Русские пошли на нас внезапно, волнами, бесконечными и неотвратимыми, как морской прилив. Нам в развороченных траншеях они казались адским видением. Неодолимое море солдат с ревом надвигалось, поблескивая штыками.

Я услышал свисток гауптмана Швана, за ним тут же раздался многоголосый хор наших пулеметов. Первая волна сибиряков полегла под огнем, но вторая и третья стремительно наступали, безжалостно втаптывая своих раненых в снег. Трупы наваливали на колючую проволоку, пока не образовался мост.

В траншеи принесло серный запах, жегший горло и легкие. Мы надели противогазы и снова повернулись к приближавшемуся противнику. Порта стрелял из пулемета как заведенный. Слева направо, справа налево, взад и вперед, взад и вперед. Огонь был успокаивающим, почти завораживающим своей размеренностью. Мне казалось, что Порта бессмертен, что ни пуля, ни снаряд не заставят его прекратить стрельбу.

Прямо в нас полетела граната. Я инстинктивно поймал ее и бросил обратно через бруствер траншеи. Но поздравить себя не было времени, так как пулемет замолчал. В затворном механизме застрял патрон, и поскольку специальный инструмент для устранения подобных неполадок был давно утерян, украден или продан, пришлось извлекать патрон голыми руками. Лишь когда пулемет заработал опять, я осознал, что патрон был раскаленным и я сильно обжег о него руку.

— Поэкономней, — сказал я Порте, плюнув на ожог и помахав рукой. — У нас осталось всего полторы тысячи патронов.

— Они предназначены для того, чтобы стрелять! — ответил Порта.

Я повернулся и взял несколько гранат, готовясь к той минуте, когда боеприпасы у нас придут к концу, но тут сибиряки ворвались на наши позиции, пришлось подхватить пулемет и со всех ног драпать. Я спотыкался, держа треногу на плече, дуло находилось у меня прямо над головой. Пробежав несколько метров, мы бросились на землю и снова приготовились к стрельбе, но затворный механизм опять заело. Приводить его в порядок не было времени, мы бросили пулемет и продолжали сражаться тем оружием, какое подворачивалось под руку. Я примкнул штык и бросился вперед. У меня была русская винтовка, лучшая, чем наша устарелая образца девяносто восьмого года. Порта схватил валявшуюся лопату и ударил ею прямо в лицо набегавшего русского. Краем глаза я увидел поблизости Малыша. Он, казалось, презрел все механические приспособления и действовал ногами и кулаками. Пробегая мимо, я увидел, как Малыш схватил двух русских и стукнул их головой о голову, но остановиться, чтобы увидеть результат, не мог.

Траншеи были залиты кровью. Изувеченные тела русских и немцев лежали на дне и по краям. Кругом раздавались крики, возгласы, мучительные вопли. Повсюду в узких траншеях люди сцеплялись, дрались, убивали друг друга.

Атака продолжалась несколько часов и внезапно прекратилась. Мы не знали, чем был вызван этот приказ, но он дал нам необходимую передышку. Обе стороны разделились, принялись зализывать раны и считать мертвых, но на ничейной земле все еще лежали, стоная и корчась, люди. Дым призрачно поднимался в небо, наступившую тишину то и дело разрывали вопли умиравших.

Мы сняли противогазы и утолили жажду пригоршнями снега. Снег был грязным, люди лили в него кровь, плевали, топтались в нем, однако наши глотки пересохли, и при каждом глотке казалось, что по пищеводу проходит бритвенное лезвие.

У конца траншеи образовалось нагромождение тел; одни были мертвы, другие умирали. Мы улеглись среди них, до того усталые, что нам было все равно, противник мог с минуты на минуту возобновить атаку, а пока что каждый был за себя, и к черту слабых и раненых. Появился Старик со своей неизменной трубкой. Порта достал сигареты с опиумом и раздал их. С разных сторон подошли Малыш и Грегор, потом вскоре к нам присоединился Легионер. Он был весь в крови, однако казался невредимым.

— Свиней резал? — спросил Грегор.

Легионер взглянул на него со жгучей неприязнью.

— Одному болвану-офицеру всадили в шею штык. Господи, ну и крови же было! Хлестала гейзером. Залила меня с головы до ног.

Вся наша группа уцелела, но гауптман Шван исчез. Мы нашли его несколько часов спустя, он лежал на спине с распоротым животом. И рядом с ним со снесенной половиной черепа друг Порты Франц Крупка. Нам пришлось хоронить всех, русских и немцев, в одной могиле. Мы вырыли неглубокую яму, уложили тела вперемешку, присыпали снегом и положили рядом винтовки. Для устройства более приличного кладбища у нас не было ни сил, ни времени.

Полк отвели на переформирование. Потери только в нашей роте составили шестьдесят восемь человек, и поначалу мы думали, что наш толстый друг Вильке тоже попал в их число, потому что на полевой кухне работал совсем другой человек.

— Привет, привет! — сказал удивленный Порта. — А где унтер-офицер Вильке? Неужели наконец убит шальным снарядом?

— Нет, улетел утром на самолете вместе с генералом Хубе.

— Что-что? — переспросил Порта.

— Улетел. В Германию, везучий мерзавец.

— Шутишь! — Порта вскинул голову в попытке бравады, но мы видели, что он потрясен. — Куда подевался на самом деле?

— Я же сказал тебе, — раздраженно ответил повар. — Ты что, глухой? Сказал же — в Германию.

Челюсть у Порты отвисла, сигарета упала на землю. Он неловко нагнулся и поднял ее. У него был вид человека, получившего удар по лицу.

— Кстати, — продолжал новый повар, — ты, случайно, не знаешь человека по имени Йозеф Порта, а? Вильке оставил ему прощальный подарок. Сказал, что лучшего друга у него не бывало. Не знаю, что он имел в виду, но подарок здесь. Если увидишь этого Порту, скажи, пусть придет за ним.

Порта, не сказав ни слова, поплелся прочь. Я впервые видел его в замешательстве. Пока мы укладывались спать, Порта расхаживал взад-вперед, лихорадочно бормоча что-то под нос, в конце концов Легионер пригрозил его застрелить, если он не уймется. Тогда Порта отправился широким шагом к новому повару, мы облегченно вздохнули, смежили глаза и погрузились в забытье. Однако не прошло и пяти минут, как он возвратился, что-то поставил со стуком на пол, и мы проснулись в возмущении.

— Что происходит, черт возьми? — прорычал Легионер. Резко сел и увидел Порту. Громадный шрам на его щеке побагровел от гнева. — Это опять ты? — Голос его прозвучал изумленно. — Я уже сказал, ты напрашиваешься на неприятности!

И схватил револьвер, но Порта предостерегающе вскинул руку.

— Взгляни-ка на это, — предложил он.

Легионер с подозрением уставился.

— Что там?

Лицо Порты расплылось в блаженной улыбке.

— Водка, — ответил он. — Целый ящик.

Воцарилось ошеломленное молчание. Легионер медленно спрятал револьвер и, шатаясь, поднялся с койки.

— Откуда? — спросил Малыш, протирая глаза.

— От моего друга Вильке, — небрежно ответил Порта.

— Твоего друга?

— Да… я оказал ему услугу, так ведь? Устроил возвращение в Германию.

Мы уставились на него; шесть пар глаз, все недоверчивые.

— Как? — требовательно спросил Старик.

— Да в том-то и заковыка, — ответил, хмурясь, Порта. — Не знаю… к сожалению. Сделал бы то же самое для себя!

Некоторое время спустя пьяный Порта, расхаживая с бутылкой в руке, наткнулся на недавно прибывшего к нам лейтенанта. Лейтенант был юным и ретивым. Только что вылупившимся птенчиком, еще с желтком за ушами. Раньше они с Портой не встречались. Лейтенант отступил назад, видимо, ожидая от Порты какого-то проявления почтительности. Порта уставился на него маленькими, блестящими глазами с откровенной снисходительностью.

— Ты! Обер-ефрейтор! Не знаешь приказов фюрера?

Порта широко раскрыл глаза.

— Прошу прощенья. Он не в состоянии отдавать никаких приказов после того, как вчера вечером противник выпустил ему кишки. Мы похоронили его в одной из траншей.

Лейтенант принял высокомерный вид.

— Пытаешься острить, обер-ефрейтор? Умышленно оскорбляешь своего фюрера?

Порта щелкнул каблуками и отсалютовал рукой с бутылкой.