— Денежкин Камень, — назвал ее Посников. — Около него перевал есть: вогуличи ходят за горы к вишерцам и печорам.

Ехали доверившись проводнику, который взялся довести до зимовья знакомого Посникову манси-охотника на притоке Ваграна — речке Колонге. И проводник не бывал в этом зимовье; ему рассказал, как найти, другой манси, оставшийся дома. На снегу не было видно никаких следов, кроме звериных. Было совсем непонятно, по каким признакам проводник менял направление, то уходя от реки в сторону, то пересекая ее, но вел он уверенно и, наконец, привел к затерянной в чаще леса избушке.

Владелец избушки, одинокий манси, выбежал навстречу гостям, радостно выкрикивая приветствие: «Пача! Пача, рума!» Около него скакали два остроухих белых пса, старавшихся лизнуть приезжих в нос или губы.

Большое событие, настоящий праздник для лесного отшельника приезд гостей: это новости за целый, может быть, год; это возможность поговорить с людьми после долгого молчания; это пополнение припасов свежинкой; это удобный случай сбыть накопившиеся меха. Но и хлопотно это — принять столько гостей сразу! Они приехали на шести нартах. Двадцать оленей, трое манси и трое русских.

Хозяин, выскочивший полуодетым, суетился около обоза, таскал дрова, лазил в амбарчик — чомью, стоявший на двух столбах невдалеке от избушки. Крупные хлопья снега падали на его непокрытую голову и на черные косы.

Егор долго присматривался к хозяину, потом спросил Посникова:

— Как его звать, этого вогулича?

— Хатанзеев.[61] А что?

— Да я его за другого принял. Очень похож.

С оленей сняли лямки и пустили их пастись по снегу. Всемером расселись в крохотном зимовье для беседы и неизбежного угощения. Переводчиком служил Посников, а душой беседы оказался Походяшин: столько он рассказал занятных новостей, столько дал дельных советов! После обеда началась меновая торговля, больше похожая на взаимные подарки: хозяин зимовья швырял гостям шкурки соболей и других пушных зверей, а гости оплачивали вещами из развязанных кулей. Какие именно вещи были нужны охотнику, было выяснено заранее, еще в предобеденной беседе. Особенно обрадовался он металлическим снастям: топору, шилу и стальному наконечнику для рогатины. Без остального охотник мог и обойтись, остальное — ткани, мука, соль, пряники — были заманчивы лишь своей редкостью.

Потом Походяшин расплатился с манси — владельцами оленей. Манси не спорили, только повздыхали.

Тем временем у Хатанзеева с Егором вышел весьма примечательный разговор. Манси вдруг стал пристально смотреть на Егора, чем-то пораженный. Даже зажег пучок еловых стружек и осветил Егора со всех сторон. Потом нацарапал ножом на бересте знаки: «Е. С.» и показал Егору:

— Рума, твой кат-пос?

— Мой! — закричал Егор. — Я тебя давно бы признал, Степан, да Посников меня сбил с толку: говорит, — Хатанзеев. Это Чумпин, Максим Михайлович! Я вам говорил про него. Степан Чумпин с реки Баранчи! Так ты ко мне и не забежал, Степан, рума, из крепости?.. Что же ты сюда перебрался?

С помощью Посникова Чумпин поведал русским о своей судьбе. О том, как у озера Шувакиш напал на него разбойник, ударил его ножом, ограбил и зарыл в снег. Хорошо, что толстая малица[62] не позволила ножу уйти глубоко в тело. Чумпин отлежался, днем собрался с силами, чтобы добрести до куреня, где углежоги перевязали ему рану и дали хлеба на дорогу. Из-за поездки в крепость, а потом из-за раны Чумпин пропустил в том году промысел. За ним накопилась недоимка, выплатить которую не было надежды. Значит, лесной бог Чохрынь-ойка в гневе на бедного манси, — решил Чумпин. Оставалось одно — бежать на север. Так Чумпин и сделал. Правда, и здесь, на притоках Сосьвы, нет свободных охотничьих угодий, но род Хоттан принял его к себе и отвел ему для промысла леса по речке Колонге. Здешний Чохрынь-ойка милостив к охотнику, часто посылает зверя под его стрелы и в его ловушки. Лосей и диких оленей здесь больше, чем на Баранче. Соболей на ясак настрелять не очень трудно, тем более, что Чумпин завел пару замечательных лаек.

— Эх! — пожалел Егор. — Такую гору знатную открыл Степан, а для кого?.. Владеет теперь той горой барон Шемберг. В собственность ему Благодать отдана. Вот она, справедливость у царицы и заводчиков! А тебе вся награда вышла — нож в бок!.. За руду!.. Не даром она руда называется…[63] Одинаковая у нас с тобой доля, Степан…

Утро привело оттепель. Солнце пригрело с ясного неба и размягчило снег. Ослепительно сверкала вершина Денежкина Камня, чистая от облаков.

— Нартам сегодня ходу нет, — решил Походяшин. — Чтобы время зря не пропадало, давай, Егор, учиться вогульскому наречию. Пригодится.

В учителя Походяшин выбрал не Посникова, а Чумпина.

— С чужих губ изглашение слов всегда нечистое, — объяснил он. — Затвердишь слова, а природный вогулич тебя и не поймет. Вот латынь я в одну зиму выучил, мне только грамоту латынскую показали, а доходил сам по книгам. Потом проезжал через Верхотурье ученый один, Гмелин по фамилии, я — к нему. Заговорил с ним и боюсь: не поймет! Всё, миленький, понял. Отвечает, и я его понимаю. Так ведь то латынь, язык мертвый, книжный.

Еще раз пришлось Егору позавидовать удивительной памяти Походяшина: однажды сказанное ему слово он запоминал накрепко. Он и произношение слов усваивал легко.

— Сеользи — горностай, — повторял Походяшин с пришепётываньем так точно, что восхищал Чумпина. И признавался: — Латынь всё-таки легче: до ут дес…[64] А как по-вашему сказать: «очень хороший щенок»?

— Сака ёмас мань кутю, — отвечал Чумпин, который в это время возился с пятью беленькими щенятами, выбирая лучшего из них.

— Для кого ты, Чумпин, выбираешь щенка?

— Другу обещал подарить.

— Кто он — твой друг?

— Охотник Яни-Косьяр. Живет на Вагране.

— Далеко?

— Нет. Если сегодня пойду к нему на лыжах прямо через гору, вечером уже вернусь сюда.

— Что значит его имя?

— Яни-Косьяр — Большой Бурундук.[65]

— Вогул?

— Нет, Яни-Косьяр русский.

Известие, что поблизости живет русский охотник, взволновало и Походяшина и Егора — и обоих по разным причинам.

— Надо повидать его! — сейчас же решил Походяшин. — Сегодня же! Сбегаем, Чумпин. Выбрал ты щенка в подарок?

— Вот этот лучше всех.

— Как ты узнал?

Объяснить свой выбор словами ни по-русски, ни по-мансийски Чумпин не смог. Он снова повторил все испытания. Выносил щенка на снег и смотрел, как ползает, жмется ли. Клал на самый край лавки: не свалится ли? Поднял за хвост — щенок стал извиваться, старался укусить. Это хороший признак: плохой щенок висел бы мешком. Потом манси показал на глубокую бороздку вдоль кончика носа — ока доказывала отличное чутье. Еще важнее, что на нёбе, в пасти, много бороздок — зверятница будет, пойдет смело и на лося, и на медведя. Волоски на щеках, цвет когтей и еще многие признаки подтверждали, что из отобранного щенка вырастет замечательная лайка, с которой можно добыть пушнины впятеро больше, чем с обыкновенной, средней.

— Яни-Косьяр никогда не держал собак. Надо, чтобы первая ему понравилась.

— Он что, с ружьем промышляет или с луком?

— С ружьем.

— Как по-вашему ружье?

— Писэль.

— Так это пищаль, только на вогульский лад переиначено. А порох как?

— Селля.

— Ну и это — «зелье», тоже русское слово. А медная руда?

— Аргин-ахутас.

— Слышишь, Егор? Для медной руды у них свое, коренное, название есть. Ты понимаешь, к чему я клоню?

— Что ж тут не понять? Просто.

— А ну растолкуй!