Бояре вовсе не упоминают старшего сына Игоря, Владимира, который также попал в плен. Поэт и сам раньше говорит только о четырёх солнцах-князьях, а не о пяти, по–видимому, одного из них он считает недостойным такого сравнения — того, кто предавался в плену утехам любви, в то время как Русь оплакивала погибших и угнанных в рабство.
Боярская речь основана на мифосимволическом восприятии пространства-времени и на мифосимволическом противопоставлении Света Тьме. Свет соотносится с Солнцем, с Багряным Столпом, с Молодым Месяцем, но и с Князьями, с Русскими Воинами, а Тьма — с Тенью от Солнца, с Пригасанием Багряных Столпов, с Облачной Тенью, закрывшей Месяцы, но и с Пленением князей и со Смертью воинов. Смысл оппозиции Свет—Тьма расширяется. В символе «Потемневше Солнце» она означала противопоставление Жизни Смерти, Победы Поражению, а теперь охватывает также Пленение князей и воинов, то есть лишение их свободы и ограничение их прав.
По мнению бояр, пленение князей пробудило в половцах яростное желание снова ринуться на Русь. Похожая мысль высказывалась Поэтом и от своего имени: «Два этих храбрых Святославича уже пробудили коварную Лжу…» Но бояре не отмечают ни огромного негативного значения разгрома, ни заслуг Святослава, усмирившего «буйство» врагов. Они умалчивают также об угрозе лично для Святослава, обходя загадку Черного Покрывала, делая вид, будто усиление Тьмы не касается их повелителя. Вывод бояр лишён исторической и социальной глубины. Он сводится к простой констатации очевидных последствий Каяльской трагедии.
Кручина бояр порождена не только поражением войска и пленением князей, но и их последствиями: «На реке на Каяле тьма свет прикрыла. По Русской земле уже зарыскали половцы, подобно стае гепардов. Уже пала хула на хвалу; уже насела неволя на волю; уже низринулся Див на землю. Тут и готские красавицы запели песнь на берегу Синего Моря, звеня золотом русским; поют о времени Буса, за Шаруканя отмщение славят. А нам, дружине, уже нет никакого веселия». Стих «На реке на Каяле тьма свет прикрыла» подытоживает трагедию и служит как бы эпиграфом к тому, что случилось потом. Поэтому в конце стиха было бы логичнее ставить точку, а не двоеточие, из‑за которого смысл неоправданно ограничивается лишь следующим стихом.
Первым последствием разгрома войск Игоря бояре назвали «распространение» половцев по Руси. Уподобление их грабительских набегов разбою гепардов, опустошающих окрестности своих логовищ, представляется мне точным. Его суть в том, что гепард — чужой хищник, так же, как и половцы чужие, а не свои разбойники. Сравнение нашествий с набегами хищника, для которого Русь была бы родной средой обитания, наводило бы на мысль о междоусобных войнах князей, а бояре искусно обходят эту тему. Уподобление верно и в других отношениях: гепардов завозили на Русь князья, и половцев тоже завлекали князья — на этот раз помимо своей воли, но бывало (и не редко), что сами приводили их на Русь; гепард — быстроногий хищник, от которого спастись очень трудно, и половецкие налёты всегда бывали стремительными и зверски беспощадными. Хищнические набеги половцев на Русь обобщены в художественном символе «Род Гепардов», конструктивным принципом которого является оппозиция Свое — Чужое.
Характерный образец мышления бояр двоичными противопоставлениями представлен также в стихе: «Уже пала хула на хвалу; уже насела неволя на волю; уже низринулся Див на Землю». И хула, и неволя, и Див вводятся таким образом в содержание кручины бояр. Они не говорят, что конкретно имеют в виду под Хулой или под Хвалой. Несомненно, однако, что Хула относится к Тьме, а Хвала — к Свету, и что сфера Света сокращается, а сфера Тьмы расширяется. Таков же общий смысл оппозиций Неволя — Воля, и Див — Земля. Мысль бояр в том, что нашествия половцев означали для Русского государства распространение и усиление Тьмы, сужение и умаление Света.
Оппозиция Див — Земля заслуживает отдельного рассмотрения. Дивь, или Див трижды энергично выступает на стороне половцев, и всякий раз в образе сверхъестественного существа. Вначале он «кличет» с вершин деревьев, предупреждая Степь о вторжении врагов, и зорко следит за их продвижением по Половецкой земле. Видимо, Див умел летать и, возможно, представлялся русичам птицеподобным существом, поскольку обитал на деревьях. Он действует ночью, что даёт основание считать его одним из демонов Тьмы. Див накликает на русичей беду, а затем усугубляет её, «набрасываясь на землю», т. е. сверху стремительно атакуя её. Тут под «землёй» бояре, может быть, имели в виду Мать Сыру Землю, которая почиталась на Руси как божество плодородия и земной растительной силы. Пожалуй, оправданно так понимать оппозицию Див — Земля, ибо тогда обе её части становятся однотипными мифологическими образами. Тогда стих «уже връжеся дивь на землю» означает, что в «буйстве» степняков бояре видят проявление «буйства» космогонических сил Тьмы против сил Света.
На мой взгляд, семантической параллелью к символу «Род Гепардов» и противопоставлениям «Хула на Хвалу», «Неволя на Волю», «Див на Землю» являются символ «Крупный Жемчуг на Грудь» и символическая картина разбоя Серых Ворон под Киевом. Структурно все эти образы построены на основе двоичного противопоставления «Свое — Чужое», которое в большинстве случаев получило и одинаковое синтаксическое строение («Жемчуг на Грудь», «Див на Землю» и т. д.). Такой же общий смысл, что в перечисленных символах, имеет строфа «И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов — от набегов…» и т. д., кончая стихом «…дань по белкё берут со двора». Но есть и различие. Поэт от своего имени с болью говорит о междоусобных войнах, —• и только тогда становятся понятны страшный масштаб бед, обрушившихся на Русь, и огромная тревога за её судьбу. Бояре же, по–видимому, не считают бедой межкняжеские раздоры, а потому и не замечают их, что опасно сужает социальный и исторический горизонт их мировоззрения. Бояре не видят важнейшей причины, предопределившей разгром Игорева войска. В этом состоит принципиальное отличие авторского и боярского понимания политической обстановки на Руси. В этом же — различие между логикой «Сна Святослава» и логикой боярской речи.
Противоборство космических и земных сил складывается, как полагают бояре, в пользу Тьмы–Дива–степняков, потому‑то в их стане звучит Песня Готских Дев, там радость и мечты о новых победах, а на Руси «уже нет никакого веселия». Песня Готских Дев — песня о нашествиях половцев, о захвате русских богатств, о возвращении давних счастливых времён, когда были одержаны блистательные победы над предками русичей, антами, и о сладкой мести за прошлые позорные поражения, например, за пленение хана Шаруканя, деда Кончака. Эта песня звучит для Соколов–князей похоронным плачем, тоской–кручиной и унынием, а для Лебедей (половецких ханов) она — сладчайшая песнь об их победе.
Символом «Песня Готских Дев» завершается речь бояр: в ней их вывод из трагедии на Каяле. Вывод куцый — в нём нет мысли о том, что же надо делать теперь. Они начали речь с констатации подавляющей силы кручины и закончили тем же. Сознание бояр замкнуто в кругу мифологического восприятия времени, а потому и речь их заканчивается выражением покорности своей участи. Тем самым дан ответ на вопрос, который мы поставили ранее: кручина полонила их ум, а не ум Киевского князя.
В мышлении и языке бояр отчётливо видны три взаимодействующих начала — мифологическое, эпическое и символическое.
Большую часть событий они осмысливают с помощью системы бинарных оппозиций, находящейся на разветвлённой стадии развития. Блестящий образец её применения — оппозиция Свет—Тьма. Свет — это светлое солнце, месяц, багряный столп, суша, жизнь, своё, победа, свобода, воля, хвала, веселие, а Тьма — это померкшее солнце, поблекший багряный столп, покрывшийся тенью месяц, море, смерть, чужое, поражение, плен, неволя, хула, кручина. В систему включены также демон Див и божество Мать Сыра Земля. Свет, Тьма и все их воплощения борются между собой, и исход борьбы, по логике бояр, заранее предопределён высшими силами. То половцы или их предки побеждали русичей (антов), то русичи побеждали половцев — так время и движется по вечному кругу чередований Света—Тьмы. Сейчас идёт наступление Тьмы на Свет. Потому‑то речь их и заканчивается выражением печальной покорности времени.