Юхан не хотел умереть так, как умер отец. Он хотел сам решать, когда придет время. Он никому не хотел быть в тягость, и меньше всего Май. Хотя бы не отягощать ее больше, чем сейчас. Май на семнадцать лет моложе него, ей всего пятьдесят три. Она стройная. Высокая. Почти что красивая. Он попытался представить себе лицо Май так, как только что представлял лицо отца. Но у него не получилось. Он видел только туман. Юхан слышал ее голос, доносившийся с кухни, Май что-то напевала, гремя тарелками, вилками и ножами. Невозможно мысленно увидеть лицо, которое так хорошо знаешь. Подумав, он понял, что редко видел ее лицо во сне. Лицо матери он мог представить в любой момент, и лицо умирающего отца, пока дверь в спальню не закрылась, — тоже; он мог представить лицо Алисе, которая что-то кричала ему, но только не Май. Зато, закрыв глаза и изо всех сил потянувшись к тому свету, который всегда горел у него внутри, он мог вызвать в себе радость, которую пробуждало в нем ее лицо. Не только тогда, когда они были влюбленными, но и сегодня. Словно ему открывалась лесная поляна, полная земляники. Где-то у него внутри было место, которое всегда светилось. Маленькая непостижимая искорка, о которой он знал, хотя лишь очень немногие из его знакомых сказали бы, что Юхан Слеттен — человек с искоркой. На похоронах о нем говорили как о порядочном, приятном, остроумном, способном человеке с незаурядным умом. Упоминали его интерес к книгам, кино и музыке, но интерес этот был весьма умеренным. Никто не говорил о «страсти», никому и в голову не приходило в связи с Юханом произнести слово «страсть». И даже Май, которая, к удивлению многих, стоя у гроба, взяла прощальное слово, не создала впечатления, что на протяжении двадцати трех лет их совместной жизни имела место быть страсть. Прозвучали такие слова, как дружба, забота, понимание и стабильность. Особенно стабильность. Она повторила это слово несколько раз. Теперь, когда все было позади, могло показаться, что только один Юхан знал об этой искре у себя внутри, об этой маленькой синей искре. Но ведь она была! И поэтому он твердо намерен бороться. Бороться до последнего. Он может выжить. Вполне. Такие случаи бывали много раз. Юхан составил список историй, которые он прочитал или где-то услышал, о людях, выживших, несмотря на смертельный диагноз, это были мужчины и женщины, которые не умерли с похожим диагнозом. Он мог стать одним из них. Одним из тех, кто выжил.

А когда он не сможет больше бороться, он умрет с достоинством. Прежде чем его найдут перепачканного собственным дерьмом. Прежде чем он станет Май в тягость. Он так решил, она должна его понять. Это его последняя просьба о помощи. Он будет бороться. О да! Он будет бороться. Но если случится так, что борьба окажется бесполезной, Юхан попросит Май, чтобы она помогла ему умереть без боли и унижения.

Юхан стоял лицом к лицу со своим отражением в зеркале.

Разговор о собаке наложил отпечаток на весь последующий день. Юхан даже не мог сказать, что действительно хотел бы иметь собаку. Когда Чарли усыпили в возрасте восьми лет, он решил для себя, что собак у него больше не будет. Как уже было сказано, вовсе не желание завести собаку омрачило весь день, а то, что совершенно обычная беседа супругов о том, возможно это или нет, оказалась намертво связанной с вопросом жизни и смерти. Как и все остальное в те дни. Но в то же время это было не так. Май не хотела собаку, потому что знала: Юхан скоро со всеми распрощается («Ха-ха, вот это выражение, — подумал Юхан, скорчив гримасу собственному отражению в зеркале. — Распрощаться! Я с вами распрощаюсь. Юхан Слеттен распрощался со всеми!»), ей ни к чему возиться с собакой. Но она этого не сказала. Она избегала об этом говорить. Все их разговоры, даже самые идиотские, самые банальные, касались того, что скоро он со всеми распрощается. (Хотя такое выражение и связано скорее с уходом с работы, подумал Юхан, а ведь он подразумевал под ним нечто большее: сыграть в ящик, дать дуба, уснуть вечным сном, уйти в мир иной.) Но чтобы говорить об этом напрямую… нет, только не это! Этого Май избегала. Равно как и Юхан. Но больше они не строили планы на будущее, как прежде. Май не хотела. Она не хотела признавать, что знает то, что Юхан должен умереть, но в то же время не хотела и строить какие-либо планы. Она даже не хотела делать вид. Не такой она человек.

Разговор о собаке заставил Юхана задуматься, ему захотелось поговорить с Май. Он бродил по своему небольшому вэрмландскому садику, проклиная капризную погоду (перемены которой воспринимал как знак, посылаемый ему свыше) и думая о том, что пора взять ситуацию под контроль. Его внутренний голос говорил ему, что пришло время взять ситуацию в свои руки. Так оно и было. Некий голос, словно какой-то чужой, глубокий вздох у него внутри, сказал, что пора, черт побери, взять ситуацию под контроль! И как раз в тот момент из-за облаков выглянул луч солнца и посветил на него, солнце осветило крошечной частью своей безграничной силы моего слабого друга Юхана Слеттена, который думал о том, что пора взять ситуацию в свои руки.

Он поднял лицо к небу, чтобы погреться на солнце.

Время пришло.

И это легло в основу разговора между Юханом и Май, который состоялся тем вечером. Они ужинали. Аппетит у Юхана был неважный. От пищи, особенно вкусной, его тошнило. Но иногда он по-прежнему мог наслаждаться вином и в тот вечер выпил пару бокалов. Они сидели на кухне за столом под синей люстрой. Гнойник у Юхана на левой щеке был блестящим и красным, Май сказала немного отсутствующим тоном:

— У тебя гнойник сильно покраснел, давай я его смажу.

Она встала.

— Сядь, Май!

Май посмотрела на него, немного удивившись. Но села.

И тогда Юхан сказал:

— Оставь в покое мое лицо! Нам надо поговорить.

Он перевел дыхание.

— Я принял решение!

Оба слегка вздрогнули от того, каким голосом он это сказал.

— И нам никто не помешает, — продолжил Юхан. Он поднял руку, дотронувшись до лица. — Забудь про мое лицо.

— Да ради бога… — Май засмеялась.

— Я… — запнулся Юхан. — Я все обдумал.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы ты выслушала меня не перебивая. Это важно. Мне нужна твоя помощь, Май. Мне нужна твоя помощь. Ты нужна мне… больше чем когда бы то ни было.

— Юхан…

— Я все обдумал.

Май кивнула.

— Я болен. Но я буду бороться. Буду. Возможно, я выздоровлю… да… но если нет…

— Юхан, — мягко перебила его Май. — Ну хотя бы раз в жизни. Тебе ведь стало лучше, правда? Может быть, просто будем наслаждаться жизнью, ни о чем не думая?

— Сейчас я хочу договориться с тобой, — прошептал Юхан. — Чтобы прожить остаток своей жизни вместе, Май, прожить спокойно. Я хочу покоя, только покоя!

— Не видать тебе никакого покоя, пока ты будешь строить догадки о том, что случится в будущем, — ответила Май. — Может быть, завтра мне на голову упадет кирпич, и тогда пиши пропало, нет больше Май. От этих гаданий нет никакого проку…

— Май, послушай меня! — закричал Юхан. — Я просто сказал, что буду бороться, что хочу жить. Я хочу жить. Я не хочу умирать. Но ты должна мне помочь, если… если болезнь станет слишком обременительной… — Юхан подыскивал правильные слова, — слишком обременительной для нас обоих.

Май смотрела в пол.

— Меня ты нисколько не обременяешь, — прошептала она.

— Но если все-таки это станет нам в тягость.

— Юхан, я смотрю на это совсем иначе, — перебила Май. — Боль можно облегчить. Ведь у тебя есть я. Я всегда буду рядом.

Юхан посмотрел на Май с благодарностью. Он сказал:

— Я боюсь унижения. Не хочу, чтобы ты видела меня в таком состоянии… Я боюсь, что перестану собой владеть. Не хочу, чтобы последним воспоминанием обо мне была вонь. Помню, как отец… — Юхан не договорил.

Май посмотрела на него, вдохнула воздух.

— Я понимаю, о чем ты, но…

Она осеклась.

Май сказала «но». Юхан хотел знать, что последует за этим «но». Он хотел знать, повторит ли она слова о том, что всегда будет рядом. Что независимо от его просьбы она повторит эти слова: «Я буду рядом, всегда». Но она ничего не добавила. Она не сказала, что будет рядом, и вообще ничего больше не сказала. Ничего. Вместо этого Май стала убирать со стола. Юхан молча смотрел на нее. На ее волосы, заплетенные в длинную седую косу, на ее крупные руки с коротко подстриженными чистыми ногтями, на полупрозрачные белые дуги в основании каждого ногтя. Они являются признаком здоровья, однажды сказала Май. У его первой жены Алисе были тонкие поломанные ногти, которые она грызла всякий раз, когда забывалась. Иногда она ходила в салон, где ей приводили ногти в порядок и красили розовым лаком. Вернувшись домой, она размахивала руками — крошечными китайскими ручками — у Юхана перед лицом и спрашивала, как ему это нравится. Он посмотрел на свои давно не стриженные ногти. У основания тоже были полупрозрачные белые дуги. Один раз он приложил свою ладонь к ладони Май и сказал, что руки у них одинаковые, но она вырвалась и сказала, что сравнивать руки — плохая примета.