Лежа на повозке, Адольф рассказывал немцам анекдоты, а те покатывались со смеху.
Когда веселая компания удалилась на значительное расстояние от станции, сани окружили партизаны.
— Хэндэ хох! — скомандовал Храмов.
Пьяные гитлеровцы удивленно вылупили глаза. Один из них, по имени Герберт, думая, что с ними шутят, пробовал улыбаться; другой, которого звали Антоном, сразу заплакал. Немцев тут же разоружили и повезли с завязанными глазами в партизанский лагерь — «штадт Лоховню».
На допросе они рассказали много интересного. Они, оказалось, видели труп фашистского генерала, убитого нами на шоссе Пустошка — Опочка. Это был представитель главной ставки фюрера. Герберт стал уговаривать нас, чтобы мы приняли его в партизанский отряд. Он сказал, что ему, холостяку, все равно, где воевать. У русских даже выгоднее, потому что гитлеровские войска терпят поражение. Антон же со слезами упрашивал отпустить его обратно в часть. Он показывал нам пачку измятых писем и беспрерывно твердил: «Муттер, муттер»[2]. Мы попросили Адольфа перевести письма. Они были написаны матерью-Антона. Вот что она писала в одном из писем:
«Дорогой, любимый Антон! Посылаю тебе еще одно горькое известие. Твой брат Генрих, которого ты так любил, погиб на прошлой неделе в Италии у города Генуи. Мне написал письмо его друг. Он пишет, что, если останется в живых, приедет к нам в Эссен и все расскажет о гибели нашего дорогого Генриха.
Ты только подумай, мой милый сын, как горько мне, матери. Теперь Альфред лежит в могиле где-то у Севастополя, а Генрих в Италии. Из трех моих сыновей ты остался один. И на тебя, мой милый Антон, моя последняя материнская надежда. Я буду ждать конца проклятой войны и молить бога, чтобы ты остался жив».
Когда Адольф кончил чтение, мы долго молчали. Да, война не щадила и немецкие семьи…
Антон божился, что никогда не поднимет руку на советских людей. Он уверял, что всегда и везде будет рассказывать о нас только хорошее.
Посоветовавшись, мы решили пленных отправить в советский тыл.
Несколько дней они жили в землянке вместе с нами. По вечерам учились говорить по-русски, мы же совершенствовали свои знания в немецком языке. Большинство из нас изучало его в школе, но тогда мы относились к этому легкомысленно, о чем позже, в войну, очень пожалели.
Помню, у Соколова были трофейные валенки. Когда привели пленных, Виктор посмотрел им на ноги и, похлопывая себе по голенищу, сказал:
— Их хабэ тоже такие сапоги…
Партизаны засмеялись, но никто из нас не вспомнил, как называются по-немецки сапоги. Спасибо Адольфу Иванычу. Он всегда приходил нам на помощь в таких случаях.
Однажды вечером наши радисты расшифровали радиотелеграмму из Москвы: «Ночью ждите самолет».
Когда машина приземлилась, мы с радостью узнали знакомого пилота. Фамилия его была Серегин. Теперь ему понравилась наша площадка. Пилот был не один. Он представил нам своего штурмана.
Бойцы быстро разгрузили машину. Летчик подошел к комбригу.
— А где же ваш груз? — спросил он.
— Груз у нас необычный, — посмеиваясь, указал рукой на стоявших в стороне Антона и Герберта Назаров.
— Такой груз взять не можем, — покачал головой летчик. — С ними нужно посылать охрану, а у нас для этого самолет не приспособлен.
— Как же быть? — спросил Назаров.
— Переправляйте в Освею. Туда транспортные летают.
Прилетевший самолет мог взять лишь одного человека, и мы решили отправить раненого бойца.
Антона и Герберта пришлось вернуть в лагерь, чтобы при случае направить их в советский тыл.
Через день опять прилетел Серегин. На этот раз погода подвела его. Ветер подул с юга, повалил мокрый снег. Летчик с большим трудом нашел нашу площадку. При посадке самолет врезался в деревья, сломались пропеллер и правая лыжа.
— Вот теперь и мы партизаны, — вылезая из кабины, сказал Серегин.
Общими усилиями бойцы откатили самолет в кусты и замаскировали ветками.
Летчики пошли с нами в землянки.
На следующее утро сообщили о случившемся в Москву.
Бригада начала готовиться к походу в Латвию. К Назарову подошел штурман самолета.
— Товарищ командир, возьмите меня с собой на задание, — попросил он.
Назаров пожал плечами.
— Пожалуйста. А пилот не против?
— Пусть сходит, если можно, — поддержал штурмана летчик.
ШТРАХОВ А. И.
НАЗАРОВ А. В.
ЖУКОВ И. В.
МАРГО В. И.
БОГДАНОВ Г. П.
ГАВРИЛОВ А. М.
ВЕНЧАГОВ И. И.
КОЛОКОЛЬЧИКОВ В. С.
10. В Латвии и Белоруссии
Еще было светло, когда мы вышли к одинокому дому лесника, расположенному в густом ельнике близ границы. В здешних деревнях дислоцировались отряды айзсаргов[3], имеющие телефонную связь с гитлеровскими гарнизонами, поэтому мы решили перейти границу ночью.
Немецкие оккупанты уничтожили всякую государственности Латвии. Страна была включена в состав имперской провинции «Остланд». Главой этой провинции был назначен прибалтийский барон рейхскомиссар Розенберг, а непосредственным правителем Латвии — матерый фашист Дрекслер. Латвия была разделена на четыре округа, во главе которых стояли бывшие прибалтийские бароны и фашисты из «рейха». Полицейские и карательные органы были подчинены ярому врагу латышского народа — обер-группенфюреру «СС» генералу полиции Еккельну.
До похода оставалось два-три часа. Партизаны окружили штурмана. Все интересовались последними событиями, спрашивали об открытии второго фронта. Из рассказа штурмана мы поняли, что американцы и англичане не спешат, нарочно тянут время. Конечно, империалисты не заинтересованы в нашей скорой победе.
— Капиталисты — те же фашисты, только, пожалуй, клыки у них поменьше, — сказал пулеметчик Василий Беценко.
— Факт. Капиталисты — это волки в овечьей шкуре, — поддержал разведчик Сергей Бабаев.
Разговор о втором фронте оставил у каждого в душе неприятный осадок.
Потом штурман рассказал нам о жизни в советском тылу, об успехах Советской Армии на фронтах.
Незаметно сгустились синеватые мартовские сумерки, наступила ночь.
Мы шли по территории Латвии к поселку Бриги. На пути то и дело попадались многочисленные хутора, называемые мызами.
— Вот она, столыпинщина, — кивал в сторону одиноких домиков комиссар Новиков.
Изредка раздавались винтовочные выстрелы. Айзсарги, видимо, чувствовали нас.
В полночь подошли к волостному центру Бриги. Здесь Назаров выслал разведку в трех направлениях: к железной дороге Зилупэ — Резекне, к Бригам и к местечку Лиель Пикова. С одной из разведывательных групп пошел и штурман.
К утру все сошлись в условленном месте — в хвойном лесу. Партизаны задымили самокрутками, закурил из трофейной трубки и наш гость.
В лесу было безветренно и казалось не так холодно. Мы разожгли костры и, наломав еловых веток, разместились вокруг огня.