Запала моего хватило метров на двести, не больше, после чего, поборов смущение, я стал спрашивать у сопровождавшего меня якутского писателя Ивана Кононовича Данилова, нет ли поблизости какого-нибудь магазина.
– Смотря что вы собираетесь покупать? Вот, например, «Детский мир», там вон, подальше, – канцелярские товары, за ними…
Не дослушав, я кинулся опрометью в «Детский мир» – нет, не за покупками, а чтобы… обогреться. Да, чтобы обогреться, хотя одет был в полном соответствии с суровыми требованиями сибирской зимы.
Так, от магазина к магазину, мы и двигались дальше. А в это время навстречу нам шли молодые люди в легких демисезонных пальто, в щегольских полуботинках, в шелковых носочках – шли спокойно, деловито, без суетливости, которую мог бы продиктовать мороз.
Мог бы, но почему-то не диктовал. Я не удержался, спросил одного из юношей, как он этак вот играючи переносит стужу?
– А вы откуда? – спросил он в свою очередь.
– Из Новосибирска…
– А-а, понятно: южанин!
Посрамленный, я больше не забегал в магазины.
Конечно, бравада молодых якутян не могла служить мерилом общепринятых взаимоотношений со здешним климатом, но вместе с тем мне было известно, что пятидесятиградусный мороз воспринимается тут как обыденность, ибо совсем не редкость дни, когда температура опускается ниже шестидесяти. И даже в такие дни жизнь не замирает, люди стойко переносят леденящее дыхание Севера.
Люди переносят, да, а вот машины частенько не выдерживают. Я разговорился с одним из местных шоферов – спрашиваю:
– Ну как, Федор Филиппович, не пугают вас морозы?
– Мне – что, – отвечает, – я тут родился, тут вырос, а вот машина у меня из теплых краев. Под шестьдесят как завернет, лучше не выезжай из гаража: через десять минут покрышки потрескаются, как стекло от брошенного камня,- потрескаются, и потом кусочки резины, будто угольки с головешки, отваливаются.
Хрупкими, как стекло, становятся при сильных морозах и некоторые металлы…
Металлы! А человеческому носу тогда каково? Прикрывая его варежкой, я сказал Данилову:
– По-видимому, я не сделаю открытия, если скажу, что мороз – главная помеха в освоении Севера?
– Конечно, мороз создает трудности,- согласился Иван Кононович, – но мы научились привлекать его на свою сторону. Особенно во всем, что касается пятого состояния вещества.
Нет, я не ослышался: он так и сказал – «пятого».
Но… Но спросите себя, сколько состояний вещества вам известно, и большинство из вас не пойдет дальше классических трех – твердого, жидкого, газообразного. Физики назовут еще четвертое – плазму, хаотическое скопище положительно и отрицательно заряженных частиц, образовавшееся в результате разрушения атомов электрическими разрядами или миллионноградусными температурами.
Итак – четыре. Какое же новое состояние вещества открыл Данилов?
– Не я открыл, – запротестовал он, отвечая на мой недоуменный вопрос, – честь открытия принадлежит казаку Якутского острога Якову Светогорову. А было это в 1685 году…
Якутск стоит на Лене-реке, из нее и воду пьет. Только мутна в Лене вода, особенно весной, в разлив. Вот и надумал здешний воевода после весеннего разлива 1685 года обзавестись колодцем, а колодец тот взялся за сходную цену выкопать Яков Светогоров.
Первый метр прошел казак без труда, а дальше лопата уткнулась.в грунт, напрочь скованный морозом. Этакий ледяной монолит.
– Не оттаял ишшо,- сообщил казак воеводе.
– Не сходи с ума, дурень: июнь на дворе.
– Сам погляди не то…
Убедился воевода, что казак не врет, порешил:
– Погодим ден несколько, должон оттаять.
Но сколько ни годили, земля оставалась мерзлой. Воевода приказал Якову:
– Пробивайся в глыбь, не до центру же она промерзла, где-то и вода должна быть.
Лето в Якутии короткое, казак углубился на семь сажен (около 15 метров), воду так и не увидел, а тут морозы ударили.
– Ну и бес с ей, – плюнул воевода, – будем пить речную, коли в наших местах колодезная вода вся льдом взялась.
Но казак оказался упорнее воеводы: с наступлением лета 1686 года вновь взял в руки лопату и кирку и до самых морозов пробивался сквозь заледеневший грунт. К семи прошлогодним добавил еще шесть сажен, однако не то что воды, но и талого слоя не достиг.
В очередном донесении в Москву воевода сообщил:
«А в Якуцком-де, государь, земля и среди лета вся не растаивает».
Через сорок семь лет после этого знаменитый исследователь русского Севера Витус Беринг начал Вторую Камчатскую экспедицию, в которой принял участие член Российской Академии паук Иоганн Гмелин. Академик заинтересовался, почему земля к востоку от Енисея «и среди лета вся не растаивает». Собранный им материал лег позднее в основу теоретических обобщений Михаила Васильевича Ломоносова.
«Теплота и огонь в недре земном жительствуют беспрерывно, – писал Ломоносов в работе «О слоях земли». – И так надлежит посмотреть далее, есть ли там холод и мороз, оным противный. Правда, что обширные Сибирские стороны… землю в глубине около двух пли трех футов во все лето замерзлую имеют».
Около двух или трех футов? Нет, это было явно ошибочное представление. Яков Светогоров прошел, в общей сложности, 13 сажен, что равно 91 футу, а до талого слоя так и не добрался.
Какова же в действительности толщина «замерзлой земли»?
Выяснением этого интересного вопроса решил заняться служащий Русско-американской компании в Якутске Федор Шергин. Средство для выяснения одно – колодец, и Шергин, подобно своему предшественнику Якову Светогорову, вооружился киркой и лопатой. Начал он пробивать колодец в 1829 году и продолжал работу, с перерывами на зимние месяцы, на протяжения семи лет, вплоть до 1836 года.
Копая, он время от времени промерял глубину рейкой, длина которой соответствовала его собственному росту. Рост же у Федора был средний – 2 аршина 5 вершков, и когда он промерил колодец последний раз, оказалось, что в нем могли бы поместиться, став друг на друга, 70 человек.
70 человек такого роста, как Шергин,- это больше 116 метров, а вода в колодце и не ночевала.
И талый слой тоже.
Федор бросил бесполезную работу. Впрочем, бесполезной она представлялась лишь ему самому, так как именно его колодец послужил толчком для изучения одного из удивительных явлений природы. Народ назвал это явление вечной мерзлотой, в середине девятнадцатого века народное название узаконила для себя и наука.
Было установлено, что вечная мерзлота охватывает примерно четвертую часть суши земного шара, а в нашей стране ею занята без малого половина территории (47 процентов). Толщина мерзлотного слоя бывает самой различной, колеблясь от нескольких метров до полутора километров (в районе Якутска слой этот составляет
214 метров, так что Шергину, не оставь он свою затею, пришлось бы еще углубиться на 98 метров).
Вот она, выходит, какая наша планета: на двух третях ее поверхности разлились моря и океаны (причем общий объем воды в них таков, что, если бы ее равномерно распределить по всему земному шару, она покрыла бы его слоем чуть ли не в четыре километра толщиной), а на оставшейся суше – только уже в глубине, скрытая от глаз, – расползлась на 37 миллионов квадратных километров вечная мерзлота.
Не так уж много, получается, выделила природа в распоряжение человека «добротной» суши.
– Но почему вы называете вечную мерзлоту пятым состоянием вещества? – спросил я у Данилова. – Разве по своим свойствам вечная мерзлота не может быть отнесена к разряду твердых веществ?
– Только на первый взгляд, – предостерегающе вскинул руку Иван Кононович, – только на первый взгляд!.. Впрочем, я в этой области – не специалист, тут надо потолковать с работниками Института мерзлотоведения. Хотите к ним поехать?