— Ах, да я не о том!… — Анеля раздраженно завертела рукой, стремясь освободить ладонь от мешавших ей поводьев. — Сейчас во всей Европе электричество, автомобили… Там, в больших городах, жизнь! Я хочу уехать в Варшаву, поступить в университет, стать современной женщиной…

— Да ради бога. Кто ж вам мешает? Я не вполне понима… — начал было Тешевич, но Анеля оборвала его:

— Ах, ничего вы не понимаете! Кажется, вы готовы всю жизнь просидеть в этом захолустье…

— А почему бы и нет? — пожал плечами поручик. — Чем здесь плохо? Хорошо, тихо…

— Ну и оставайтесь!…

Неожиданно Анеля резко послала лошадь вперед и стремглав понеслась по тропинке, стараясь уйти от Тешевича. Поручик некоторое время смотрел вслед взбалмошной девчонке, а потом, не спеша, затрусил следом, прикидывая как быть дальше. Однако принять какое-то решение ему помешал конский топот. Решив, что это Анеля, поручик вздохнул и придержал лошадь. К вящему удивлению Тешевича, из-за поворота, уверенно держась в дамском седле, на полном скаку вынеслась пани Стефания. Резко натянув поводья, она осадила лошадь рядом с поручиком и, заставив ее плясать на месте, насмешливо поинтересовалась:

— А где же панна Анеля?

Поручик ответил не сразу. Стилизованный костюм амазонки и старомодная посадка боком придали облику пани Стефании непередаваемый шарм, заставив Тешевича слегка помедлить.

— А разве вы ее не видели? — в конце концов Тешевич предпочел задать встречный вопрос.

— Видела! — с вызовом ответила пани Стефания и вскинула голову.

— Тогда зачем спрашивать? — усмехнулся Тешевич.

— Зачем? — пани Стефания пристально посмотрела на поручика и вдруг протянула руку: — Помогите сойти.

Тешевич соскочил с седла, замотал на первый попавшийся сучок поводья и ловко поймал за талию спрыгнувшую ему на руки пани Стефанию.

— Прекрасно, поручик, я так и думала. У вас достаточно силы, чтобы удержать даму, а то после появления панны Анели без вас кое-кто стал в этом сомневаться…

Закончив свою двусмысленную тираду, пани Стефания лукаво сощурилась, отстранилась от Тешевича и пошла по тропинке в полной уверенности, что поручик последует за нею. Однако Тешевич остался на месте, и только когда пани Стефания отошла на пару шагов, сказал:

— Извините, сударыня, но я, видимо, отвык от дамского общества…

Пани Стефания обернулась и, увидев, что Тешевич не двинулся с места, удивленно смерила взглядом разделившее их пространство.

— Ах, бука! Вы, кажется, ничего не поняли… Ну посмотрите же на меня, я ведь вам нравлюсь, не так ли?

Не спуская глаз с Тешевича, пани Стефания плавно качнулась и мягкими кошачьими шагами пошла назад к поручику, зачем-то отстегивая на ходу кнопки старомодного лифа. Сухо пощелкивая, они отскакивали одна за другой, и, когда пани Стефания остановилась перед Тешевичем, в кружевах распахнувшегося выреза поручик увидел туго налитые груди с маленькими, нежно-розовыми сосками…

С минуту он остолбенело стоял неподвижно, не в силах отвести взгляд в сторону, и тут низким, с внезапно прорезавшейся хрипотцой голосом, где ясно слышались призывные нотки, пани Стефания произнесла:

— Ну что же ты… — и, резко подавшись вперед, прижалась грудью к поручику.

Звук этого голоса как молотом ударил по подсознанию, очаровывающий морок мгновенно пропал, и Тешевичу внезапно почудилось, что ничего этого нет, а он опять в сибирском подвале, и та самая мерзкая комиссарша бросается на него…

Пытаясь сбросить наваждение, поручик отступил на полшага и вздернул голову.

— Оставьте, пани… Прошу… Найдите себе другого красавчика…

— Красавчика?… — Глаза пани Стефании вспыхнули синим блеском. — Зачем он мне? Я сама красива! А эти смазливые ухажоры мне надоели! Как же, цалуям рунчки, до нужек падам… А мне не это нужно! Мне такой мужик нужен, который жизнь ни во что ставит! Я думала, таких нету… А ты есть… Ну же, смелее…

В ее голосе звучал призыв, и она, сделав шаг, прижалась еще сильнее, так что вылезшие из лифа груди пошли вверх двумя белыми полушариями, но их белизна, снова напомнив прежнее, заставила Тешевича отшатнуться.

— Прекрати! Если тебе надоели приличия, езжай в Совдепию! Там-то тебя изнасилуют прямо на улице!

— Цо? — Глаза пани Стефании широко распахнулись.

— То, что слышала!… — и резко повернувшись, Тешевич одним рывком сломал сук, освободил повод и, взлетев в седло, дал шенкеля…

Темное болото глухо хлюпало под ногами. То и дело, проваливаясь почти по колено в пропитанный водою мох, Шурка изо всех сил старался не потерять из виду Чеботарева, который, из опасения встречи с дозором, шел впереди шагов на двадцать. Дистанцию держали так, на всякий случай, поскольку мужик, довезший их почти до края болота, клятвенно уверял, что охрана может быть только у речки.

Поручик волновался и странным образом никак не мог взять себя в руки. Видимо, сказались и общая усталость, и сознание того, что достаточно сделать последний рывок, и вся эта взбудораженная и такая опасная Совдепия останется позади. Чувство тревоги возникло у Шурки еще в Москве, когда им пришлось сломя голову мчаться на вокзал и там, «фуксом» перескакивая с поезда на поезд, добираться как можно ближе к западной границе.

Впрочем, можно считать, пока все складывалось неплохо. По железной дороге они доехали почти до Столбцов, а там наняли мужика, который привез их в свою веску[42], и уже на месте полковник, каким-то шестым чувством определив нужного человека, нашел проводника, согласившегося провести их за две десятки золотом чуть ли не к самой линии пограничных постов.

Казавшееся бесконечным болото постепенно перешло в кривое, плохо различимое редколесье, и еще минут через двадцать полковник, а за ним и Шурка вышли на берег неширокой речки. По утреннему времени над водой плыл туман, и на другом берегу, в серой дымке еле угадывался то ли бурелом, то ли еще что.

С минуту Чеботарев прислушивался, а потом наклонился к Шурке и негромко, как бы советуясь, сказал:

— Брод искать не будем, если что, вплавь…

Не отвечая, поручик взял чуть правее и, стараясь не плюхнуться в какую-нибудь яму, начал осторожно переходить реку. Видимо, стараясь определить, где глубже, полковник взял левее и тихо, без единого всплеска тоже начал перебираться на другую сторону. Шурка, чтобы не потерять в тумане товарища, смотрел то на его силуэт, как бы плывущий в тумане, то на заваленный поломанными деревьями противоположный берег. Незаметно вода, дойдя до пояса, пошла на убыль, и через пару минут поручик уже стоял по щиколотку в иле, решая, как бы ловчей выбраться на сушу.

Берег, на котором уже должны были быть посты поляков, оказался загроможденным толстыми поваленными деревьями. Между стволов можно было различить опутывавшую их колючую проволоку, и Шурка понял, что натолкнулся скорей всего на старое оборонительное сооружение. Поручик глянул в сторону Чеботарева и, увидев, что полковник уже выбрался из воды, заспешил к нему.

И тут на неосторожный всплеск с русского берега вдруг ударил выстрел, за ним другой, послышались крики, и Шурка, не разбирая дороги, рванул вперед. Конечно же он зацепился за проволоку, перелетел через бревно, треснулся обо что-то и, вырвавшись из завала, все сильнее прихрамывая, заторопился вслед за полковником.

Чеботарев ждал Шурку метрах в ста от берега. Увидев полковника, вышедшего из-за дерева, поручик заспешил к нему и радостно крикнул:

— Перешли!

— Не кричи, — остановил его Чеботарев. — Ты чего хромаешь?

— Там… — начал было поручик, но полковник махнул рукой:

— Ладно, потом разберемся, вон сараи какие-то, давай туда.

Через каких-то пару минут, забравшись внутрь крайнего сарая, полковник встал на перегородку, раздвинул над головой редко настланные жерди и вылез наверх. Шурка начал карабкаться следом, и тут подбитая на переправе нога внезапно отдалась резкой болью. Тогда поручик, чертыхаясь, подтянулся на руках и кое-как устроился рядом с Чеботаревым, подоткнув под бока набросанную поверх жердей солому.