Бритва оказалась хорошая, почти бесшумная и совершенно не щипала. Снабженная к тому же вакуумным насосом, она всасывала сбритые волоски, значит, колоться ничего совсем не будет. Цирюльник работал быстро, сноровисто и молча. Только закончив, коротко спросил:

— Бороду оставить?

— Да, — кивнул Абдула, — оставить.

— Тогда все, — сказал цирюльник, снял с шеи Абдулы повязанную перед тем салфетку, скомкал ее, обмахнул голову, лицо и шею Абдулы от воображаемых волосков, скомкал салфетку еще больше и ловко, как заправский баскетболист, запустил ею точно в «очко» унитаза. Проводив глазами салфетку и снова повернувшись к парикмахеру, Абдула увидел его спину: тот уже собирался выходить.

— А следующий раз когда? — торопясь и злясь на себя за это, выкрикнул ему вслед Абдула.

— Следующий раз? — обернулся цирюльник. — В пятницу, конечно! Бритье у нас бывает каждую пятницу…

— А до тех пор разве не отрастет? — с сомнением в голосе произнес Абдула и провел ладонью по голове.

— Может, конечно, отрасти… Скорость роста волос у всех индивидуальна. Если хотите, могу оставить вам вот это, — и цирюльник вынул из кармана халата какой-то продолговатый пакет, размером с пачку сигарет «супер сайз».

— Что это? — недоверчиво протянул Абдула, не торопясь принимать пакет у цирюльника из рук.

— Особый депиляторий, очень надежный и совершенно безопасный, — быстро заговорил цирюльник: словно прорвалась долго сдерживаемая профессиональная говорливость. — Вот, здесь все нарисовано! — он повернул пакет к Абдуле и ткнул пальцем в схематический рисунок головы с натянутой на нее нашлепкой. — Натягиваете на голову: она достаточно эластична, растянется по всей нужной вам поверхности, — а нет, скажете, следующий раз подберем размер побольше… Подержите так десять-пятнадцать минут, не больше, потом снимаете — и!.. На голове ни волоска!

Он умолк, словно бы ожидая аплодисментов. Но дождался совсем другого.

— Что?! — возмущенно заорал Абдула. — Ты хочешь, чтобы я натягивал себе на голову то, чем ваши бабы себе ноги бреют?!

Он бы, наверное, даже набросился на цирюльника, забыв про охранника, но цирюльник и сам был росту не меньше, чем охранник, и бросаться на него Абдула поберегся.

— Как угодно! — пожал плечами цирюльник и так же ловко, как только что салфетку, отправил свой пакет туда же, в унитаз.

Сразу за этим он повернулся и вышел вон из ванной и потому глаз охранника не увидел. Их увидел Абдула, проследивший взглядом за полетом пакета, и выражение недовольства, читавшееся в этих глазах, подсказало Абдуле, что, пожалуй, этого цирюльника он больше не увидит. Так и оказалось: со следующей пятницы к Абдуле стал приходить другой цирюльник, постарше и помолчаливее, хотя и не менее рослый. И салфеткой он запускал не в унитаз, а проталкивал ее аккуратно в заслонку мусоросборника возле выступа-стула.

— Можете искупаться, если хотите, — бросил охранник, уходя, и дверь за ним закрылась.

Как «искупаться», а вода разве есть? — Ну да, конечно, есть! И стенки сегодня непрозрачные! «Выходит, пятница у меня действительно особый день?! Как хорошо, слава Аллаху!» — и Абдула, довольный, полез купаться.

Пока купался, на стуле появился свежий комплект одежды: ничего таинственного, выезжал-проталкивался из-под заслонки в спинке стула, она же стенка.

«Ну и механизмов тут понатыкано! — в который раз подумал Абдула со смесью ужаса и восхищения. — А что будет, когда все это начнет ломаться?»

Думать о том, что будет, когда что-нибудь сломается, плескаясь в теплой ванне, было приятно. Когда-нибудь ломается все на свете. Значит, ремонтники придут, новые люди, даже с инструментами… А меня, может, куда-нибудь переведут на это время, опять же новые впечатления… Словом, как ни крути, а существование пока что представлялось сносным.

Искупавшись, Абдула оделся в свежее, вышел в свою… нет, камерой это помещение называть все-таки язык не поворачивался, разве можно говорить «камера» про такое светлое, залитое солнцем, удобное пространство?! Скорее уж, апартаменты! Нет, поистине Всевышний лишил неверных разума!

Время до обеда, час с небольшим, Абдула провел с приятностью: напился кофе, погулял-походил, потом побегал по дорожке, — кстати, в первый раз! — было очень удобно. Поприжимался к датчикам: пульс, давление, — интересно же, что там этот гяур-доктор узнал! А что он мог узнать? — Все хорошо! И пульс, и давление — все в полном порядке!

— Не жалуешься на здоровье, Абдула? — неожиданно раздался знакомый голос.

Абдула вздрогнул, обернулся: ну да, она, конечно. И теперь не в конусе света, а сидит на стуле в полностью освещенном помещении, такое небольшое на этот раз — пещера, то ли будуар, — Абдула путался в таких понятиях, — складками тяжелой ткани того же темно-коричневого цвета огорожено-задрапировано пространство, и платье на ней, — ну да, конечно, то же самое. Она хоть пятьдесят лет будет приходить сюда, и все в таком же самом платье. Да, а чего это она так рано? До обеда вон еще четверть часа! Впрочем, она ведь не обязана придерживаться какого-то расписания… Ладно, пришла — воспользуемся случаем.

— Почему они в масках… ну, в повязках? — хрипло спросил Абдула и сам неприятно поразился хрипоте своего голоса. — Они что, так боятся от меня заразиться?

По-хорошему лучше было бы с ней вообще не разговаривать, но больше ни от кого ни на какие вопросы ответа не дождешься, Абдула это уже очень хорошо понял. А она — хотя бы отвечает. Хоть иногда. Вот, и теперь ответила:

— Нет, Абдула, заразиться от тебя они не боятся. Наоборот, они тебя боятся заразить.

«Как это?» — не понял Абдула, выразил лицом недоумение.

— Ты ведь у нас теперь стерильный!.. Я имею в виду, защищен от всяких вирусов и бактерий… И воздух, и вода, и еда — все, чем ты пользуешься, проходит самую тщательную очистку и обработку…

Вот тебе и раз!

— Пока что ты, конечно, еще вовсе не стерильный, прежний твой запас микробов при тебе остался, но постепенно они все вымрут, выведутся, и ты будешь чистый-чистый! — Кимберли поднялась. — Вот потому они и носят маски, чтобы новых микробов сюда не напустить. Ты хочешь спросить, не опасно ли это?

— Да! — кивнул Абдула.

— Не бойся, совершенно не опасно. Исследования велись многие годы. Установлено, что люди, очищенные таким образом и потребляющие чистые продукты, гораздо здоровее и живут много дольше остальных. Правда, если вдруг они вернутся к обычным условиям существования, они могут очень легко заразиться, заболеть и даже умереть: ведь иммунная система организма у них ослаблена от безделья… Да, такая опасность, вообще говоря, существует. Но тебя она не касается, Абдула. Тебе-то возвращение к обычным условиям существования не грозит!

Она подошла к стеклу вплотную, сняла очки и уставилась в Абдулу глубоко сидящими глазами. Абдула смотрел на нее как завороженный.

— Ты проживешь очень долго, Абдула.

И вопреки прямому смыслу этих слов (что, собственно, плохого в обещании того, что проживешь очень долго?) Абдула похолодел.

А Кимберли тем временем все так же ровно продолжала:

— У тебя будет очень много времени, Абдула. Наверняка найдется время и для того, чтобы подумать и даже, может быть, придумать и ответить: зачем ты убил мою маму?..

Свет, как всегда, постепенно погас, она исчезла в темноте, потом стена вернула свой обычный цвет. На часах — 11.51, меньше десяти минут до обеда. Но Абдуле пока что было не до обеда. Отогнать наваждение, рассеять навеянное этой ведьмой настроение — на это ушло около часа. Абдула долго любовался в окно на солнечный пейзаж, бегал по дорожке, делал приседания, потом включил на мониторе веселое кино: боевиков, как он и подозревал, в огромной фильмотеке разыскать не удалось, пришлось остановиться на комедии, где много пели, много целовались и часто попадали в смешные положения. Так им и надо!..

В душе все постепенно успокоилось: что она знает, эта ведьма, сколько кому жить, сколько кому сидеть? Вообразила себя Всевышним! Богом себя вообразили, сволочи! Ну, погодите, всем вам достанется, всем!..