Доклад был не совсем внятен, но основное Бородин уяснил сразу: там что-то есть, попытку сделать можно. Он пошел вслед за Шелониным, с трудом выбирая места, чтобы не наступить на раненого или убитого. Подпоручик остановился у едва приметных ступенек и посмотрел вверх. Он не знал, что ему делать: подниматься первому или последнему? Лучше, конечно, первому: если там поджидают турки, они встретят его, ротного командира; потом его никто не упрекнет — сам не пошел, а отправил на верную гибель других.

— Шелонин, за мной! — скомандовал он.

До маленькой, чуть приметной площадки они добрались легко. Теперь, если подняться на камень, близко и до насыпи, а за ней сравнительно гладкое место. А если на этом гладком месте сели в засаду турки? Давно видят их во рву и терпеливо ждут?

— Подмоги, Иван! — попросил Бородин.

— Ваше благородие! — взмолился Шелонин, — А коль там турки, башибузуки какие… Они вас!..

— Шелонин, я приказываю!

У Бородина дрожали руки от страха и напряжения. Но за камни он ухватился. Шелонин подтолкнул его, и через мгновение ротный был уже на поверхности. Оставалось главное — втащить сюда всех, кто остался в живых.

— Шелонин, крикни, чтобы поднимались, да пусть о ружьях не забывают. Без ружей не приму! — распорядился Бородин.

На новое место смогли добраться немногие — треть роты, не больше. Солдаты ложились в снег и смотрели на возвышенность, расцвеченную множеством выстрелов. Кроме снега, здесь ничто не могло прикрыть человека. Если турки обнаружат остатки роты на этой гладкой площадочке — что тогда? На сколько минут хватит ее, ежели противник перенесет сюда свой губительный огонь?

IV

По мере продвижения вперед выяснилось, что Вессель-паша укрепил для решающего сражения не деревню Шипку, как предполагали ранее, а соседнюю — Шейново. Этот пункт генерал Скобелев и наметил для своего главного удара. Исполнители атаки — батальоны Углицкого пехотного полка, дружины болгарского ополчения и саперы. Несколько полков оставались в резерве.

Генерал Столетов появился у ополченцев задолго до рассвета. Солдат не тревожил: они спали крепко и им надо было отдохнуть. Отыскивал командиров дружин и ротных и беседовал с ними начистоту: говорил о трудностях предстоящего боя, о том, что артиллерии в отряде мало, что надеяться надо только на свою стойкость и мужество. Ротному Христову он сказал с оттенком торжественности:

— Калитин презирал неудачи. Вы его воспитанник. Будьте достойны его имени!

От Габрово до Шейново небольшое расстояние. В этом селе часто бывал Тодор Христов. Село как село: обыкновенное. Неужели ему суждено открыть новую страницу в болгарской истории? Конечно, если в этом месте разбить и полонить Вес-с ель-пашу…

— Иванчо! — позвал своего юного ординарца Христов. А когда тот пришел, оглядел его с ног до головы и спросил: — Как твое ружье? Таскать не тяжело? Хочешь, я дам тебе пистолет?

— Нет! — решительно закивал Иванчо. — Знаете, какое это ружье? Сколько захочешь убить турок, столько и убьешь!

Довод был убедительный. Христов часто задавал ему подобные вопросы и всегда получал одинаковые ответы. Парня он жалел. Предлагал передать тяжелое Пибоди взрослому, но не приказывал, не хотел обижать паренька, которого успел пр-любить, как родного брата. Про себя прикидывал: отца у Иванчо нет, мать загубили турки, придется после войны привезти его к себе, в Габрово.

— Иванчо, вот тебе бумажка, быстро доставь ее командиру дружины! — произнес Христов не командирским, а отцовским тоном. — Передашь и сразу же в роту. Понял?

— Так точно: передать и вернуться в роту! — четко ответил Иванчо.

— Беги!

Христов напряженно вглядывался в сторону вражеских редутов. В версте от расположения его роты виднеется земляная насыпь, за ней, по показаниям пленных, находятся первые турецкие окопы. Укрепления противника тянутся до далекого кургана, едва проглядывающего в сизом тумане. Говорят, рядом с курганом обиталище Вессель-паши. Он неистов и фанатичен, не обойден смелостью и талантом. Будет драться, пока это возможно. Да и натиск на него едва ли будет сильным: князь Святополк-Мирский, слышно, израсходовал свои силы в первый день, у генерала Радецкого на Шипке ничего не получилось, и люди там залегли. Не может похвалиться успехами и их отряд, ведомый самим Скобелевым. А у Вессель-паши свежие войска, достаточно у него и артиллерии. Тодор взглянул на своих подчиненных: ни одной улыбки, какая-то отрешенность от всего земного и нетерпеливость — во взглядах, в жестах, в движении. Молодцы! Они давно ждали боя, им есть за что мстить туркам. Они будут прекрасно драться!

Он оглянулся и заметил ползущего Иванчо.

— Командир похвалил нашу роту и велел ждать! — еще издали доложил Иванчо.

У противника глухо загудел рожок, торопя и подбадривая людей. Что они сейчас предпримут? Вессель-паша не любит спокойных стоянок, он всегда что-то придумывает. Христов отыскивает глазами курган, где должен находиться Вессель-паша, и напряженно думает. Неужели турки все еще не поняли, что эта кампания ими проиграна? Не бой, не сражение — вся война? Осман-паша пленен со своими отборными войсками, генерал Гурко преследует врага уже за Софией. Безусловно, отчаянно сопротивляться можно, но главного это не изменит: боевой дух противника сломлен, пленные в один голос заявляют, что война им надоела и они хотят домой.

Но Вессель-паша еще драться будет, белый флаг он быстро не выкинет!..

Позади Христова звонко пропел рожок, и тогда Тодор поднял свою роту. Ополченцы развертывались в цепь — спокойно, словно готовились к привычному, обыденному занятию. Новички смотрели на обстрелянных и старались делать все так, как они, изготовив ружья и выставив вперед правую ногу, чтобы держать шаг, подобно русским гренадерам, соблюдающим равнение даже под сильным огнем.

Набатом ударили барабаны. В тот же миг рота двинулась к вражеским окопам. Христов шел впереди, подняв голову и шагая в такт музыке. Маленький Иванчо едва поспевал за своим командиром.

В турецких ложементах грохнули первые залпы. Над ухом визгливо пронеслись пули. Послышались стоны раненых.

Рота, не задержав шаг, продолжала движение.

Христов вспомнил вчерашний разговор с русским подпоручиком Сурововым. Тот советовал при сильном огне спасаться перебежками. До турок было около тысячи шагов, когда Христов скомандовал:

— Бегом!

Впереди взметнулись снопы из дыма и пламени — била русская батарея, в воздух летели бревна, земля, одежда.

— Шагом! — крикнул Христов: ему не хотелось попадать под свой огонь, да и ополченцы, нагруженные чем только можно, успели устать, им следовало дать передышку — идут они на штыковой бой.

Шагов за пятьсот Христов положил роту на затемненный дымом снег и приказал стрелять по вражеским окопам. Турки в ответ стреляли часто, одиночно и залпами, но попадали редко.

— Они стреляют и не смотрят, — заключил Иванчо. — Патроны им англичане дают, вот они их и не жалеют!

Христов улыбнулся и похвалил ординарца:

— Правильно, Иванчо, так оно и есть!

Он встал первым, занял место на фланге и скомандовал роте двигаться вперед цепью, стреляя на ходу, не позволяя туркам поднять головы из-за песчаной, припудренной снегом насыпи. Ударили и турецкие орудия; гранаты с шипеньем пролетали над ополченцами и разрывались далеко позади.

— Ура-а-а! — зычно крикнул Христов, показав обнаженной шашкой на вражеские окопы.

— Ура-а-а!!! — исступленно вырвалось из десятков глоток.

Христов первым добежал до насыпи. Он, как и все ополченцы, думал только о тех, кто был за этой насыпью и кого надобно вышибить, выковырять, уничтожить в их окопах. Турки сопротивлялись с отчаянием обреченных.

— Коли, братцы! — свирепым и охрипшим голосом кричал Христов.

Траншее, кажется, не было конца, и ополченцы, злые, раскрасневшиеся, бегали по запутанному лабиринту, отыскивали турок, пытавшихся местами защищаться. Вскоре к Тодору подоспела помощь, и с возникавшими то здесь, то там очагами вражеского сопротивления было покончено.