Среди пальмовых рощ приморской Дагомеи, например, население, хотя и сохранявшее верность культу предков, выработало мораль, которая еще недавно показалась бы немыслимой. Подчиняясь новым веяниям, оно довело чуть ли не до крайности особенности старого быта. Здесь и раньше существовало разделение труда (и собственности) между мужчинами и женщинами, в силу которого пальмовые рощи и доход с них принадлежали мужчинам, тогда как женщины распоряжались продовольственными культурами. Теперь дело дошло до того, что в семье жена продает мужу овощи со своего огорода или под проценты одалживает ему деньги.

Когда в ряде стран континента прозвучали призывы вернуться к «истинно африканским началам», то помимо политической игры было в этом и искреннее возмущение «падением нравов». Ведь отход местного общества дальше и дальше от идеалов, которые еще недавно были общепризнанными, многих задевал крайне болезненно. Отнюдь не все сознавали, что были свидетелями не просто краха старой морали, а краха старого уклада, выработки новых норм общежития, более отвечающих современным условиям.

Попытки воскрешения исчезающих обычаев и форм быта обволакивались густым туманом шовинизма. Наиболее значительное по своим масштабам усилие в этом направлении было предпринято в Республике Чад по инициативе позднее погибшего в военном перевороте президента Нгарты Томбалбая. Президент, происходящий из этнической группы сара, потребовал, чтобы все государственные служащие прошли через обряд инициаций его родного народа — йондо. Исключение не делалось даже для священников.

Сотни людей были отправлены в деревни для приобщения к «истинной» национальной культуре. Они зачастую оказывались в тяжелейших бытовых условиях, в совершенно чуждой культурной среде. Не редки были случаи глумления над ними. После переворота подтвердились слухи о том, что несколько человек погибли при подготовке к обряду.

Возможно, подобный шаг был подсказан Нгарте Томбалбаю его гаитянскими советниками. Как известно, покойный президент Гаити, Дювалье, охотно пользовался сохраняющимися на острове суевериями в политических целях. Так или иначе, в Республике Чад эксперимент с возвращением к «истокам» завершился трагически для его инициатора: он был застрелен мятежными солдатами в собственной резиденции.

Занимались частичной реставрацией прошлого и некоторые другие политические деятели континента. Главным результатом их усилий оказывалось, однако, усиление ксенофобии, а не возрождение древних этических идеалов. Экзальтация националистических чувств могла даже создать видимость успеха, но недолговечную.

В Африке, как в другие времена на других континентах, консерваторы обвиняли город и в падении нравов, и в кризисе древних форм общежития, и в распространении среди молодежи некоего «духа непочтительности и вольнодумства», как назвал мне его старик марабут в городе Верхней Гвинеи — Канкане.

Нет, не один город «виновен» в ломке «африканского образа жизни». Она началась в недрах деревенской общины.

Именно в деревне первоначально формировались признаки нового образа жизни, который полностью восторжествовал на городских улицах и площадях. Как верно утверждение, что город в Африке во многих отношениях остался лишь разросшейся до огромных размеров деревней, так справедливо и наблюдение, что городские порядки первоначально возникали далеко за городской чертой, под соломенными деревенскими крышами. Там начиналось воспитание ‘будущего горожанина, воспитание качеств, которые будут необходимы в городском обществе.

Оказываясь среди крестьян, я особенно интересовался этой стороной дела. Учителя, партийные активисты, деревенские старейшины обращали мое внимание прежде всего на два явления: воздействие школы и изменение в отношении к труду. Это были, по их мнению, межевые столбы, которыми обозначалась пока что очень неотчетливая линия между старым и новым.

В небольшой деревенской школе Центральной Ганы учитель, улыбаясь, рассказал мне небольшой эпизод из своей практики.

Однажды он попросил своего лучшего ученика объяснить на уроке, в чем состоит суть открытия Коперника. Мальчик встал и очень ясно рассказал о работах великого польского астронома. Но, закончив ответ, он не сел, а обратился с вопросом:

— Вчера я сказал отцу и деду, что Земля и другие планеты вращаются вокруг Солнца. Старшие меня высмеяли и строго потребовали, чтобы я не повторял глупостей. Мне трудно поверить, что мой отец и мой дед ошибаются.

Учитель рассказывал:

— Мне пришлось напомнить мальчугану, что до открытия Коперника миллионы людей думали так же, как его отец и дед. Весь урок мы посвятили астрономии. Тем не менее вскоре до меня дошли разговоры, что в школе детям преподают чепуху. Хотим мы того или нет, — продолжал он, — школа вырывает ребенка из прежней среды. Она открывает ему мир, о котором даже не подозревают его родители. К тому же в его душе возникают стремления, которые он не в силах удовлетворить в деревне.

Мы заговорили о серьезнейшей проблеме современной африканской школы — ее месте в системе общественного воспитания. В прошлом в ее адрес не раз высказывались упреки в том, что она отрывает своих питомцев от родной почвы, внушает им неприязнь к сельскохозяйственному труду, заставляет тянуться к «легкой жизни» в городе. Эта критика звучала серьезно даже в те времена, когда лишь незначительная часть детей получала систематическое образование. Ну, а теперь?

Ведь обстановка в деле образования в корне изменилась за годы независимости. Так, в Камеруне за последние десять лет (1965–1975) число учащихся возросло более чем вдвое и превысило миллион человек. Получали образование 80 % детей школьного возраста.

Аналогичные усилия были предприняты и в других странах континента. Школа совершила действительно громадный рывок вперед, что позволило демократизировать образование и сделать его доступным даже для детей из самых бедных семей.

— Не следует преувеличивать недочеты нашей школы, — говорил учитель. — Она принесла в деревню колоссальный объем новых знаний, новых сведений. Были изменены программы, они теперь ближе к реальным условиям нашей деревни.

— Но, конечно, образованность объективно несовместима с некоторыми архаичными пережитками крестьянского быта. Например, девочки больше не признают справедливости прежнего разделения труда. Они считают, что в земледелии должна возрасти роль мужчины.

— Можем ли мы ругать школу за то, что у молодежи возникают подобные вопросы? Конечно, нет! — сказал учитель. — Наше дело — искать честный, справедливый ответ.

Мы беседовали долго. Из пояснений моего знакомого мне все понятнее становилась особая роль африканской школы — и ее взрывная, разрушительная сила и ее созидательная мощь. Она вносила неоценимый вклад в перестройку общественного сознания.

Менялось в деревне и отношение к труду.

Французский этнограф Мишель Лейрис, проанализировав словарь малийской народности — догонов, обнаружил родственность в их языке таких понятий, как «движение», «труд», «танец», «красота», «благо». Он писал: «В уме догонов труд (будь то технический либо ритуальный) не мыслится иначе, как в связи с тем благом, которое он приносит обществу. Конечно, он тяжек, но почетен и не лишен определенной красоты. Он рассматривается каждым человеком как средство не только получения немедленной выгоды, но и в не меньшей степени и завоевания престижа».

Труд был средством общения с природой, средством продления союза между нею и людьми. Но очень рано обнаружился в организации труда элемент принужде-ния. Община жестко определяла место каждого крестьянина в производстве. Пока общинник работал только для обеспечения насущных нужд семьи и более широкого круга сородичей, эта система не была в тягость. Положение изменилось, как только земля превратилась в источник доходов, а общинная система труда — в форму эксплуатации рядового крестьянина, особенно молодежи, старейшинами.

Ритм труда, естественно, был близок ритму природы. Дни и недели напряженной работы от восхода солнца до захода сменялись паузами относительного покоя, когда устраивались семейные празднества, совершались долгие поездки. Никогда работа не укладывалась в какие-либо графики или схемы, и только реальная потребность обусловливала количество совершенного физического усилия.