Лужняк вдруг побледнел и приподнялся на стуле.

— Ты что на меня так смотришь?

— Я? — холодно и спокойно переспросил Малевский. — И не думал!

— Слушай, ты не лги! Что тебе сейчас пришло в голову? Не воображай, что тебе удастся сыграть со мной штуку!

— С ума ты сошел? Какую еще штуку?

— Уж я тебя знаю, — бормотал Лужняк, тяжело опускаясь на стул. — Я знаю, что тебе может в голову прийти…

— Например?

— Лучше не тяни меня за язык. Знаю я ваши штучки.

Малевский вдруг наклонился к нему почти вплотную, лицом к лицу.

— А может, это ты вздумал со мной штуку выкинуть? Смотри, брат!

— Что — я? — отшатнулся Лужняк и слегка выдвинул ящик стола. Малевский заметил это движение и быстро овладел собой.

— Э! — махнул он рукой. — Все это вздор. Время ли сейчас ссориться? Нужно решить, что и как.

— Да я ведь в десятый раз спрашиваю тебя, что мне в конце концов делать…

— Поступай, как знаешь. Не маленький. Подумай только хорошенько.

Но времени раздумывать не было. В тот же вечер Лужняк был арестован.

Разумеется, это не способствовало успокоению и без того перепуганных служащих миссии. Адвокат Фиалковский рвал бы на себе волосы, если бы на его лысом черепе осталось их хоть сколько-нибудь.

— Что я наделал, что я наделал! И зачем я впутался во все это…

— Конечно, лучше всего сидеть за печкой и ни во что не вмешиваться, — язвительно заметила панна Владя. Она была полна горечи. По упакованным вещам и сожженной бумаге видно было, что Лужняк собирался уехать, и уехать без нее. Так что, если бы его и не арестовали, она все равно осталась бы на бобах. Это преисполнило ее горечью и недоверием к мужчинам — соблазнить девушку, а потом бросить ее на произвол судьбы!

— Уж и соблазнить! — ядовито вставил кто-то из мужчин.

Владя приняла выражение оскорбленной королевы и яростно набросилась на павшего духом адвоката Фиалковского.

— Надо же что-нибудь делать, что-нибудь предпринимать!

— Но что, что? — стонал тот. — Хоть бы этот Малевский пришел, он все же ориентируется в положении!

— Ну да, Малевский! Ищите ветра в поле, — злорадно ответила Владя.

— Что такое? Что вы говорите? Разве он не приходил сегодня?

— И не думал.

— Так, может, послать к нему на квартиру?

— Незачем. Его там нет.

— Видно, и его арестовали, — предположила одна из барышень. Госпожа Пшиходская всхлипнула:

— Всех нас, всех переарестуют, всех перебьют!

— А вы бы лучше держали язык за зубами. Из-за такой вот болтовни все несчастье. Ну, кто вас тут убивает?

— А пусть, пусть бы нас всех вырезали!.. По крайней мере мир бы узнал…

— Очень мир интересуется нами! Так как же, панна Владя, с этим Малевским, нет его?

— Я вам говорю: не все так глупы, чтобы ждать, пока их посадят.

— Правда, правда… Но в таком случае мы-то чего здесь ждем?

— А куда нам идти?

Идти было действительно некуда. За два года они привыкли ежедневно приходить сюда, будто в клуб или в кафе. Куда же теперь деваться? К тому же в канцелярию ежеминутно являлись взволнованные посетители с вопросами и претензиями.

— Что теперь с нами будет? Что нам теперь делать? Вот до чего нас довели!

— Прошу оставить меня в покое! — кричал Фиалковский. — Я ничего не знаю, ничего не хочу знать, ничему не могу помочь! Оставьте меня в покое! Через час, самое большее — через два, я сдам эти, прости господи, дела, и точка.

— Кому вы их сдадите?

— Все равно кому! Милиции, пожарной охране, энкаведе, — мне совершенно безразлично… Хорошо этому Лужняку, свалил все на меня…

— Тоже мне хорошо! Вы забываете, что его арестовали.

— Ну и что? Может, я тоже хотел бы спокойно сидеть в тюрьме и ни о чем не заботиться. Может, я тоже хотел бы сложить руки и ни за что не отвечать… Может…

— Глупости вы говорите! — резко прервала Владя.

Он удивленно взглянул на нее.

— Как вы со мной разговариваете, барышня? Что за ужасный персонал, распущенный, недисциплинированный!

— Я вам не персонал. Если не нравлюсь, могу хоть сейчас уйти.

— Идите, куда хотите, только оставьте меня в покое! С ума сойти можно! А вам что угодно? — обратился он ко вновь вошедшей посетительнице.

— Мы хотели узнать, к кому нам теперь обращаться по поводу…

— Ничего не знаю. Панна Владислава, вывесьте объявление, что сегодня приема нет.

— Вы это мне говорите?

— А кому же еще?

— Меня вы только что уволили.

— Я вас уволил? Когда? Господи, хоть бы уж скорей кто-нибудь пришел и все забрал…

— Говорят, будто эти, из Москвы, должны приехать.

— Кто еще?

— Ну, эти — из Союза польских патриотов.

— Вы с ума сошли? Сколько их всего-то? Неужели им все передадут?

— Да что передавать-то? Склад давно пуст.

— Будет пуст, когда все на базар перетаскали.

Начались бесконечные взаимные попреки, вспоминались все обиды. И крепдешиновое платье с хризантемами, которое Лужняк отдал Владе, и туфли крокодиловой кожи, которые исчезли неведомо куда, и ящик ананасов, который как сквозь землю провалился. Никто уже не стеснялся, женщины чуть не дрались, не обращая внимания на то, что в комнатах полно было «непосвященных» — поляков и полек, пришедших из города за разъяснениями. Выбалтывали все, что до сих пор хранили в секрете, не желая выносить сор из избы.

Новый уполномоченный слег в постель и прикладывал к сердцу холодные компрессы, оглашая квартиру жалобными стонами.

— Очень это тебе нужно было, — ворчала жена, заваривая какие-то травы. — Сто раз тебе говорила…

— Говорила! Этот Лужняк просто обманул меня!

— Сам хорош. Адвокат, юрист, а дал себя обмануть простому унтеру.

— Перестань, Зузя, ну что ты знаешь? Положение было такое, что я не мог отказаться, — понимаешь, не мог. Кто мог предположить, что его арестуют? И потом он как-то так это представил, что мне показалось, будто так будет лучше. Да и за что же я тут могу отвечать? Ведь я только что приступил к исполнению обязанностей, ни в чем еще не разобрался, ничего не знаю…

— Ну, между нами говоря, все эти два года вы работали вместе и неплохо зарабатывали. Найдутся приятели, которые донесут, что ты вел дела с Лужняком…

— И это ты мне говоришь? Да если бы не ты…

— Не кричи. На Лужняка надо было кричать, а не на меня!

В сенях раздался стук, и Фиалковская вышла.

— Что там еще? — простонал муж.

— Ничего. За тобой приходили.

— Кто? Что? Как это, за мной?

— Да успокойся ты, ради бога! Сотрудники твои приходили. Спрашивают, почему тебя нет на работе.

— А-а, — облегченно вздохнул он. — И что ты им сказала?

— Сказала, что ты болен и не можешь прийти. Пусть сами решают.

— Хорошо, хорошо… только не поверят, что я болен… А я действительно болен. Зузя, где эти травы?

— Сейчас, сейчас. Поверят или не поверят, какое тебе дело? А я тебя больше не пущу туда. Хватит.

— Ох, Зузя, это ведь все равно… Пойду или не пойду, те, если захотят, найдут меня и здесь. Из кровати вытащат.

— Сам во всем виноват, — сухо прервала его жена. — Если бы ты слушал меня…

— Перестань, — простонал Фиалковский. — Если бы я слушал тебя… Если бы я не слушал тебя, было бы лучше! — неожиданно крикнул он с яростью.

Фиалковская всплеснула руками.

— Вот тебе и на! Так это я виновата? Ну, конечно! А куда же ты смотрел — юрист, адвокат? Ты ведь должен был лучше знать. Но, понятно, самое простое на меня свалить.

Он прикрыл глаза и застонал. Жена испугалась.

— Что, хуже тебе?

Он не ответил. Конечно, когда земля горит под ногами, собственная жена, вместо того чтобы помочь, поддержать, кровь еще из тебя пьет.

— Сейчас, сейчас, я тебе этот порошок…

— Порошки… Черт знает, что это за порошки! В аптеке взяла?

— В аптеке.

— Не хочу. Дай мне те, из Куйбышева. А тут ничего не известно. Может, отрава какая. Вчера принял, так меня полдня тошнило.

— Глупости говоришь. Это не от порошков.