Следом за ним ворвались нападавшие. Однако в абсолютно темной пещере самые неистовые среди них не могли ничего поделать. Они требовали света, огня. Выкрикивались кровавые угрозы.

Прежде чем внесли свет и проход очистился, двенадцать защитников могли укрепиться на своих местах. Библий стоял впереди всех.

Когда отшельники отыскали факел, они неистово бросились вперед. Последний сторож был также убит, и теперь разыскивали еретиков. Поднялся бешеный крик, когда отшельники признали, что пещера опустела. Они рыскали повсюду. Прошло много времени, пока они заметили выход. Но здесь, на хорошо выбранных местах, там, где проход начинал сужаться, их ожидали противники.

Старый знаменосец надеялся, что робкие монахи не решатся напасть на их позиции, однако он плохо знал отшельников.

При свете другого факела они узнали епископа Библия и закричали от радости. Бесстрашно кинулись они на еретиков. Первый натиск был отражен, но в нем погиб пронзенный ножом Библий.

Отшельники отпрянули так же неистово, как нападали, а новые бросились на приступ. Среди защищавших не скоро появились мертвые, но раненых было достаточно.

Отшельники продолжали свое дело со свежими силами. Защитники скоро измучились и могли отдыхать только тогда, когда им удавалось выбить факел из рук державшего его монаха. Тогда наступал перерыв, пока не появлялся новый факел. А в темноте старый солдат то выводил несколько вперед свой небольшой отряд, то снова отодвигался назад, чтобы не дать прибывшим приноровиться к расстоянию. Так боролись они около получаса. Половина еретиков обессилела от потери крови. Среди отшельников было больше сотни раненых. В конце концов осажденные отступили, а отшельники, после короткого совещания, предприняли новый натиск. Рев и проклятия, звон мечей и предсмертные крики! Ужасная рукопашная, в которой никто не знал, кого он поражал и кто бил или кусал его самого. Все дальше назад. Шаг за шагом отстаивал старый знаменосец проход. Поначалу он чувствовал, что рядом с ним борются друзья тесной сплоченной стеной. Но с каждой минутой эта уверенность покидала его. Удары уже начали падать слева; спереди и справа кто-то защищал его. Потом ужасный крик – и прямо перед ним кто-то прорычал имя божие так, как только отшельник мог прорычать его. Он отступил еще. И внезапно очутился в светлом пространстве погребальной пещеры. Рядом с ним отступали еще двое из его товарищей. А по пятам шли сто кровожадных отшельников. Последние беглецы исчезли на ступенях узкого прохода.

– Задержите их на одно мгновение! – крикнул знаменосец своим товарищам.

Последние обернулись и исполнили его просьбу. Старик достиг расщелины, вскочил в нее и подставил меч и щит преследователям, перескакивавшим через трупы двух последних защитников. Он засмеялся, осыпая их насмешками.

– Пожалуйте, милости прошу. По одному человеку, ну, а с одним-то я справлюсь. Ну-ка! Да! Вам еще придется вытаскивать своих мертвецов за пятки, чтобы очищать место следующим! Иначе вы закупорите проход своими грязными трупами!

Старый солдат задыхался. Из его многочисленных, хотя и легких ран непрерывно сочилась кровь, и он не долго продержался бы, если бы, действительно, после каждого удара не наступал перерыв. Потому что каждый новый противник, падая под его ударами, заграждал проход. Это могло продолжаться довольно долго.

Когда на него кинулся длинный тощий отшельник с киркой в руке, старик зацепил кирку своим щитом и ударил парня в плечо. Но в эту же минуту из-за спины нападавшего вылетел нож, вонзившийся в левое колено старого знаменосца. Последний упал, но пока вытаскивали его новую жертву, он вытащил нож из раны, опустился на правое колено и стал ожидать новых нападений.

– Вы правы, собаки! – закричал он. – Так нас учили делать! Таким образом еще вернее можно проучить вас! Спасибо, я не забуду урока! Пожалуйте, следующий, по очереди!

Опустившись на правое колено, прикрывая таким образом все тело, старый солдат продолжал отражать нападение за нападением. Его не поражали ни ужасные дубины, ни кривые ножи, ни железные стержни. Но колено болело, а из раны вытекло слишком много крови.

Спокойно продолжал он защищать скалистую дверь. Его поза не переменилась, удары сыпались с прежней силой. На какое-то мгновение его охватила слабость. К счастью, это было во время очередной передышки, и следующий нападавший получил полагающийся ему удар меча. Не смертельный, правда, но все-таки достаточно основательный для начала.

Сражение продолжалось дальше. После второго приступа слабости старик призадумался. Он обещал час. Ну, если принять во внимание битву в проходе и количество крови, потерянной им, несмотря на отсутствие значительных ран, наверное, прошло добрых два часа. И вновь поднял он меч, но тут в третий раз охватила его сильная слабость, и он упал вперед на свой щит. Несколько ударов в спину, и, прыгая со ступени на ступень, пронеслись над ним нападавшие. Вверх, к выходу. И дальше к пустынному кладбищу. Нигде не было видно ни одного еретика.

Поздно ночью несколько назареев пробрались вниз в пещеру, чтобы похоронить своих храбрецов. Старый знаменосец лежал не на ступенях. Очевидно, он еще раз почувствовал прилив сил и, оставляя за собой широкий кровавый след, дополз до середины пещеры. Здесь они и нашли его. При свете факелов назареи обыскали пещеру и собрали трупы своих товарищей вокруг старика. Седую голову Библия они положили на грудь старого солдата. Вдруг глаза его открылись. Он долго смотрел перед собой.

– Я не убит. Но у меня нет больше крови. Я отдал всю, до последней капли. Похороните… Я не хочу… шакалы… около Библия… Последнюю каплю… Вольф… скажите ему…

Улыбка осветила его черты.

– Сколько?

Его не сразу поняли.

– Ах, да! Ровно тридцать отшельников валялись на полу катакомб!

– Скажите Ули – тридцать на двенадцать… Нет, с нами был Библий. Не считается… Скажите Ули… он должен быть храбрым… около Библия…

Когда назареи убедились, что старик действительно умер, они похоронили убитых. Старейший из них, рулевой из гавани, прочитал молитву и добавил потом:

– Прощайте, блаженные братья! Мы уходим к садовникам и постараемся жить и умереть во Христе. Мы оставляем мир кровавым врагам. Но когда новое солнце засияет над единым христианством, тогда мир будет принадлежать садовникам, и над вашими могилками с любовью будут вспоминать вас.

Глава XII

ИПАТИЯ

В то время как под землей люди боролись и избивали друг друга, Ипатия начинала свою последнюю зимнюю лекцию. В вербное воскресенье, которое ознаменовалось еще более кровавыми событиями, церковная травля сделала свое дело, и беспокойства в городе привели к тому, что слушателей оказалось значительно меньше. Не больше четырех сотен студентов наполнило сегодня большой зал, и среди них было много таких, которые явились сюда впервые, только для того, чтобы получить зачет астрономического курса. Такой конец семестра слегка огорчил Ипатию: курс начался так успешно! Но она привыкла обращаться главным образом к первой скамейке, а здесь не было заметно никакой перемены. Синезий и Александр записывали так же усердно, как и в первые дни; Троил выражал свое одобрение сочувственными улыбками или кивками головы, а Вольф, да, Вольф, пожирал ее своими синими глазами варвара. Она знала, что во многом поддалась влиянию его честной веры, и что многое, полученное раньше от него, возвращалось теперь обратно. Все-таки было удовлетворением обращаться лично к нему, хотя бы и на расстоянии нескольких шагов. Два часа еще не прошли, когда Ипатия окончила свою лекцию. Медленно сложила она рукописи и откинулась в своем кресле. Легкий одобрительный шепот сейчас же затих, как только слушатели поняли, что она хочет добавить еще несколько слов. Из-под полуопущенных век кинула она взгляд на Вольфа, неподвижно сидевшего, запустив пальцы в свою огненно-красную гриву. После долгой паузы Ипатия сказала:

– С моей стороны было бы нечестно не признать в конце лекции, что в течение моей работы у меня появилась новая точка зрения. Когда я решалась начать с вами мои беседы, я не намеревалась защищать старые предрассудки или противопоставлять старую философию новой вере. Мне нечего прибавить к моей критике, я не могу взять обратно ни одного обвинения против христианских неоплатоников. Однако нечто я хотела бы сказать вам, господа; быть может, мы не так скоро увидимся снова. В воздухе, действительно, носится что-то, похожее на призрак новой религии. Все чистые средства чувствуют это. Скорее даже не новая религия зовет нас, а религия впервые входит в мир. Мы смутно чувствуем, что в жизни есть что-то ценное, нечто, имеющее постоянную, устойчивую ценность. Мы все стремились бы умереть, если бы в мире не было ничего ценного. Надо признать, что наша старая вера в богов не была такой религией. Для черни старая вера была бессмысленным идолопоклонством, полным лжи и глупости. Для просвещенных духов от Платона до императора Юлиана старая вера была странствованием среди прекрасных проявлений природы. Старые боги были для нас безупречно-прекрасными человеческими образами, прекрасными, молодыми, здоровыми людскими телами. Но и эта новая религия, которая несколько веков тому назад появилась в наших краях, еще не религия. У бессмертной черни она сделалась, в свою очередь, ложью и ханжеством. Совершенно безразлично, ожидают ли слепые старухи исцеления от того, что они съедят печень дальнозоркого орла или прикоснутся к телу какого-нибудь убитого христианина. Но и для образованных последователей новой веры она не является религией. Новая вера – это только неясное стремление вверх от эгоизма к любви, и в то же время стремление вниз – в бездонные глубины природы. Это стремление из жизни, казавшейся единственно реальной нашим отцам, назад в смерть, которая не страшна, так как скрывает новую загадку жизни. Мы достаточно долго созерцали самодовольно прекрасный лик природы, мы стремимся теперь проникнуть в сердце человека. Старая вера не знала этих томлений вообще, новая сумела подарить нам только их сладкую боль. Старая вера сушила сердце человека – новая искажает его лицо. Старая вера была оазисом среди безграничной пустыни – новая создает нам мираж. Ласковое озеро со свежей водой, а вокруг него качающиеся пальмы и гостеприимные палатки. Мы знаем, что это только мираж, и что верующие, которые с восторженными криками погонятся за обманчивым образом, с отчаянием узнают, что их завлекал обман. Но, быть может, это озеро со своими пальмами и палатками все-таки больше, чем иллюзия? Быть может, это отражение, нереальное само по себе, но отражающее действительное озеро и настоящие пальмы? Пойдем дальше! Мы – вы и я – мы не вступим в счастливую страну, ибо религия будущего приходит медленно: чернь стоит у нее на дороге. И бессмертная чернь обладает бессмертной ненавистью. Но мы не будем ненавидеть, особенно во имя веры. И если бы среди нас был кто-нибудь, у кого новая вера похитила самое дорогое – отца или радость творчества, то все-таки он не должен думать о мести. Это – единственная прекрасная мысль в простом учении сына назарейского плотника. И новая вера, которая так победоносно овладевает ныне древними твердынями греков, станет некогда такой же бедной, как бедны теперь боги Олимпа. Настанет время, когда христианство сделается старой религией, для свержения и уничтожения которой поднимутся люди из глубин народа. Настанет время, когда христианство, как теперь старые боги, будет искать царственного защитника, который спас бы его от гибели. Настанет время, когда христианские попы будут думать, что вместе с ним погибнет человечество, и животное начало восторжествует в новых идеалах, как сегодня думают так жрецы наших богов. Зная это, склоним голову и скажем: простим нашим врагам – не потому, что мы знаем больше, чем они, не из высокомерия, – нет, но потому, что начало и конец всякой мудрости есть сознание незначительности нашего знания!