Изменить стиль страницы

— Не думал, что он дойдет, — оказал Лейно, обращаясь ко мне. — Матти, вставай в караул.

Я никогда не испытывал в жизни такой тупой и одновременно острой боли, какая охватила мышцы всего моего тела, когда я начал приподыматься с лавки. Так бывает со всеми, когда после большого перерыва начинаешь снова тренироваться на лыжах, в ходьбе, в беге, футболе, борьбе.

Эта приятная боль в мышцах, которую большинство мальчиков переносит с гордостью, считая ее показателем роста мышц, превратилась сейчас в трудно переносимую боль, возникавшую и, казалось, даже усиливавшуюся с каждым новым движением.

Болели бицепсы, мышцы шеи, мускулы ног, но больше всего ныли мелкие мышцы живота. Трудно было сгибаться, но еще труднее, казалось, было выпрямиться.

Такое ощущение было не только у меня, но у всех. Медленно, со стонами, покряхтыванием оставляли товарищи свои належанные места. Даже Лейно растирал себе бицепсы.

— Энергичнее, быстрее двигайся, Матти, больше двигайся, Матти, — бросил он мне, — тогда все скорее пройдет.

И я начал двигаться.

* * *

Мы выступили снова в поход. Мы оставляли озеро и входили в глубокий лес, и, если бы не узкая, но накатанная дорога, я сказал бы: нетронутый лес.

Отряд наш значительно поредел.

В самом хвосте посеревший, молчащий, угрюмо передвигал ноги Тойво.

И вдруг команда Антикайнена:

— Враг слева. Развернуться в цепь вперед!

Дорогой товарищ Тойво, вспомни, как мы разворачивались в цепь, быстро повернувшись в указанном направлении, как быстро летели вперед, теряясь в глубине соснового леса, как горели нетерпением, желая встретиться лицом к лицу с проклятыми лахтарями, как были разочарованы, когда узнали, что это только маневры, что никакого врага нет, что это учеба.

Особенно помню, как был обозлен ты. Тебе-то каждый поворот с грузом за плечами, каждый такой маневр проделывать было очень трудно.

Ты напрягал все свои силы, стискивал зубы и шел вместе с другими.

Захватив таким образом одну деревушку, Антикайнен расставил по дорогам караулы, чтобы научить нас никого не выпускать из деревни, расположил бойцов по избам, чтобы научить, как распределять силы после захвата деревни.

И затем мы снова шли дальше, шли быстро по морозу. Видно было, что в этих местах недавно еще бушевали вьюги.

Дорога была занесена глубоким снегом, а местами и совсем исчезала.

В этот же день мы пришли в Гонга Наволок.

За этой деревней сразу начиналась территория, где не было ни одного красноармейца и совершенно неизвестно, сколько белых.

Расположив свой взвод в теплой избе, сбросив с себя вещевой мешок, проверив, действует ли затвор трехлинейки, я пошел по дороге назад, чтобы помочь Тойво.

Отряд очень растянулся; по дороге шли еще отдельные наши ребята, вспотевшие, с расстегнутыми полушубками. Я приказал одному застегнуться: не няньчиться же нам с воспалением легких, в самом деле!

У многих вид был совершенно измученный; другие проходили несколько шагов и останавливались, морщась от боли.

Потертости давали себя знать.

В пяти километрах от привала я нашел Тойво и, преодолев его сопротивление, не обращая внимания на его ругань, взял себе его «обезьянчик»; винтовку он так-таки мне и не отдал.

— Есть натертости? — спросил я на ходу.

— Нет, — ответил он. — Я ведь понимаю, в чем дело; я портянки навернул как полагается. Из того, что я не умею пока порядочно бегать на лыжах, не следует еще, что я ничего не смыслю. Но уже сегодня я понял, в чем дело, и если бы не эта проклятая боль в мышцах, я пошел бы лучше многих из вас.

Было уже темно, когда мы входили в деревню. В избе я снял валенок, натертость на пятке превратилась в водяной пузырь.

Я достал иголку, проколол колыхавшийся пузырь, выпустил воду и бережно обмотал ногу.

Больше подобной глупости я не повторю, нога мне еще нужна.

Тойво уже храпел в углу.

Дверь распахнулась. В избу, не торопясь, вошел Лейно и сразу как-то заполнил собой всю горницу.

Он уселся на лавку, вытащил из сумки карту десятиверстки и протянул ее мне.

— Вот тебе карта, по ней ты должен отмечать весь путь своего взвода. Всем комвзводам, отделкомам и прочим командирам ее дали, я взял для тебя.

— Какой путь должен я отметить? — удивился я.

— Жаль, что ты куда-то запропастился и не был в избе у Ровио и Инно; ты прозевал много важного, но я тебе расскажу.

Лейно встал, осмотрелся, нет ли кого в помещении.

В углу храпел Тойво.

Под лавкой возился кот. Он отпускал свою лапу, и из-под лапы выкатывался серый клубок, — это была мышь. Не дав ей отбежать и на полшага, кот, неожиданно изогнувшись, мягко прыгал, опуская на нее свои легкие когтистые лапы.

Лейно подошел к двери и сделал мне знак итти за ним.

— Здесь нас могут подслушать, а дело абсолютно тайное.

Вслед за нами из дверей на крыльцо вырвалось белое облако пара. Снег заскрипел под ногами.

— Как живот?

— Лучше, Лейно.

На синевшее небо выползали северные звезды. Мы постояли посреди широкой деревенской улицы.

— Здесь нас никто не подслушает. По этой карте ты будешь отмечать путь, по которому пройдет твой взвод и весь наш отряд. Мы идем на лыжах. Командир Инно и товарищ Ровио на лыжах ходят плохо, поэтому они остаются здесь ждать нашего возвращения или известия о нашей гибели. Отряд выходит в составе двух рот, командиры — Хейконен и Карьялайнен; пулеметная рота разделяется между нами, а командир пулеметной роты Тойво Антикайнен[6] назначается командиром всего отряда, его помощник Суси[7] — начальником штаба. Ты ведь знаешь Антикайнена?

О да, Антикайнена я знал более чем хорошо; это ведь после его горячей речи на митинге гельсингфорсской молодежи вступил я в революционный союз молодежи, а затем в партию.

Он строитель, а я металлист, и всего-то на два года он старше меня. Сейчас ему двадцать три года.

Какой молодой рабочий Гельсингфорса не знал организатора комсомола, яростного и проникновенного оратора, непреклонного коммуниста товарища Тойво Антикайнена!

Я знал его отца. Это был мрачного вида обойщик, который, однако, как передавали, любил пошутить, когда был трезв. Но вся беда в том, что трезвым-то я его никогда не видел.

Кто из нас не помнит речей Антикайнена! Они заставляли ненавидеть врага, сжимать кулаки, стискивать зубы.

Он заставлял нас плакать о погибших товарищах и с восторгом итти в бой, чтобы воздать врагам по заслугам. А заслужили они все-таки в тысячу раз больше, чем мы им заплатили.

Но когда я начинаю вспоминать, как они расстреливали всех раненых таммерфорсского госпиталя, как они обращались с пленными красногвардейцами, когда я вспомню то, что они делают сейчас, я начинаю волноваться. А мой рассказ требует полного спокойствия.

В прошлом году я ел кашу, сваренную Антикайненом. Он был начальником заставы у станции Горской, когда мы стояли против взбунтовавшегося Кронштадта. Мы уходили в дозоры, и он оставался в избе совершенно один. Не мог же он отрывать от дела человека, чтобы тот был кашеваром. Вот он, комрот, сам и варил своим красноармейцам кашу.

Да, я отлично знал Антикайнена, а что нашему командиру было всего лишь двадцать три года, это нас тогда не смущало: большинство из нас было моложе.

И только хмурый, широкий Карьялайнен, комрот 2, да комрот 1, голубоглазый, весь подобранный Хейконен, рабочий-мраморщик, организатор красногвардейского отряда гранитников-мраморщиков, имели от роду по двадцати восьми лет.

Зато быстрому парнишке Пуллинену, сыну железнодорожника, только что стукнуло восемнадцать. Столько же было и Вуоринену, один брат которого был убит у Белоострова при скрадывании границы, а другой по сей день томится в финляндской каторжной тюрьме.

Да, сколько угодно было у нас ребят, не достигших двадцати лет.

— Наше задание, — продолжал, оглядываясь по сторонам, полушопотом Лейно, — такое: пройти незаметно через фронт в тыл лахтарям. Итти с максимальнейшей быстротой, на какую только способны. Ничего лишнего с собой не берем. Никакого обоза, все на себе. Мы должны дойти незаметно — для этого надо уничтожать все враждебные отряды — до Ребол и постараться уничтожить штаб лахтарских войск и все склады боевого и прочего питания в этой центральной базе. Возможно, однако, что штаб находится не в Реболах, а в Кимас-озерской. Тогда, захватив Кимас-озерскую, мы должны уничтожить штаб белого руководства и все склады. С какими силами нам придется встретиться, неизвестно. Сколько штыков у белых в Реболах и Кимас-озерской, неизвестно. Предположительно человек по четыреста-пятьсот. Основная задача: пройдя по тылам, уничтожить склады, а главное — органы управления. Надеяться можно только на себя и на неожиданность, быстроту и удачу. Предприятие более чем рискованное.

вернуться

6

Тойво Антикайнен — один из организаторов финляндского комсомола и финляндской Красной гвардии, участник гражданской войны в Советской России, вождь финляндского пролетариата. Сейчас приговорен буржуазным судом к пожизненной каторге.

вернуться

7

Товарищ Суси сейчас работает в Карельской советской социалистической республике, в Петрозаводске.