Священник молча кивнул.

— Прекрасно. Представьте себе, что вы уберете одну из пяти ключевых точек. Что произойдет? Я вам скажу: символ развалится. Стихии, лежащие в основе лучей пентаграммы, могут нравиться и не нравиться. Огню может не нравиться вода, а кислороду — пламя, но, если исключить из системы одну из стихий, система рухнет. Это понимают или если не осознают, то чувствуют все. Поэтому система прочна, точки несокрушимы, а связи между ними — это зависимость. Мы зависим от Церкви, Церковь зависит…

— Церковь ни от кого не зависит, — голос Габриеля дрогнул.

Черный капитан поглядел на него с усмешкой.

— Блажен, кто верует, — повторил он. — Хорошо, пусть так. Оставим Церковь. Возьмем другой пример. Экипаж вашего транспорта потерял доверенный им груз. Во время полета за груз отвечает капитан и члены экипажа. Вы знаете, что они перевозили и сколько это стоит? Допустим, я отпускаю экипаж. Они долетают до точки назначения, а там их ждет получатель груза. А ему вместо груза привозят сказку про нападение космических пиратов. И все.

— Что «все»? — не понял Габриель.

— Совсем все. Капитан вашего транспортника оказывается должником. Вместе с ним в должниках все члены команды. Стоимость груза несоизмерима с их доходами. А ведь им еще надо что-то есть, кормить семьи. То есть в должники, причем в пожизненные, записываются не только члены экипажа, но и их дети и, скорее всего даже внуки. Это если корабль прибывает назад без груза. Если же он не прибывает вовсе, погибает или пропадает без вести, то федерация выплачивает пожизненное пособие членам семей. Причем очень солидное пособие.

Габриель подался вперед. Лицо было напряжено, на скулах рельефом вздулись желваки. В словах черного капитана звучала правда и неправда одновременно.

— Хотите сказать, что вы облагодетельствовали их смертью? Они ведь могли выбрать смерть и сами.

— Не могли, — покачал головой черный капитан. — Человек слаб. Он хорошо умеет убегать, приспосабливаться, выкручиваться. Но в лучшем случае один из сотни может позволить себе принять настоящее решение. Поэтому решать за них буду я. Политик, заботящийся обо всех сразу, а не о каждом в отдельности или, что еще хуже, только о ближнем, должен мыслить другими категориями. Если политик начинает заботиться о себе, о близких, о друзьях, думать о каждом человеке, о том, как ему плохо оттого, что тот-де сломал ноготь, такой политик не только мертв, но и разлагает общество вокруг себя. Нельзя заботиться о сломанном ногте, когда рядом убивают человека. Нельзя думать о том, что умрет один, если в противном случае будут мучиться сотни.

— Но ведь можно было не убивать и не грабить, — зло бросил Габриель.

— Нельзя, — спокойно ответил черный капитан. — Это тоже политика.

— Нахапать себе?

— Вы же видите, что это не так, — покачал головой капитан. — Не придумывайте мне грехи, брат Габриель. И не очерняйте меня для осветления своих догматов.

Капитан выпустил облако дыма. Воздух вокруг него затуманился, но взгляд пирата оставался таким же ясным и острым.

— Вы думающий человек, брат Габриель. Потому догматы вашей Церкви уже немного запачкались. И как бы вы ни старались их отчистить, рано или поздно вы от них откажетесь. Вы не настолько глупы, чтобы всю жизнь верить лозунгам. Я не граблю для себя, вы уже могли убедиться. Все, что я делаю, это тоже политика. И думаю я не о себе, а о галактике.

— Общегалактическое господство пиратов? — попытался съехидничать священник.

— Не угадали. Это Церковь или техномаги хотят подгрести всю власть себе. Пентакль, брат Габриель, пентакль. Он не может состоять из одного луча. Поэтому если убирать лучи, то убирать пентаграмму полностью. Никакой власти, брат Габриель. Каждое живое существо должно жить своей головой и своей совестью. Жить мирно, творить, двигаться вперед к созиданию, а не жрать и гадить, сидя на пригретом месте. Для этого нужно дать людям возможность думать. И искоренить систему, при которой все мысли устремлены лишь на то, как бы прыгнуть повыше и хапнуть побольше.

— А для этого убивать и грабить? — сердито проговорил священник.

— Напрасно вы меня ненавидите, брат Габриель. Вам бы задуматься. Оставлю вас наедине с собой, может, натолкнетесь на верные мысли.

Капитан встал, бросил на стол затухшую трубку и направился к двери.

— У меня есть вопрос, — остановил его Габриель.

— Да.

— Зачем я вам?

— Вы — козырная карта. Джокер в игре против Церкви Света. Я ведь не стану просить за вас деньги.

— А что?

— Права, некоторые свободы… Деньги я найду всегда. Мне нужен карт-бланш. Я еще не сформулировал требования достаточно четко, но, когда запишу, обязательно познакомлю вас с ними. Всего доброго, брат Габриель. Я зайду к вам позже.

Виски «Гранд Паладос» по цвету больше напоминал слабо заваренный чай, налитый в грязную кружку и оттого помутневший. Исаак следил, как мутная струя неторопливо перетекает из бутылки в стакан.

Рука бармена дрогнула, струйка прервала свой бег. Священник поднял глаза на виночерпия:

— Чего руками трясешь, забыл, где края?

Виски хлынул в стакан с новой силой, наполняя его до самой кромки. Бармен убрал бутылку, и рыжий следователь уставился на мутную жидкость. Пилось ему теперь весьма задумчиво и скорее по привычке. Да и пить, если честно, особенно не хотелось, просто под стакан алкоголя лучше думалось. А задуматься было от чего.

Старую шахту Исаак с Антрацитом покинули беспрепятственно. Разбойники из банды Дьявола их не потревожили, и до города никто не встретился.

На окраине Паладонийской столицы Исаак решил переодеться. Приобретенные вещи не отличались особенным изяществом, зато стоили сущие копейки. Кроме того, в новом одеянии он не только не привлекал внимания, но и походил, как две капли воды на сотни паладонийских работяг.

Теперь оставалось лишь добраться до космопорта, сесть на первый попавшийся корабль и свалить отсюда на ближайшую более-менее цивилизованную планету. Кредиты есть, на первое время их должно хватить, а после Исаак намеревался найти клад. В том, что это будет быстро и не вызовет никаких проблем, он почему-то не сомневался. Вот тут-то и возникли трудности.

Космопорт оказался закрыт. На вопрос: «Почему?» — местная администрация логично ответила: «По личному распоряжению правителя Ксая». На этом разговор себя исчерпал. Ни по какой причине правитель выдал такое распоряжение, ни как долго продлится подобное положение дел, выяснить не удалось. Может, информация была не для сторонних ушей, а может, администратор космопорта и сам не имел другой информации.

Исаак решил не спорить, чтобы не привлекать лишнего внимания. Вместе со Спутом они сняли небольшой номерок в ближайшем к космопорту недорогом отеле и принялись ждать.

Делать было абсолютно нечего. Антрацит каждое утро уходил в неизвестном направлении с обещанием выудить хоть какую-то информацию. Возвращался поздно, серый от усталости и без малейшего намека на результат, но наутро снова бодро шел невесть куда. Исаак вставал немного позже и отправлялся в знакомый бар. Узнать его здесь мог только бармен. Собственно, он и узнал, правда, за скромную плату обещал забыть не только о том, что в его заведение когда-либо заходил священник Церкви Света, но и свое имя. И мистер Исаак Браун тихо предавался пьянству в припортовом кабаке уже четвертый день.

За это время помимо местных выпивох добавилось множество пришлого сброда. Залетные одевались лучше местных, но довольно безвкусно, из чего можно было сделать вывод: богатыми они не родились. А откуда могли взяться деньги у такого контингента? Не иначе кого-нибудь ограбили. Разговоры, доносившиеся из зала, подтверждали догадки, и мистер Исаак следил за карманами.

— Это для вас он правитель, — долетел нетрезвый голос из-за соседнего столика. — А для меня он вонючка Ксай. Знаешь почему?

Исаак повернул голову. В паре шагов сидели двое. Один, в ярких дорогих одеждах, напоминал не то безумного модельера, не то петуха, решившего нарядиться к новогоднему карнавалу павлином. Второй внешне ничем не отличался от нынешнего Исаака. Неброская немаркая одежка. Только, может быть, более пропыленная и выцветшая, чем у священника. Роднило собутыльников одно — оба были невменяемо пьяны.