ИБН АР-РУМИ
* * *
Брось упреки, ты зло творишь, даже если добра хотел,
Можно дружески пожурить, но и тут надо знать предел.
Терпит бедствия не всегда тот, кто бросил скитаний путь,
А меж путников не любой достигает чего-нибудь.
Знаю истину я одну, но уж это наверняка:
«Жизнь не стоит менять на то, чего нету в руках пока».
Из сокровищ земных, поверь, долголетье ценней всего,
И не стоит любой доход мук, что терпят из-за него.
Ты толкаешь меня на смерть, заводя об удачах речь,-
Лучше было б тебе меня от скитаний предостеречь.
Сжалься, доблестный, я собой рисковать уже не хочу,
Но оплакиваю барыш, тот, который не получу.
Натерпевшийся от шипов отойти от куста готов,
Но, поверь, никогда в душе не откажется от плодов.
Я в скитаньях был рад платить за богатство любой ценой,
Но оно, обольстив меня, повернулось ко мне спиной.
И соблазнов его теперь избегаю я, как аскет,
Хоть недавно еще считал, что достойнее цели нет.
Вожделею к чужому я, по тянуться за ним страшусь,-
Видит око, да зуб неймет. Кто несчастней, чем алчный трус?
Он еще не отвык желать, но бояться уже привык,
Для таких нищета всегда тяжелее любых вериг.
И когда властелин меня стал одаривать наперед,-
Ибо даром стыдился пить даже песен душистый мед,-
Страх и алчность в моей душе, как обычно, вступили в бой;
И не мог обуздать я их, слыша топот бед за собой.
Трусость делала шаг назад, жадность делала шаг вперед,
Не решившийся – не возьмет, остерегшийся – не умрет.
Я собой рисковать боюсь, но удачу добыть хочу.
Прячет будущее Аллах за семи покрывал парчу,
И нельзя заглянуть туда, чтоб идти или не идти,
Узнаем мы, лишь кончив путь, что нас ждало в конце пути.
Из-за бед, что всю жизнь мою шли ко мне одна за другой,
Я в тревоге всегда: а вдруг твердь разверзнется под ногой.
С нищетою смирился я, ибо легче смириться с ней,
Чем опять попасться в капкан обольщений минувших дней.
Я на суше изведал все: жажду, голод, мороз и зной.
А на море – и борода и виски пошли сединой.
Был я ливнем напоен всласть, вымыт волнами добела,
И от ненависти к воде стала засуха мне мила.
Но спасения нет от зла, что приходит само собой,
И в пустыню заброшен был я насмешливою судьбой…
Знает разве один Аллах, как мне тяжко под грузом бед,
Через силу свой груз несу я с тех пор, как увидел свет.
Как бы солнечен ни был день, чуть решал я пуститься в путь,
Призывала судьба дожди, злобным ветрам велела дуть.
И земля обращалась в грязь под копытами скакуна,
И от ливней путь раскисал, словно пьяница от вина.
Чтобы ногу коню сломать и от цели отвлечь меня,
Мир шатался, дожди порой шли без роздыха по три дня.
И на ветхий заезжий двор славный путь я менял тогда,
И усталость валила с ног, и с одежды текла вода.
Но в домишке, где я мечтал отдохнуть от дорожных бед,
Говорили: «Очаг погас, нет еды и постелей нет».
Страх и голод в углу сыром коротали со мною ночь,
До утра я не мог ни встать, ни бессонницы превозмочь.
Крыша дождь пропускала так, что, ей-богу, я был бы рад
Из-под крова уйти и лечь под какой-нибудь водопад.
Кто не знает, что скрип стропил на кузнечика скрип похож,-
Но порою и тихий звук человека бросает в дрожь.
Ведь в заезжих домах не раз – все базары о том кричат -
Крыши рушились на гостей, словно соколы на крольчат…
Но и ясных морозных дней я забыть не смогу вовек,
Продували меня ветра и слепил белизною снег.
Путь по суше всегда суров, он походит на палача.
Помни, едущий, дождь и снег – два любимых его бича.
Иногда от ударов их можно скрыться куда-нибудь,
По арканами пыльных бурь неуступчивых душит путь.
Тем, о чем я сказать успел, сухопутье грозит зимой.
Лето в тысячу раз страшней, лето злейший гонитель мой.
Сколько раз я испечься мог! В желтом мареве летних дней,
Как жаровня, чадила степь, жаркий воздух дрожал над ней.
А холмы и отроги гор, словно вздумав сгореть живьем,
Окунались в слепящий зной, будто в огненный водоем.
Для боящихся плыть водой ехать сушей плохой резон,
Нe расхваливай этот путь – знаю я, чего стоит он.
Можно летом коней седлать, можно вьючить зимой вьюки,
Но ни то, ни другое мне, что поделаешь, не с руки.
Страшен белого солнца жар, когда сохнет слюна во рту,
А когда все дороги – топь, дождь со снегом невмоготу.
Жаждет зной иссушить тебя, когда сух, как пустыня, ты,
Дождь стремится тебя полить, когда весь ты – кувшин воды.
Если жаждой гортань горит, не получишь ты нн глотка,
Если ливнями путь размыт, щедрость выкажут облака.
Завлекает и лжет земля, шлет миражи, вперед маня,
А в мечтах у нее одно – повернее сгубить меня.
То разбойник с нагим мечом мне встречается поутру,
То под вечер трясет озноб, превращая в мороз жару.
Всемогущ и велик Аллах, нет нигде для него препон,
И меня от дорожных мук милосердно избавил он.
Ускользнул я от мух и львов, миновала меня беда,
Но вторично сухим путем не поеду я никуда.
А уж водных путей пытать и подавно не стану я,
Исстрадался на них мой дух, обессилела плоть моя.
Сотни бед я назвать бы мог и над каждой вздохнуть бедой,
Но, увы, цепенеет ум из-за страха перед водой.
Если с борта швырнуть меня и тяжелый мешок с песком,
Погружусь я скорей его, буду первым на дне морском.
Превосходно ныряю я, но выныривать не могу
И, признаться, боюсь воды, даже стоя на берегу.
Лишь в кувшины ее разлив, мы смиряем ее чуть-чуть,
Но возможно и тут подчас захлебнуться, решив хлебнуть.
Что ж могу я сказать о тех, кто решается плыть по ней?…
Всплески рыбин – взблески мечей, клочья пены – гривы коней.
Чуть качнет гребешком волна, чуть обрызжет ее закат,-
Как мерещатся мне бойцы в чешуе обагренных лат.
Каждый гонит свою волну и верхом на лихой волне,
Потрясая мечом кривым, с грозным ревом летит ко мне.
Можешь ты возразить, сказав: «И за море плывет иной,
А в сравнении с морем Тигр – так, речушечка в шаг длиной»
Но, мой друг, этот довод слаб для того, кого гложет страх
Извиненье у робких есть в волнах яростных и ветрах.
Опровергнуть тебя легко, красноречье мое не спит,
Возражений моих рекой будет довод любой размыт:
Тигр – обманщик, моря – и те простодушней его в борьбе,
Притворяется кротким он, ярость бури тая в себе.
Лижет ласково он борта, недоверье преодолев,
А потом от игры ветров в исступленный приходит гнев.
Камни, скрытые под водой, – вот предательств его залог!
Нет на свете такого зла, что бы Тигр совершить не мог.
И когда тихоструйный ток превращается в пенный ад,
Наши утлые челноки перед яростью волн дрожат.
И сбивает нас качка с ног, и окатывает вода,
Хоть у мачты свяжись узлом, хоть зубами вцепись в борта.
И возносят нас волны ввысь, и обрушивают в провал,
Чтобы днище прогрызть могли злые зубы подводных скал…
И море больше простора есть, и глубины там больше, но
Море бед или море вод, это путнику все равно.
Там ужасен разгул ветров, там встают до небес валы,
И тугие удары их сокрушающе тяжелы.
Страшно с берега посмотреть, даже если песчаный он,
Даже если он острых скал и подводных камней лишен.
А в открытое море глянь! Нет у буйных стихий стыда,
Любит жертвою поиграть и натешиться всласть вода,
Но пощады не стоит ждать от бездонных ее пучин,
Если только спасет кого добрый сын глубины – дельфин.
У дельфинов обычай есть – помогать морякам в беде
И на спины себе сажать тех, кто держится на воде.
Выплывают на них верхом утопающие порой,
Чтоб на берег без сил упасть и песок целовать сырой.
Лишь не вздумай пытаться плыть на куске судовой доски,
Море вырвет ее из рук и со зла искрошит в куски.
Но довольно! Морским путем ты меня соблазняешь зря,-
Не по сердцу мне рев ветров и бушующие моря.
Душу я приоткрыл тебе, не неволь же теперь меня,
Ты прибежище тайн моих, ты мне ближе, чем вся родня.
От рожденья судьба ко мне снисходительной не была,
И испытывать вновь ее можно, только возжаждав зла.
Все родились и все умрут, но любой, пока он живет,
Пока носит его земля,- пленник горестей и невзгод.
Каждый юность свою терял, каждый скорбно смотрел ей вслед…
Хватит этой беды с лихвой избежавшим всех прочих бед.