его.

С того времени Сенека пребывал в тени своих прежних деяний во власти, лишь изредка оказывая влияние на события только в тех редких случаях, когда дело напрямую касалось семьи: он, к примеру, приложил руку к назначению брата своей жены Помпея Паулина на должность управляющего сбором налогов в казну. Знаменитый философ после удаления от дел практически не жил в столице, предпочитая загородную тишину, беспредельное спокойствие и тихую, размеренную жизнь частного лица. Теперь уже, вкусив власти сполна, душой осознав ее дьявольское начало, он хотел было выйти из игры, подобно Марку Агриппе или Меценату, жившим при дворе Августа и отпущенным им на покой. Но было слишком поздно строить безопасное убежище для себя и своей семьи; слишком многих завистников он нажил, находясь у штурвала империи; слишком многие завидовали его несметным богатствам, пусть даже он не пользовался ими. Да и Нерон мало походил на Августа. Поэтому стареющий Сенека лишь отдыхал в тени, не пытаясь скрыться, спрятаться совсем.

Философ, более всего почитавший два искусства – жить и умирать, – оставил немало рельефных подсказок для тех, кто хотел бы пройти свой путь вдвоем со спутником жизни. «Его философия обретала новое измерение, состоявшее в достижении “счастливой” жизни» – так расшифровывает мыслительные устремления философа Пьер Грималь. И в этом смысле семья как нельзя лучше отражала образ жизни законодателя обновленного философского течения. Сама семья в его миропонимании принадлежала тому феноменальному оазису, который пробуждает желание наслаждаться жизнью и созерцать ее в первозданных формах, лишенных напыщенности и декоративности. Сенека, даже поглощенный властью, не раз упоминал, что жена находится рядом с ним, подчеркивая важность этой близости для него.

Да, он окружил себя и свою семью невиданной роскошью, но старался не замечать шикарных декораций и почти не пользовался своим положением. Он с пафосом писал трактаты «О благодеяниях» и «О счастливой жизни», утверждая, что ни оскорбления, ни упреки не тревожат его сознания. Но конечно, он лукавил, и за бессмертной мудростью прятался сомневающийся, колеблющийся, но отчаянно борющийся со своими слабостями человек. «То, что он был миллионером, замечалось скорее по его обстановке, чем по его привычкам», – указывает Вил Дюрант, добавляя, что «немного найдется в римской литературе книг, пытающихся с такой же прелестью и с такой же светскостью приспособить стоицизм к нуждам миллионера».

Сенека не оставил учеников, не продолжил род. Истинная причина неполной семьи неизвестна, она могла являться и следствием болезни одного из супругов, но могла и отражать более поздние воззрения философа на вопросы жизни и смерти. К примеру, исследователь жизни философа Платон Краснов упоминает, что у Сенеки был сын, «умерший незадолго до его изгнания». Описывая душевное состояние философа, историк сообщает следующую подробность: «Незадолго перед тем потерявший жену, Сенека всего за несколько недель до ссылки лишился и единственного сына, умершего на руках своей бабушки». Чрезмерно увлеченный приобщением к мудрости, он, возможно, не желал больше отвлекать свой разум от заманчивых размышлений о вечности, вписывая в кажущиеся ему пределом умиротворения философские беседы только жену, женщину редкой выдержки и благородного ума. Возможно, их духовное счастье и радость возвышенной близости в последние годы жизни мыслителя объясняют и прощают этот семейный изъян. Стоя по колени в кровавой жиже, впитывая запахи разложения, Сенека, возможно, опасался произвести на свет ребенка, которому придется увидеть глубину человеческого падения. Да и воспитание Нерона могло сыграть свою негативную роль: если он не справился с чужим ребенком, имея огромные полномочия воспитателя, то есть ли гарантия, что его собственный, который с ранних лет столкнется с бесчисленным множеством искушений, не заставит его сожалеть о продлении рода.