— Но она не...

— Я сказал, служанка! Начальник сказал — начальник сделал!

— Вы помните, как вы опоздали на лекцию? Я имею в виду ту лекцию, которую вы читали. После этого вы считаете себя начальником?

— Начальство не опаздывает, а задерживается. Так вот, я только что доказал, что Мэри Энн — служанка. А тот, кто влюбился в служанку, тот станет моим самым любимым пациентом. Ещё интереснее то, что любимых пациентов у меня нет и никогда не было. Поэтому, согласно булевой логике, мой любимый пациент есть никто. Поняли, Уиллард? Вы никто!

— Я?

— Да! А как никто может стать настоящим врачом?

— Я и не обещал. Извольте, я имел в виду, что влюбиться... Вы ошиблись. Это было сугубо по расчёту.

— Печально. Конечно, я не занимаюсь патологиями, и потому в качестве лечения я предлагаю сеанс движущихся картинок. Представьте себе такую кинетоскопическую сценку. Мэри Энн подметает пол в палате. Незаметно подкрадывается Уиллард. Его масляная улыбка напоминает улыбку японца, выучившего китайскую грамоту. Его руки тянутся к...

Уиллард вынужденно прервал тираду.

— Зачем всё это нужно?

— Чтобы все знали, до чего вы опустились!

— У меня есть идея намного лучше вашей.

— Хотел бы я её услышать.

— Как известно вашим несчастным пациентам, вы начали ставить диагнозы путём сбора улик в домах пациентов. Как следствие, я предлагаю записать на кинетоскоп то, как вы влезаете в чужой дом, и организовать публичный показ.

— Зачем?

— Чтобы все знали, до чего вы опустились.

— У меня есть идея намного лучше вашей. Можно поставить комическую оперу, в которой Уиллард залезает через окно больницы к медсёстрам.

— Но...

— Вы помните комическую оперу[36], в которой студенты залезают через окно к барышням в женской школе? Я просто украл идею.

— Но…

— Никаких «но»! Вы думали, я предложу поставить комическую оперу, в которой я, Эндрю Хамфри, залезаю в дом пациента? Я не такой идиот, чтобы согласиться на такое!

— Доктор Хамфри, вы совсем забыли о мистере Чемберлене!

На этот раз Чемберлен добился вожделенной, хотя и упорной цели.

— Я пришёл, чтобы вызвать вас на лечение мистера Эдисона. Время не ждёт.

— Похоже, мы что-то упускаем. Неужели мне придётся его лечить? Что с ним такое произошло? Ладно, придётся отправиться в сомнительное заведение.

— В какое?

— В больницу.

Хамфри встал и, злобно пыхтя, направился к выходу из гостиной. Джозеф Чемберлен прервал его неловкую ходьбу своей мыслью.

— Для начала у меня к вам один вопрос. Вы джентльмен…

Хамфри безбожно выругался.

— Простите?

— Я опровергнул то, что я джентльмен.

— Я имел в виду то, что вы приличный господин. Но в вашем жилище нет слуг.

Доктор Хамфри взглянул на Тигра таким взглядом, словно тот приписал ему отсутствие трости или цепочки для часов.

— Нет слуг? — Доктор Хамфри обвёл рукой интернов. — Нет слуг? А это, по-вашему, кто?!

— Это ваши слуги?

— Разве не похожи?

— Что вы ожидали? — подняв глаза, прокомментировал Уиллард. — Эксплуатация человека человеком — залог общественного труда!

— Тогда почему ваши слуги заговаривают первыми? Так не бывает. Это абсурд.

— Они плохие слуги, — пояснил Хамфри. — Слуги, за мной!

Хамфри спустился на первый этаж и упал на табурет. Доктора окружили его, чтобы застегнуть ему пуговицы на ботинках, надеть на него честерфильд, провести по нему щёткой, натянуть перчатки на руки их начальника.

Сборы в больницу, вновь и вновь сдвигающиеся с мёртвой точки и, словно молекулы воздуха, вновь спешащие к кажущейся недостижимой цели, достигли выхода на улицу. Вновь возникла пауза, и её началом был Чемберлен, успевший после ухода Хамфри из гостиной увидеть в ней охотничье ружьё.

— Простите, мистер Хамфри, но что в вашей гостиной делает ружьё...

— Оно нужно мне для занятий евгеникой! Вы уже слышали о том, что я буду регулировать количество геян путём регулирования количества аистов!

— Неужели вы всерьёз уверены, что люди...

— Откуда я могу знать, откуда берутся люди? Я не врач!

— У меня есть хорошая идея. Прошу вас, подайте мне перо и бумагу.

— Борис, бумагу и перо!

Борис Джером едва не сбил с ног домохозяйку, спускавшуюся по лестнице, и доктор Хамфри приготовился ждать объяснения поспешного приказа его слугам.

— Что вы хотите?

— Провести небольшой эксперимент. Напишите что-нибудь.

— Что?

— Что угодно. Желательно побольше.

Доктор Хамфри написал своё сомнительное имя и подал бумагу Чемберлену. Тот с трудом пробежал глазами и удовлетворённо кивнул.

— Я не могу ничего разобрать. Миссис Сойер, вы можете разобрать хотя бы одно слово?

Миссис Сойер действительно не смогла разобрать ничего из написанного её квартирантом.

— Передайте бумагу докторам.

— Я ничего не могу разобрать! — честно признался Уиллард.

— Мистер Хамфри, вы сами можете разобрать написанное вами?

— Ничего!

— Вы признали то, что у вас ужасный почерк. Следовательно, вы врач.

Хамфри в ужасе обхватил голову руками, поняв, что все его порождённые не в том направлении развитым умом отговорки не действуют. Его деятельность была доказана, и судьба Эдисона снова оказалась в крепостной зависимости от этого человека.

Можно не следить любопытствующим взором за тем, как брогам и два хэнсома везут министра, явно средневекового доктора и его учеников в сторону мастера американского электричества, уже достаточное время побеждаемого обстоятельствами.

Возблагодарив судьбу за свершившееся ожидание, мы видим их в палате, куда после выхода из кэбов несли их стопы. Непосредственно перед уже прибывшим в Бартс лордом Солсбери, мистером Чемберленом и Николой Теслой на койке лежит Эдисон, в противоположность давешнему неврозу его конечности неподвижны, голова откинута назад, лицо говорит о том, что мозг свободен от мыслей. На соседней койке лежал худой пациент самого простолюдинского облика, грубые черты лица соответствовали ломброзианскому видению революционеров, весь его облик в точности напоминал Homo neanderthalensis, правая рука сжимала кепку рабочего.

— Кто этот рабочий, доктор Хамфри? — спросил наш Джо, скосив взгляд на рабочего.

— Его зовут Джон Кенни. Похоже он тот самый, что дирижировал пением рабочих на Даунинг-стрит. Вы догадываетесь, как он здесь оказался? Эдисон предложил ввести на лондонских заводах конвейер. Этот рабочий вынужден был постоянно повторять одни и те же действия. Остальные рабочие выдержали это испытание, но Кенни сошёл с ума. В частности, он плясал как фавн и поливал рабочих из маслёнки. В конце концов его привезли сюда.

— Доктор Хамфри, вы забыли об Эдисоне!

— Вы правы, — буркнул Хамфри. — Но Кенни лежит в том же состоянии.

— Доктор Хамфри, считаете ли вы, что положение безнадёжно? — с заботой спросил лорд Солсбери.

В ответ Хамфри поднял ногу и резко пнул Эдисона. То же самое действие он повторил с Кенни. Их мускулы не проявляли подвижность.

— Скажите, мистер Тесла, он праведник?

— Допустим. И что из сего следует?

— Что он уже в Париже.

— Как это следует понимать?

— Праведные американцы после смерти попадают в Париж.

— Он мёртв?

— Да. И Кенни тоже.

Лорд Солсбери перекрестился, Тесла снял цилиндр.

— Это правда? — еле выжал из себя Тесла эти слова.

— Да! Боже мой! Они убили Кенни! Сволочи!

— Кто сволочи?

— Мы! Мы доводим великий американский народ до такого тупого конца! Мы доводим великий американский народ до одних и тех же никчёмных результатов! Где бы ни была война, куда бы мы ни нападали, куда бы мы ни приходили, всё, всё заканчивается так, как мы только что видели...

Едва заметное дрожание Теслы отзывалось робким взглядом  в сторону коек.

Тем временем Хамфри продолжал обучение.

— Я являюсь автором монографии о том, что человек первоначально умирает не окончательно, и его можно вернуть к жизни. Дело лишь в самом процессе возвращения к жизни, который я предлагаю именовать реанимацией.