Следом Абдула обратил внимание на небольшой шарообразный выступ пониже струи, поближе к изголовью, и на нем — того же темно-синего цвета пятнышко в виде капли. Так, ясно, жидкое мыло, шампунь!

Абдула приложил палец, и действительно, тут же потекла тоненькая густая струйка розовой жидкости, капая в ванну. Абдула отнял палец — струйка прекратилась. Абдула снова приложил — струйка возобновилась. Абдула продолжал держать палец, но секунд через десять струйка прекратилась сама собой. Так, порцию отмерила. Вода в ванной начала пениться. Хорошо!

Ванна продолжала наполняться, скоро уже можно будет лечь, Абдула аж зажмурился от удовольствия, но сразу раскрыл веки: а когда наполнится, что будет? Неужто заливать начнет? Ведь никаких сливных отверстий в ванне не видно! Э, мне что за дело! — отмахнулся от этой мысли Абдула. — Кто это придумал, наверняка все предусмотрел…

Так оно и было. Когда Абдула, подождав еще немного, погрузился наконец в ванну, вода от его тела поднялась, очевидно, выше контрольного уровня, потому что тут же с резким всхлипом верхний слой воды быстро куда-то всосало. Так быстро, что Абдула даже увидеть не успел, куда именно: очевидно, приоткрылись какие-то щелки в бортах ванны. Абдула провел по бортам руками: ни щели, ни зазора, ничего, как с той дверцей. Одновременно прекратился шум падавшей струи. В наступившей внезапно тишине Абдуле сделалось не по себе: так плохо гармонировал резкий, какой-то «неприродный» звук засасываемой воды с остальной умиротворяющей обстановкой.

— Э, мы в тюрьме, однако, — вслух напомнил себе Абдула. Но, пока из ванны его никто не гнал, он решил продолжить удовольствие, благо, воды оставалось вполне достаточно.

Немного побарахтавшись и убедившись, что ванна, сделанная из того же материала, что и все остальное в этом помещении, — не мягкого, но слегка упругого, — куда приятнее обычных эмалированных. Абдула подумал, а как быть, когда захочется спустить всю воду, и стал оглядываться повнимательней. Ну да, вот они, пятнышки, круглые, темно-синие, и целых четыре: под правую руку, под левую, и там, в ногах, под обе ноги!

Съехав немного вперед, Абдула дотянулся большим пальцем правой ступни до пятнышка, прикоснулся, и вдруг! — С всхлипом еще более резким и громким ванна опустела почти мгновенно! Абдула аж подскочил от неожиданности, и тут же сверху хлынул душ, той же температуры, что и струя из дырки, смывая остатки пены с Абдулы и с боков ванны. Лился с полминуты, потом снова короткий всхлип, и все — в ванне чисто и сухо!

Наполнять ванну снова Абдула не стал, домылся под душем. Брызги, естественно, летели во все стороны, но, проследив за ними взглядом, Абдула не поверил своим глазам: и пол, и стены мгновенно впитывали воду и оставались совершенно сухими и чистыми! Аллах Всемогущий, сколько же все это стоит?!

«А может, — похолодел Абдула, — меня эти похитили, как их… инопланетяне?! Или выкупили — для опытов?» Ох, как нехорошо стало! Но мягкое освещение и теплый цвет всего вокруг успокаивали, поверхности приятно щекотали кожу ступней и ладоней, а напротив ванны, на выступе налево от двери — ну да, двери! не той, через которую вошел, другой, в стене напротив ванны, посередине (Абдула ее еще тогда заметил, как вошел, только внимания особо не обратил, успокоился только, что есть, куда выйти. Дверь вполне отчетливо была видна, с округлыми краями, немного выпуклая, и сделана из того же материала)… Ну вот, а здесь, как мы уже видели, одежда… Но прежде вытереться бы — ну, да! С другой стороны, справа от двери, но ближе к унитазу, такие же щели, как для туалетной бумаги, только пошире, а из них высовываются полоски бумажных полотенец. Рядом — такие же пятнышки. Абдула шагнул, нажал на верхнее — из щели потянулось полотенце, толстое, мягкое, голубоватого оттенка. Абдула с удовольствием вытерся, скомкал полотенце в объемный шарик, оглянулся — куда его? — и бросил в унитаз. Хлынула вода, шарик бесследно исчез. Довольный результатом, Абдула повторил опыт, вызвал еще кусок полотенца, обтерся досуха и отправил шарик вслед за первым. Теперь пора приниматься за одежду.

Все новое, сразу видно, а материал какой-то непонятный, мягкий, приятный на ощупь, но… Абдула натянул уже майку с трусами и брюки, но куртку, прежде чем надеть, повертел в руках: что же это за материал такой? Фланель не фланель, и вообще это не ткань, а… не войлок же, хотя… Нет, какой там войлок! Это просто бумага! Или нет? — Абдула не знал, что и думать, возмущаться — не возмущаться… Но бумага, если это была бумага, выглядела на удивление солидно, прочно, не сминалась и не рвалась, — а со всей силы Абдула и не рвал, но потянул основательно, и ничего.

Ладно, бумага так бумага, на ощупь приятно, тепло, чего еще надо? А раз бумага, значит, часто будут менять, и то хорошо.

Обуви не было, только носки того же цвета и материала, но как будто потолще.

Ничего, тепло, здесь можно вообще обходиться без носков. Хотя — посмотрим, как там, за дверью. Действительно, пора было смотреть, что же там, за дверью. Ручки на этой дверце тоже не было. Абдула слегка надавил ладонью — дверь поддалась, но упруго. Надавил посильнее — дверь распахнулась, но ладонь ощущала обратное давление. Ослабив нажим, Абдула увидел, что дверь готова затвориться снова. Значит, туда и сюда открывается, не запирается. Ясно. Ладно, пора. И Абдула шагнул за порог ванной.

Что там, за порогом, Абдула даже сразу не разглядел: первым и главным, что поглотило все его внимание, было… окно! Да, самое обыкновенное окно, большое, застекленное, безо всякой решетки, а за окном — яркий солнечный день, синее небо, и поводят листочками макушки деревьев! Окно — в камере?! — Абдула бросился к нему сломя голову, подскочил, прижался лбом, руки упер в округлый неширокий — в пол-ладони — на уровне чуть выше пояса подоконник. Стекло на ощупь оказалось не прохладным, а теплым и не твердым, а таким же податливо упругим, как и все в этом странном помещении. Абдула, конечно, этому удивился, но слегка, не всей головой, а как бы только лбом, не получившим ожидаемого ощущения прохлады: он уже начал привыкать к тому, что здесь обычным будет только необычное.

Но было стекло при этом удивительно прозрачным, глаза его как бы вовсе не замечали, а, широко раскрывшись, впитывали то, что за ним — и было, что.

Окно располагалось довольно высоко, какие-то не то кусты, не то деревья едва дотягивались до него своими ветками. «Этаж второй-третий», — прикинул Абдула (на заднем плане промелькнуло недоумение: а как же меня в фургоне подвезли прямо к двери? — Но Абдула нетерпеливо отмахнулся: «Э, пандус!»). За листьями кустов непосредственно под окном ничего было не разглядеть. Ладно, зимой опадут, всё увидим… — а «всё» это, скорее всего, будет стена, и больше ничего. Абдуле так и подумалось: «стена», а не «тюремная стена». С тюрьмой окружающее сочеталось все меньше и меньше. К тому же ни кустов и ни деревьев возле самой тюремной стены никто не сажает.

С наружной стороны стекло окна было заподлицо со стенкой, так что, как ни старался, Абдула ни кусочка «своей» стены не увидел. Зато вдаль!

Здание, очевидно, стояло на краю высокого крутого откоса, и вид из окна разворачивался обширный и замечательный. Далеко внизу простиралась широкая долина, где обработанные разноцветные участки перемежались с рощицами. Вдали по краям высились голубоватые горы, а прямо впереди сверкало на солнце озеро, большое, до самого горизонта, и только дальше, из-за горизонта, выглядывали серо-голубые, туманные верхушки гор.

Между озером и долиной пролегала асфальтовая полоса дороги, но машин на ней не было… нет, были, но мало, две или три и слишком маленькие, далеко. А на озере, с краю от сверкавшего на солнце пространства, виднелся крохотный парус. Песчаный берег походил на пляж, но были ли там купальщики или купальщицы, отсюда Абдуле, как ни старался, как ни напрягал глаза, было не разглядеть.

Да, безусловно, это пляж. Вон, и зонты виднеются от солнца, отсюда крохотными кажутся, а там, на месте, ярда три-четыре в диаметре, не меньше. Такие целый столик тенью накрывают со стульями вокруг. Столик… Ну да, вон там, правее, на краю рощи, их целая куча, и рядом какое-то строение проглядывает, наверняка кафе или же ресторан… Абдуле показалось даже, что над крышей строения он разглядел дымок: ну ясно, мясо жарят! — и тут, при слове «мясо», желудок Абдулы буквально взвыл: «Обед! Где мой обед?!» — еще бы! Ведь сегодня он даже завтрака не видел, бедный желудок!