Вынуждены были оставить свои позиции и болгарские ополченцы. Турки многократно превосходили их силами и лезли на свои бывшие позиции точно ошалелые.
Не задержались долго в захваченной турецкой траншее солдаты подпоручика Суровова: натиск врага походил на плев-ненский, они могли отрезать роту, не сообрази Игнат увести ее назад.
Князь Святополк-Мирский в отчаянии тоже отводил свой отряд под защиту неприступных гор. И точно, положение его ухудшалось с каждым часом. Несколько тысяч уже потеряно, снаряды и патроны на исходе, резервов нет; Сулейман-паша, по слухам, продолжает двигаться со свежим десятитысячным войском и вот-вот нанесет фланговый удар.
На русской стороне, пожалуй, один генерал Скобелев упрямо продолжал верить в успех начатого дела. Но и он имел повод для мрачного настроения: не смог поддержать вовремя атаку Святополк-Мирского, правда, потому, что главные силы его отряда задержались в горах из-за труднейшего перехода, в то время как князь начал дело слишком торопливо. Скобелев сделал все и даже больше, чем требовал корпусной командир Радецкий. И все же теперь задумывался, не найдутся ли критиканы, которые упрекнут его в том, что нерешительность, он проявил сознательно, чтобы не делить потом славу с князем Мирским. Эти мысли угнетали его, и Скобелев докучал своими вопросами всем, кто был с ним рядом.
Скобелева успокаивали, говорили, что он сделал все, что мог. Это слабо утешало генерала: будь в его распоряжении одни лишние сутки, не поторопись Мирский со своими атаками — все могло сложиться иначе. Тогда не пришлось бы терзать себя сомнениями. Но завистники всегда найдутся. Если его атаки под Шипкой и Шейново потерпят неудачу, скажут, что он выскочка, бездарный генерал, а если принесут успех, объяснят, что он нарочно запоздал с этими атаками, чтобы представить в наихудшем свете князя Святополк-Мирского, а себе присвоить незаслуженную славу.
При всех обстоятельствах бой надо было выигрывать.
Не частный бой, а большую победу…
В шесть часов тридцать минут двадцать девятого декабря семьдесят седьмого года генерал Скобелев объявил свой пЛан действий: атаку укрепленного пункта Шейново начать в десять часов утра и вести тремя расчлененными в глубину колоннами.
Ровно в десять часов этого утра, светлого, слегка морозного, с прозрачным голубым небом, повел своих людей и подпо-руЧик Суровов. Атаку он начал перебежками. Приметил рубежи, прикинул, откуда начинать и где делать остановку, каким быстрым должен быть бег, во сколько человек должна быть каждая группа, и только после этого ринулся вперед.
Когда рота достигла второго, намеченного им рубежа, огонё с турецкой стороны стал совершенно невыносимым. Солдаты залегли и уже не поднимали головы. Ротный Суровов, которому не привыкать к сумасшедшей пальбе, тоже прижался лицом к земле и лихорадочно думал, как вести людей дальше, чтобы не загубить остатки подразделения. В это время сбоку у него грохнули один за другим три ружейных залпа, сильных и дружных. Он приподнял голову: стреляли свои.
— За мной, ребята! — крикнул Суровов и устремился к турецким траншеям.
За считанные минуты жестокого рукопашного боя многие турки были переколоты и оглушены прикладами, но другие отступили в порядке, Суровов распорядился быть готовым к отражению вражеской атаки.
Тодор Христов, со стороны наблюдавший перебежку солдат роты Суровова, быстро смекнул, что так, пожалуй, лучше передвигаться под огнем, и отдал команду. Ополченцы побежали вслед за своим командиром.
— Ура-а-а-а!!! — грянула рота, и клич этот подхватили все, кто устремился сейчас к турецким позициям.
Вражеская траншея перешла в руки болгар. И опять — на самое короткое время.
Вессель-паша, утихомиривший князя Святополк-Мирского и знавший, что левая русская колонна больше не способна на решительные действия, снял с ее фронта таборы и спешно бросил их в контратаку против Скобелева. Он приказал не возвращаться без победы, любой ценой отбить у русских захваченные ими траншеи.
Турки выполнили приказ паши: русские и болгары отка тились из траншей в сторону своих позиций.
Но чаша весов еще не склонилась в чью-то сторону…
Скобелев ввел в дело свой главный резерв — Углицкий пехотный полк.
Грохнула музыка, взметнулись знамена, в сторону противника двинулись рота за ротой и батальон за батальоном. Внушительно, впечатляюще, торжественно. Но так начинали марши и раньше и не всегда кончали их победой. Этот бой должен был отчасти утвердить новую тактику и заменить колонны цепями. Перестроились на ходу поротно, в две линии. Первая линия от второй — шагов пятьсот. Прошли тем же чеканным шагом, как и начали. Горнист протрубил новую команду быстрой и задорной скороговоркой. Роты первой линии с шага перешли на бег. Строй негуст: чтобы меньше терять от вражеского огня. Бег быстрый, для той же цели. Когда этот ряд добежал до своего рубежа, прилег, сросся с землей, вперед ринулся второй ряд. Первый должен был освободить свое место для второго и сделал- это проворно, как того требовал Скобелев. И так — все время, чтобы турки не успели поставить точный прицел.
К вражескому редуту бежали и другие батальоны. Бежали п роты Суровова и Христова — изрядно потрепанные, но еще имевшие силы для боя и желание вновь оказаться в турецких траншеях.
Первый и второй батальоны Углицкого полка вышибли турок из казавшегося неприступным редута номер два.
Командир третьего батальона свой редут решил взять без перебежек и ружейного огня. Как под Плевной. И как под Плевной потерпел неудачу, загубил людей, теперь ему впору было готовиться к поспешному отступлению. Эта неудача могла быть роковой, не окажись поблизости от полкового командира лихой барабанщик.
— Ваше высокоблагородие, — взмолился он, обращаясь к командиру, — Что вы на них смотрите — они же сейчас побегут. Пойдемте на редут. Пропадать, так по присяге. А тут все равно всех перестреляют. Эх, умирать, так с музыкой!
Он отчаянно ударил в барабан и первым пошел на редут. Командир полка схватил знамя и бросился вслед за барабанщиком. Они шли пока вдвоем, солдат и полковник, под грохот барабана и шелест знамени, под свист турецких пуль и разлетающейся турецкой шрапнели. Шли, словно забыв, где они находятся. Не оглядывались, а лишь всматривались в жестокий вражеский редут, уложивший в это утро не одну сотню.
— Ура-а-а-а! — раздалось позади; это вслед за ними поднялись все угличане.
— Ура-а-а-а! — подхватили остальные русские полки.
— Ура-а-а-а! — поддержали болгарские ополченцы.
В один миг все перемешалось. Русские и болгары шли в одном строю. Вместе бежали они к вражескому редуту. Погибал командир у болгар — руководство брал русский офицер. Падал под губительным огнем турок русский офицер — во главе атакующих вставал болгарский командир. Никто не останавливался, шел только вперед.
Редут был взят.
Пала и деревня Шипка, атакованная полками левой колонны.
Турки медленно отступали, цепляясь за каждый мало-мальски выгодный рубеж. Позади них был курган Косматка. У подножия кургана стоял главнокомандующий Вессель-паша, отдавший приказ сражаться до последней возможности.
Белый флаг, поднятый на кургане около трех часов дня, возвестил, что последние возможности исчерпаны и что Вессель-паша решил сдаться со всеми своими таборами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
I
Утро было морозным и солнечным. Белыми громадами сверкали Большие Балканы. Чистый, нетронутый снег сиял ослепительно, до боли в глазах. Ветер налетал порывами, но не холодными, а лишь слегка освежающими. В голубом небе парил орел и будто удивлялся, что в этом аду, где пять месяцев подряд грохотала пальба, все вдруг утихло, угомонилось.
Василий Васильевич Верещагин несколько раз порывался остановить своего коня и кое-что набросать в блокнот, но нетерпеливый Скобелев тянул его за собой. Генерал был возбужден и радовался, как ребенок. На многострадальные шипкин-ские позиции наконец-то пришла победа. Верещагин мельком взглядывал на открывшуюся панораму, где всего было вдоволь: своих и турецких трупов, убитых лошадей, разбитого и брошенного оружия. Кони безумно носились по нолю и ржали, будто окликая своих погибших хозяев.