Флер послала Роберту и в котором написала, что уходит от него. Но оно не

открыто, а раз не открыто, значит, это был действительно несчастный случай.

Боже правый, это должно быть то самое письмо!

Время тянулось невероятно медленно, когда она наконец услышала, что мужчины

возвращаются. Не надо тут же бросаться к Эдварду; он еле на ногах стоит от

усталости, грязи и голода. Позже, позже, когда дети улягутся.

За обедом она бросила как бы, между прочим: — У меня там бездна всякой всячины скопилась. Надо бы посмотреть, что к чему.

Не могли бы мы сразу после еды этим заняться?

— Извините, Фиона, но мне надо сделать кое-какие записи по коннозаводским

делам. Прямо кровь из носа. Перед ужином, ладно?

Труди не стала дожидаться Эдварда и выпила с детьми чашку какао. Когда Эдвард

пришел на кухню, Фиона сидела одна в старинном кресле-качалке перед камином, блики огня играли на рыжих волосах. На ней еще был фартук с нагрудником. Пальцы

были освещены пламенем камина, она вязала носки для Уильяма и дошла уже до

пятки. Перед глазами Кэмпбелла вспыхнула яркая картина прошлого: у камина

другая Фиона, его бабушка, и она вяжет носки ему, маленькому Эдварду. Как

странно, что эта девушка, которую он впервые увидел в ночном заведении в

Эдинбурге, сидит в бабушкином кресле-качалке и вяжет четырьмя спицами, что в

наши дни не так часто увидишь.

— Я в вашем распоряжении, Фиона.

Она поднялась и погасила всюду свет. Пропуская Эдварда впереди себя в кабинет, Фиона чувствовала, как колотится сердце. Эдвард подошел к бельевой корзине и

заметил:

— Внушительная куча, не правда ли? Могу представить, как вы аккуратно все

просматривали. Что, если предать все это огню?

Она остолбенела.

— Никогда в жизни! Потом будете рвать на себе волосы. Надо все просмотреть. Но

сначала…

— Сначала? Что, сначала?

— Я хочу кое-что показать вам, Эдвард.

Что-то в ее голосе насторожило его. Она извлекла конверт из нагрудного

карманчика на фартуке.

— Эдвард, может, это и не то, о чем я думаю… на что я надеюсь… но это

письмо вашему брату. Оно до него так и не дошло.

Совсем озадаченный, он взял из ее рук конверт, взглянул на адрес и сразу узнал

почерк.

— От Флер, — задумчиво проговорил он и осторожно, словно боясь спугнуть

содержимое, открыл конверт и пробежал глазами первые строки. Фиона увидела, как

у него распрямились плечи. Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее. Это было то

самое предательское письмо, которое Флер послала Роберту. Неполученное письмо.

Эдвард Кэмпбелл тяжело опустился в кресло у стола, спрятал лицо в ладони и

некоторое время так сидел. Фиона подошла к нему, склонилась и положила руку ему

на плечо. Он поднял голову. У него был такой вид, словно он сбросил добрый

десяток лет. Даже глубокие складки на лице как будто разгладились. — Значит, это все-таки был несчастный случай, — произнес он и зарылся лицом в клетчатый

фартук; затем встал, обнял ее обеими руками, прижал к своей груди, наклонился и

поцеловал. От души.

Фиона почувствовала, как по всему телу разливается блаженство.

Потом они занялись делом. Закончили где-то в полночь, но хотя изрядно

утомились, дух был бодр.

— Эту последнюю связку писем я сожгу в кухонном камине, — заявил Эдвард, поднимая корзинку для ненужных бумаг.

Фиона взяла метелку из шерсти для стирания пыли, которой она прошлась по

последней книжной полке, и вышла в коридор. Дверь в комнату Ранги была открыта, и, проходя мимо, она заглянула туда. Эдвард стоял у портрета Ранги и улыбался.

Словно моля ее о прощении за свои сомнения относительно Роберта. Рангимарие.

Дорогая Рангимарие, которая по сию пору не утратила своей благодатной любовной

власти в этом доме.

Они пили чай в молчании. Еще никогда дух гармонии не чувствовался столь реально

в этом доме. Дети сладко спали, любимые и оберегаемые, хозяин наконец избавился

от тяжкого бремени. А Фиона Макдоналд… она была счастлива тем, что помогла

человеку, которого любила.

Они вместе дошли до ее спальни и остановились. Эдвард взял ее за руку: — Спасибо за все, Фиона, теперь я могу спокойно уйти.

Ее глаза, неясные в слабо освещенном коридоре, смотрели на него вопросительно.

И он ответил на этот вопрос:

— Я хочу сказать, что, наконец, узнал покой.

— Чем, например?

В глазах его вспыхнули бесовские огоньки.

— Ну… скажем, ухаживанием.

На следующее утро, когда Эдвард объявил, что едет в Уэйнвуд-Хиллз сразу же

после завтрака, Фиона поняла, что была дурочкой, послушавшись своего сердца.

Виктория, сама того не ведая, только подсыпала соль на рану, сказав: — Ну не глупый ли дядя Эдвард? Я его спрашиваю, чего ему надо в Уэйнвуд-Хиллз, а он говорит, что надо позарез позвонить по телефону. Я ему говорю: “Что за

чушь, у нас же есть передатчик”. И знаешь, Элизабет, что он ответил? Он сказал: “Малыш, нельзя же на весь свет Божий кричать по радио о своих секретах”. Эти

взрослые иногда глупее детей. Да, Дебора снова уехала в Данидин.

Значит, Дебора опять в Данидине, а Эдварду нужен телефон.

Это был не единственный визит Эдварда в Уэйнвуд-Хиллз за этот месяц, а Дебора

не все время была в Данидине. Каждый раз, когда он возвращался, глаза его

сияли, и это могло означать только одно. Весна шла по пятам за Фионой.

Однажды, видя, как Эдвард идет к конюшне, Труди заметила: — Он стал совсем другим человеком. Что-то съедало его годами. Я думала, это

гибель Роберта и потеря работы. Он тяжело взрослел. А сейчас стал опять тем

прелестным мальчуганом, каким всегда был.

Фионе часто приходила в голову мысль о Хью Алегзандере. Она была уверена, что

ему бы понравилась эта новая Труди, которая носила брюки, а не юбки до пят, Труди, лицо которой будто вновь расцвело, которая смеялась гораздо чаще, хотя

по временам впадала в какую-то тихую задумчивость. Фионе ужасно хотелось

сыграть роль Промысла Божьего и как-то призвать Хью Алегзандера на катере в

“Бель Ноуз” или иным способом содействовать встрече двух этих людей. Но, увы, “Бель Ноуз” не из тех мест, где вот так ни с того ни с сего встречаются люди из

разных краев. Разве только летом, когда в часовне Четырех ветров бывает служба, но к тому времени Хью Алегзандер уже уедет.

Фиона как-то сказала Эдварду:

— Почему бы нам не совершить богослужение в часовне в начале ноября?

Эдвард покачал головой:

— Едва ли что-нибудь из этого выйдет. К тому же у нас в это время дел по горло

— овцы ягнятся.

Хозяйство требовало все больше сил. Фиона очень уставала, так как приходилось

обслуживать еще и стригальщиков, приехавших на раннюю стрижку. Дебора гостила у

них три дня, хотела помочь, но принесла лишь ненужные беспокойства. Фиона

постаралась не реагировать, когда Дебора бросила: — Эдвард считает, что тебе ни за что не справиться… ведь ты никогда не

стряпала на стригальщиков.

Фиона видела, что Дебби больше мешает, чем помогает, и злилась на Эдварда, который упорно стоял на своем и считал, что она просто страшно устала.

— Это все еще цветочки. Когда все стригальщики съедутся к декабрю, будет вообще

не до школы. Так вы не хотите, чтоб Дебби приезжала в следующий раз?

Фиона вспыхнула:

— Эдвард, не мне выбирать, а вам.

Он пристально посмотрел на нее. Она перехватила его взгляд и торопливо

произнесла:

— Эдвард, я понимаю, что наговорила на Дебби, я просто не сдержалась.

Он рассмеялся и вышел, бросив через плечо:

— Посмотрим, как вы запоете в декабре.

И она почувствовала себя маленькой девочкой.

Глава 10

Время шло, и они немного приходили в себя; скоро весь загон был забит ягнятами.