-    Наша точка зрения ясна, - сказала она, пытаясь прикрыть растерянность уверенным голосом, - партия - организующая, направляющая сила. Это не подлежит ревизии, -добавила с нажимом, отчеканивая каждое слово.

-    Насчет направляющей и организующей роли партии не спорю - аксиома, - Дубова не расслышала иронии в голосе Ефима. - Но в данном конкретном случае как писать о беспартийной бригаде Юрия Иванова?

Дубова напряглась, выпрямилась во весь свой высоченный рост, уперлась сжатыми кулаками в стол, грозно забасила:

-    Делайте, как вам велят, слышите, товарищ Сегал? Я выполняю роль представителя ленинско-сталинской партии на заводе и будьте любезны подчиняться! Иначе... - она явно собралась припугнуть Ефима, но вдруг спросила: — Разрешите полюбопытствовать, каково ваше социальное происхождение?

- Я сын фабриканта, внук купца, правнук помещика, - ответил он без улыбки.

-    А если серьезно?

-    Можно и серьезно. Мой отец до и после революции был служащим средней руки, мать - домохозяйка.

-    Вот в том-то и дело! - торжествующе воскликнула Дубова. - Сразу видно ваше непролетарское происхождение. Вот почему вы, в общем-то умный человек, не нашей великой ленинско-сталинской пролетарской общности.

Ефим хотел возразить ей, но Дубова, властно махнув рукой, продолжала:

-    А я - дочь политкаторжанина. В девятнадцатом вступила в комсомол, в двадцатом - в партию. Я - икапистка, я - коммунистка, я, - она ханжески преданно посмотрела на портрет Сталина, - дочь партии, дочь народа!

-    Да, но... - начал было Ефим.

-    Обойдемся без прений, товарищ Сегал! - оборвала Дубова. - Выполняйте партийные указания без рассуждений. Вы фронтовик, знаете силу приказа.

Ефим вскочил с места.

-    Есть выполнять ваши приказания, товарищ секретарь парткома! - гаркнул он, приложив руку к непокрытой голове. - Разрешите быть свободным?

-    Идите, - несколько понизив тон, буркнула себе под нос Дубова

«Потомок политкаторжанина, дочь партии», - передразнил Ефим, выйдя от Дубовой. — Перевертыш вы, мадам, перевертыш и демагог. Оружие ваше - насилие и очковтирательство... А с любимого конька я вас все-таки ссадил!»

Из репродуктора по Дому общественных организаций неслись слова известной политической песни:

Пролетарии всех стран, соединяйтесь,

Наша сила, наша воля, наша власть.

В бой последний, коммунары, собирайтесь,

Кто не с нами, тот — наш враг, тот должен пасть!

«Вот именно, — подумал Ефим, — кто не с нами, тот наш враг, тот должен пасть... Одно в этой песне не совсем точно: слово «пролетарии» следует заменить словами «члены партии»... Тогда все будет на месте: где уж там что-нибудь делать, вы и думать не по-вашему не позволите».

Во второй половине октября, после теплых дней затянувшегося бабьего лета, внезапно резко похолодало. К вечеру двадцатого обильно выпал первый снег, ночью ударил мороз. Снег не растаял ни завтра, ни послезавтра, ни через десять дней. Похоже было, что зима, одним махом победив осень, прочно установила свою власть. А молодожены на птичьих правах продолжали ютиться в мужском общежитие. Благо еще, что в просторной комнате, как правило, пустовало две, три кровати. Соседи Ефима чаще всего ночевали у своих будущих жен или временных подруг. Но когда они, пусть очень редко, все оставались на ночь дома, Надя и Ефим ложились на Ефимову кровать позже всех и, опасаясь пошевельнуться, подремав, с рассветом тихо и поспешно уходили в редакцию.

Савва Козырь, «Боже упаси», не отказывал семье Сегалов. «Вот на той недельке обязательно предоставим вам комнату, честное слово», - уверял он и каждый раз врал.

Однажды Надя, отчаявшись, ничего не сказав о своем намерении Ефиму, направилась за помощью к парторгу ЦК на заводе.

Иван Сергеевич Смирновский встретил ее на полпути от своего широкого полированного стола до входной двери в кабинет. Сверкнув черно-угольными глазами и белым волчьим оскалом, протянул ей навстречу обе загребущие руки, обнял за худенькие плечи, усадил подле себя на кожаный диван.

От этакого радушного приема Надя всерьез уверовала в успех предпринятого похода. Правда, от нее не ускользнул плотоядный взгляд Ивана Сергеевича, его антрацитные глаза оценивающе ощупывали ее, цеплялись и задерживались на слегка выпирающей из-под кофточки округлой груди.

-    Ну-с, милая девушка, то есть, извиняюсь, милая дамочка, с чем ко мне пожаловала? — начал он вкрадчиво, снова касаясь Надиных плеч.

Жесткие прикосновения неприятно настораживали Надю. Но до ее сознания еще не доходил истинный смысл отталкивающего, вроде бы липкого, прикосновения рук, ощупывания похотливым взглядом. Для этого она была слишком чиста. И, чего греха таить, не по годам наивна. Если бы Ефим рассказал ей о том, чему был свидетелем в этом кабинете, если бы!.. А он предпочел умолчать о пакостном происшествии, щадя свою маленькую «курочку без мамы». Поэтому в представлении Нади Смирновский был только всесильным парторгом ЦК, которому стоит лишь захотеть - и, словно по мановению волшебной палочки, у них с Ефимом появится свое жилье. Она приступила к изложению просьбы без обиняков.

- Ясно, ясно, можешь не продолжать, - перебил Смирновский, - что ж... - он встал с дивана, прошел к столу, уселся, откинувшись на кресло, не спуская цепкого взгляда с нетерпеливо ожидающей Нади, - вот что я скажу тебе, милая, вот что тебе скажу... - медля, будто испытывая ее терпение, тянул парторг, - мужа тваво, Сегала, действительно, хорошо знаю... Скажу напрямик: хлопотать за него не стал бы.

-    Почему? - удивилась Надя.

-    Почему, говоришь? Хе-хе-хе! Да муженек твой разлюбезный, ой-ой-ой! Гордец! В общем, хванаберия! Другое дело ты! - Смирновский снова, еще более бесстыже, ощупал Надю глазами. — Женщина ты молодая, привлекательная, валяться тебе в общежитии, можно сказать, не подходяще. И лично для тебя, лично для тебя, - Смирновский понизил голос до масляного шепота, - могу устроить комнатенку.

Слушая и глядя на Смирновского, Надя наконец стала догадываться, куда клонит парторг, но не хотела, не смела верить ни ушам своим, ни глазам. «Не может быть, - думала она в смятении, - да, но тогда что означают слова «лично для тебя»? А когда он, как бы между прочим, бросил:

-    Может, в благодарность когда пригласишь меня на чашечку чая, понят-но, без присутствия тваво хванаберно-го, - она, не помня себя от обиды и унижения, бросилась вон из кабинета. Ефиму ничего не рассказала.

Появление Ефима в кабинете Козыря не было для последнего неожиданностью. Но вид Ефима, сверкнувшего на номенклатуру ненавидящими глазами, насторожил его. Он внутренне затревожился, очевидно, припомнив историю с Яшкой, но внешне учтиво, как бы обрадованно сказал:

-    Пришли, товарищ Сегал? Очень хорошо, как раз вовремя. У меня для вас приятная новость, садитесь, пожалуйста... По моему распоряжению начальник жилотдела подобрал вам комнату. Вот так, - Козырь пухленько ухмыльнулся.

От неожиданного, в самом деле приятного известия у Ефима сразу злость растаяла.

-    Правда? Не обманываете? - волнуясь, спросил он.

-    Козырь слов на ветер на бросает... Однако...

-    Что за «однако»? - вспыхнул Ефим.

-    Не кипятитесь, Ефим Моисеевич, я хотел сказать... имеется маленькая закавыка. А именно: комната, которую мы вам хотим предложить, находится на втором этаже двухэтажного засыпного щиткового дома, то ись барака. Площадь комнаты - четырнадцать метров. По коридору будет у вас трое соседей и... - Козырь замолчал, белесыми глазками глядя на Ефима, - к сожалению, вместе с вами в комнате будет жить девчонка, временно... Мы ее потом отселим.

Злоба и отчаяние с новой силой надавили на сердце Ефима, горячий уголек уже подбирался к горлу... Еще минута, и он разрисует мясистую рожу Козыря почище, чем когда-то Яшке-кровопийце... Но сквозь шум в ушах и гулкие удары сердца ему послышался вдруг, словно откуда-то рядом, голос Нади: «Опомнись, Фима! Не надо скандала, не надо! Не связывайся с проходимцем, не делай глупости!» Повинуясь призыву самого дорогого на свете голоса, он усилием воли осадил себя. С приглушенным гневом спросил: