Молодые люди, связанные столь нежным союзом! несчастные матери! дорогая семья! Эти леса, дававшие вам тень; эти источники, бежавшие для вас; эти холмы, на которых вы вместе отдыхали, всё еще оплакивают гибель вашу. Никто после вас не осмелился возделывать рту заброшенную землю, никто не восстановил эти скромные хижины. Ваши козы одичали, ваши виноградники запустели, ваши птицы разлетелись, и здесь слышны теперь лишь крики коршунов, которые кружатся высоко над этой скалистой котловиной. А я, с тех пор как не вижу вас более, подобен другу, у которого нет более друзей, отцу, который потерял детей своих, путешественнику, блуждающему по земле, где он остался одиноким.

С этими словами добрый старик удалился, проливая слезы; и у меня текли они не раз в течение этой мрачной повести.

Вот короткая индийская повесть, в которой содержится больше истин, нежели во многих исторических сочинениях. Я задумал ее в виде приложения к отчету о путешествии на Остров Франции, выданному мною в свет в 1773 году и подготовляемому к переизданию с добавлениями. Поскольку речь там идет у меня об индусах, живущих на этом острове, мне захотелось присоединить также изображение нравов, какие наличествуют в самой Индии, использовав для этой цели довольно примечательные сведения, раздобытые мною. Таким-то образом я придумал происшествие, которое и связал с одним историческим анекдотом, образующим вступление. Я имею в виду компанию английских ученых, посланных лет тридцать тому назад в разные части света для собирания сведений по нескольким научным вопросам; я видел одного из них, который отправился в Индию, чтобы способствовать прогрессу истины. Однако ввиду того, что это происшествие оказалось как бы независимой вставкой в мой труд, я счел более уместным издать ее отдельно.

Я должен предупредить здесь, что в мои намерения отнюдь не входило представить в сколько-нибудь смехотворном виде академии, хотя у меня достаточно поводов сетовать на них, — не столько в отношении меня лично, сколько в отношении интересов истины, которую они часто подвергают гонениям, когда она оказывается в противоречии с их системами. Однако я весьма многим обязан нескольким английским ученым, которые без личного знакомства со мною почтили мои «Этюды о природе» самыми хвалебными отзывами и не побоялись предать гласности, как это можно видеть, между прочим, но извлечениям из этих статей, напечатанных во «Французском монитёре» 9 февраля 1790 года. Характеристика, данная мною одному из их собратьев, служит доказательством, не допускающим кривотолков, моего уважения к ним. Я и в самом деле должен был считать поступком, заслуживающим всей признательности их нации, то, что они сделали опыт приобщить Англию к истинам других стран, совершенно так же, как я считаю, что попытка перенести из Англии свет знаний в страны дикие — таковы путешествия Кука и Бэнкса — достойны всей благодарности рода человеческого. Примеру одного последовала Дания, примеру другого — Франция, однако обе — весьма незадачливо, поскольку из двенадцати датских ученых вернулся к себе на родину лишь один и нет никаких вестей о двух военных французских судах, отправленных с этой человеколюбивой миссией и командуемых несчастным Лаперузом. Следовательно, отнюдь не самую науку хулю я, а хочу лишь показать, что ученые корпорации своею притязательностью, своею ревностью и своими предрассудками являются слишком часто препонами для движения науки вперед.

Я поставил себе еще более полезную цель: способствовать исцелению бедствия, которым человечество опечалено в Индии. Мой девиз — помощь несчастным, и это чувство я простираю ко всем людям. Ежели философия явилась некогда из Индии в Европу, то почему бы не возвратиться ей ныне из цивилизованной Европы в Индию, постигнутую в свой черед варварством? В Калькутте недавно образовалось общество английских ученых, которым, быть может, удастся наконец разрушить предрассудки Индии и этим благодеянием уравновесить бедствия, вызванные войнами и торгашеством европейцев. Со своей стороны, я, у кого нет никакого действительного средства, попытался придать моим доводам облик повествования, дабы сообщить им наибольшую приятность и доходчивость. Ибо повествовательность обладает силой вызывать везде у людей внимание к истине.

Скорее остроумно, чем справедливо утверждают, что басня родилась в деспотических странах Востока и что там на истину набрасывали покрывало, дабы она могла приблизиться к тиранам. Я задаю, однако, вопрос: не почувствовал ли бы какой-нибудь султан больше оскорбления оттого, что его изображают под видом совы или леопарда, чем если бы он был выведен непосредственно; и не оказалось ли бы для него в иносказании больше обиды, нежели в прямых утверждениях? Томас Рой, посол Англии при Селим-Шахе, императоре моголов, сообщает, что этот весьма деспотический монарх, приказав вскрыть перед собой один из прибывших из Англии сундуков, дабы вынуть несколько подношений, ему предназначавшихся, был весьма удивлен, когда там оказалась картина, изображавшая Сатира, ведомого Венерой за нос. «Он вообразил, — пишет посол, — будто эта живопись была сделана на поношение народам Азии, что они именно и выведены под видом черного и рогатого Сатира, поскольку телосложение у них сходное, и что Венера, ведущая Сатира за нос, знаменует собой великую власть, какую женщины в этой стране имеют над мужчинами».

Томас Рой, которому картина эта была препровождена, потратил немало усилий, чтобы изгладить это впечатление из ума Могола, разъясняя ему, что представляют собою наши басни. По этому случаю он решительно предложил директорам Индийской компании в Англии впредь никаких аллегорических изображений в Индию не посылать, ибо монархи тамошние, говорит он, весьма подозрительны. Таков в самом деле душевный склад у деспотов. Отсюда я делаю вывод, что нигде басни для них не сочинялись, разве только когда содержали в себе лесть…

Так как истина есть луч света небесного, она будет вечно сиять всем людям, ежели только окна им не станут закрывать ставнями. Однако во всех областях — сколько учреждений, созданных именно для того, чтобы распространять ее! И именно потому, что она помогает им извлекать из этого прибыль, они подменяют ее своими свечками или фонарями! Скоро они доходят до того, что всей благоприобретенной властью своей воздвигают гоненье на тех, кто истину обнаруживает; а когда такой власти у них нет, они выдвигают силу косности, которая движению истины создает помехи: вот почему те, кто любит ее, часто уходят от людей и городов. Такова и та истина, которую я хотел показать в небольшом этом сочинении. Счастлив был бы я, если бы в отчизне своей мог способствовать благоденствию хотя бы одного несчастного тем, что изобразил в Индии счастье одного пария в хижине его!

Около тридцати лет назад возникло в Лондоне общество английских ученых, которое задалось целью искать в различных частях света сведения по всем отраслям знания, дабы просветить людей и сделать их счастливее. Средства доставляла ему группа меценатов той же нации, состоящая из негоциантов, лордов, епископов, университеторов и королевской семьи Англии, к которой примкнуло несколько государей северной Европы. Этих ученых было двадцать, и Лондонское королевское общество вручило каждому из них по тому, содержащему список вопросов, на которые надлежало привезти ответ. Число этих вопросов достигало трех тысяч пятисот. Хотя они были различны для каждого из этих ученых и соответствовали той стране, по которой совершалось путешествие, все же они были объединены между собой, так что свет, пролитый на один из них, необходимо должен был распространиться на все остальные. Председатель Королевского общества, который составил их с помощью своих собратьев, прекрасно понимал, что освещение одного затруднения часто зависит от разрешения другого, последнее — от разрешения предыдущего, а это заводит в поисках истины гораздо дальше, чем обычно думают. Словом, пользуясь подлинными выражениями, употребленными председателем в инструкциях этим ученым, то был великолепнейший энциклопедический памятник, подобного которому не воздвигала прогрессу человеческих знаний еще ни одна нация, а это прекрасно доказывает, — добавлял он, — необходимость академических обществ для объединения истин, рассеянных по всей земле.