— Ты меня звал? — Голос доносился откуда-то издалека.

— Сделай что-нибудь, — умолял Юхан.

— Я держу тебя за руку. Чувствуешь?

— Ты можешь что-нибудь сделать, Май?

Секундное замешательство. Бормотание. Слова, которые сыплются в беспорядке. Туда-сюда. Взад-вперед. Пой, пой, пой! Май плачет. Где-то далеко раздается шепот, но шепчут не ему, а кому-то другому: «Он больше не понимает, о чем говорит».

Мгновение ясности. Юхан стоит перед зеркалом в Вэрмланде. Моя… жизнь. Моя… жизнь. Все, что он видел перед собой, было длинной прямой чертой. Как длинная коса Май. И это все? Май, любимая, это все? Больше ни одного хоть крошечного изгиба?

Именно об этом думал Юхан. Ему хотелось увидеть изгиб. По утрам светает, по вечерам темнеет, а когда наступает день, он поворачивается, поднимает голову и смотрит на небо или оглядывается на проделанный путь. Какая разница. Но он поворачивается. И это изгиб. Поворот образует изгиб. Красивое совершенное движение.

По утрам светает, а по вечерам темнеет, а когда наступает день, он поворачивается.

Вот так.

Теперь он может заснуть. Вот что он хотел сказать. Нужно было только повернуться, а потом заснуть.

— Юхан.

Май стояла, склонившись над ним.

— Юхан.

Открыв глаза, он посмотрел на нее. Май улыбалась:

— Я тебя разбудила?

Юхан покачал головой.

— У Эллен с Андреасом родилась дочка. Три с половиной килограмма. Эллен сделали кесарево сечение сегодня утром в пять минут восьмого. И с мамой, и с дочкой все хорошо. Девочку назовут Агнес.

— В честь матери? — прошептал он.

— Да.

— Хорошо, — прошептал Юхан и снова заснул.

В следующие дни снова какое-то бормотание. Он опять слышал, как Май разговаривает с кем-то из белых халатов. «Он не знает, что происходит. Его здесь уже нет». Он снова услышал, как плачет Май. Май плачет, а белый халат утешает ее. Юхан хочет крикнуть: «Нет! Я здесь! С вами!» Но ему больно, он не может. Изо рта вырываются совершенно другие звуки.

Однажды ночью появляется Май. Должно быть, сейчас ночь, потому что в течение многих часов он не слышал ни звука. Она садится на край кровати.

— Юхан, — говорит она.

— Что, Май?

— Юхан, — повторяет она еще раз.

Ему кажется, что она не слышит его, он открывает глаза и смотрит на нее.

— Время пришло… правда? — спрашивает она.

— Не знаю, — говорит Юхан. — Я лежу и жду, когда рассветет. Слышишь: по утрам светает, по вечерам темнеет, а когда наступает день, я поворачиваюсь. Ведь все так просто.

Он пытается улыбнуться:

— Это такое заклинание. Оно ничего не значит, но если повторить его много раз, это помогает.

Май не слышит его.

— Слышишь, Май?

— Юхан, время пришло. — На этот раз она уже не спрашивает.

— Я же сказал, что… ты не слышишь, Май.

— Я понимаю тебя лучше, чем кто бы то ни было, — продолжает она.

— Не знаю, Май, — отвечает он.

— У нас с тобой есть свой особый язык.

Юхан думает, что теперь Май несет какую-то ерунду. Особый язык! Надо ж такое придумать. «Май из Малё». Нет у нас с тобой никакого своего языка.

— Другой язык, — говорит она.

Юхан внимательно смотрит на Май.

— Время пришло.

— Нет, — отвечает он. Но Май его не слышит.

— Нет, — повторяет Юхан. — Нет, Май! Не сейчас! Пожалуйста! Подожди, пока рассветет.

— Я люблю тебя, — шепчет она, беря его за руку, и протирает предплечье ваткой. Она вкалывает ему снотворное. Она видит, как он засыпает, не чувствуя боли. Ему хорошо. И тогда она делает ему укол парализующего мышцы лекарства «Секонал». Она наблюдает и ждет. Так быстро и все-таки так незаметно. Никаких изменений у него в лице. Только немного кровоточит гнойник на щеке. Она складывает руки и произносит молитву, не потому, что верит в Бога, и не потому, что в Бога верит Юхан, а потому что так надо.

Она выходит из палаты и закрывает за собой дверь, а потом достает что-то из сумки. Это сотовый телефон. Она набирает номер главврача отделения Эммы Майер. Это не тот разговор, который должен предваряться извинениями по поводу того, что человек позвонил в столь поздний час и перебудил весь дом. Несмотря на то, что сейчас действительно поздно. Скорее, даже рано. Ночь уже кончилась. Наступило утро. Вот-вот рассветет, и доктор Майер слушает, что говорит ей Май. Май готова заявить на себя в полицию. Она готова предстать перед судом. Но она следовала голосу совести. Она дала обещание своему мужу, и она его сдержала.

Майер отвечает:

— Он все равно должен был вот-вот умереть.

Май плачет.

— Май, я никому не скажу об этом, если ты сама не станешь рассказывать.

Голос Май, слабый и удивленный:

— Правда?

— Да.

— Почему?

Майер молчит.

— Ты выполнила желание Юхана. Ты его знала, а я — нет. Да и никто другой, если это всплывет, не станет распространяться на эту тему и осуждать тебя.

Май нечего добавить.

Майер продолжает:

— Если ты дождешься меня, я сейчас приеду. Тебе надо выпить чашку кофе и съесть ломтик хлеба. А потом отправляйся домой спать. Через несколько часов начнется новый день.

Май кивает, как кивают дети, разговаривая по телефону, не понимая, что собеседники все равно их не видят.

Голос Майер:

— Ты меня слышишь?

— Да.

— Не надо ничего объяснять, Май. Это не поможет…

— Да.

— Договорились?

— Да.

Окончив разговор, Май снова идет в палату к Юхану и садится на край кровати. Дверь приоткрыта, свет из коридора сочится внутрь. Юхан похож на самого себя. Пока он не изменился. Она берет его руку и целует, но рука у него холодная, она тотчас отпускает ее.

Она оглядывается по сторонам.

Не было смысла возвращаться сюда.

Что ей надо?

Поговорить с ним еще раз?

Услышать, как он рад, что удалось заснуть?

Она встает и вдет к двери.

Если бы Юхан был жив, он сказал бы: «У нее легкая походка, просто она устала. Бесконечно устала. Усталой она ложится спать и просыпается тоже усталой».

Не оборачиваясь, Май закрывает за собой дверь.

Темно. Великая темнота опускается на лицо Юхана Слеттена.

Он сказал бы: «Твои волосы, Май, в это утро красивее, чем когда бы то ни было».