— «Что с вами?»
— Друг мой, — отвечал он, — я предвижу, что мы будем разлучены, и эта мысль терзает меня.
Путешествие по Италии. Визит греческой королеве. Корфу.
Из Вены мы поехали в Мюнхен, провели несколько дней в Тироли, а оттуда через Верону прибыли в Турин. В свите великого князя были следующие лица: его доктор и воспитатель Г. (лейб-медик Иван Самойлович Гауровиц.), маленький, толстый круглый немец в очках, с бриллиантовыми перстнями на белых руках (подарки отца великого князя), которыми он постоянно любовался.
Я чуяла в нем фальшь и не обманулась. По приезде в Петербург, он не замедлил рассказать государю все, что знал о нашем романе, чем не мало способствовал последующему осуждению несчастного великого князя; адмирал из малороссов (генерал-майор Александр Федорович Миркович.), другой воспитатель великого князя, очень привязанный к своему бывшему ученику. Он поражал меня своей невозмутимостью, и во все время пути только однажды разгорячился, бросив на станции тарелку в голову слуги за то, что тот не дозволил ему взять в вагон остатки недоеденного обеда; адъютант великого князя, человек полуслепой и недалекого ума, вечно суетившийся, особенно во время обедов, к которым он был очень неравнодушен; старый камердинер Савелов, приставленный к великому князю за то, что однажды спас ему жизнь. Он был казначеем великого князя и, ведя записи расходам, ворчал на его расточительность и порицал железные дороги за то, что великий князь не мог ездить по ним даром.
Другой слуга, подначальный первому, был так безобразен, что великий князь часто приписывал на его паспорт: «Прошу не принимать этого человека за обезьяну».
Прибавьте к этому слугу доктора, столь же напыщенного, как и его господин, и мою верную Жозефину; таковы были наши спутники.
Из Турина мы переехали в Болонью, где нам, за недостатком комнат, отвели салон, а оттуда в Рим, где провели неделю, в течение которой великий князь настолько отдался своей страсти к приобретению разных вещиц, что мне стоило большого труда удерживать его. Он набил ими целые чемоданы, а в нашем багаже и без того было 47 мест.
Из Рима мы поехали в Бари, где посетили хранящиеся там мощи патрона России св. Николая Чудотворца, за которые император Николай предлагал папе Григорию XVI баснословные суммы; а ночью прибыли в благословенный природой живописный городок Бриндизи. Чтобы вечером отплыть оттуда на Корфу. Живо вспоминаю это восхитительное плавание.
Была ночь. Я стояла на палубе и любовалась фантастическою картиною слияния двух стихий — моря и неба; они, казалось, обнимали друг друга, и небо, упоенное морем, бросало в его лоно все свои звезды. Рано утром, палящие лучи солнца, прорезав дымку утреннего тумана, осветили крутые холмы острова Корфу. От его берегов отделился русский фрегат и пошел навстречу нашему судну. На берегу, мы увидели греческого короля и группы русских в парадных мундирах. Русские матросы явились на наш корабль поздравить с приездом великого князя. Он не без смущения отвечал на их приветствия и, быстро облачившись в свой парадный мундир, стал высаживаться. В этот момент на всех, стоявших на якоре, кораблях, русских, французских, английских и турецких, загрохотали пушки, и загремела музыка. Великий князь, выйдя на берег при звуках национального гимна, был принят в объятия поджидавшей его королевой и затем поехал в загородную виллу Монрепо. Королева Ольга — прелестная особа: нельзя вообразить себе ничего чище, девственнее и симпатичнее ее лица: неудивительно, что брат просто боготворит ее.
Доктор и адмирал предупредили, что мое присутствие произведет большой скандал. Я и сама это чувствовала и не раз просила великого князя позволить остаться в Бриндизи, где подождать его, но он заупрямился и, как всегда, дорого заплатил за свое упрямство, оно стоило ему гнева императора и похода в Хиву.
Продолжение путешествия. Возвращение в Россию. Поход в Хиву
Вечером того же дня я переправилась в Бриндизи, куда через несколько часов явился и великий князь. Отсюда началась вторая часть нашего путешествия на пути в Россию. Мы останавливались в Неаполе, Риме, Флоренции, посетили Геную, Милан, Венецию, прожили два дня в Вене и через Варшаву в Петербург.
В Неаполе и Риме великим князем овладела настоящая мания к бюстам, статуэткам и редким вещам, из бронзы, мрамора и порфира. Он накупил такую массу и так рьяно гонялся за ними, что у меня кружилась голова.
В Триесте мы осматривали недостроенный дворец эрцгерцога Максимилиана, одиноко стоящий на белой скале над морем, как надгробный памятник этого несчастного принца (Мирамаре — замок, построенный в 1854 — 56 гг. в 6 километрах от Триеста, мексиканским императором Максимилианом, казненным в 1867 г.)…
В Варшаве, при виде вышедшего навстречу великому князю его Волынского полка, я ощутила прилив гордости и тщеславия. С приездом в Петербург начались тревоги…
Между тем, как мы, путешествуя, убаюкивали себя сладчайшими иллюзиями, наш толстяк-доктор посылал великому князю Константину письма, в которых советовал отослать моего Николая подальше от меня и намекал на поход в Хиву. Он старался воспламенить воображение великого князя рассказами о ратных подвигах, рисовал ему соблазнительную картину его триумфального возвращения из похода со славою героя и Георгиевским крестом за храбрость и настолько успел в этом предприятии, что великий князь, после многих страшных сценах со своим отцом, от которых он провел несколько дней в жесточайшей лихорадке, наконец, покорился.
Не отчаивайся, моя дорогая, — утешал он меня: — через несколько месяцев я возвращусь, и тогда со мной будут обращаться не как с ребенком, а как с взрослым человеком. Наконец он решился уехать только после того как ему обещали оставить меня в покое и не пытаться разорвать нашу связь. Ему пришлось даже поспорить из-за этого с самим царем.
— Ваше величество может распоряжаться моей жизнью; но есть предел, где великий князь кончается и начинается человек.
В другой раз на замечание своего отца о безнравственности иметь любовницу он отвечал:
— Зачем так упрекать меня, если это у нас всех в крови.
И привел примеры Петра Великого, Анны, Елизаветы, Павла, Николая, своих дядей и еще одного, гораздо более близкого по родству лица (Александр II поглощенный интригами двора и семейными неурядицами, как известно, посвящал очень мало времени воспитанию своего сына Николая, умершего в 1865 году в Ницце.).
Отец его покраснел и умолк, так как он сам имел 15 лет любовницу. А прочие члены семьи Романовых разве безгрешны, и тайны их интимных связей не известны всей России?
Кто не знает, например, что одно высочество имеет любовницу, которую содержит до того скаредно, что она должна выпрашивать несколько копеек для покупки к чаю лимонов, или что одна высочайшая особа находится под башмаком капризной прелестницы, играющей министрами государства, как дети куклами. (Намек на вел. Княгиню Юрьевскую, состоящую в морганатическом браке с Александром II).
Но не буду разбирать чужие дела; у меня довольно и своего горя.
Вышло решение о причислении моего князя к генеральному штабу хивинской армии и его отъезде на место военных действий.
Я старалась превозмочь свою печаль и даже купила, в утешение, Георгиевский крест, чтобы вдеть его в петлицу великому князю, когда он возвратиться, с правом носить его. Бедное дитя, он никогда не получил этого права.
Письма из Ниццы
Прежде чем уехать, великий князь позаботился устроить меня возможно лучше и нанял мне прекрасную квартиру на Михайловской площади. Там накануне Рождества он сам устроил для меня елку с великолепными подарками, и на другой день, утром, я увидела у своего подъезда новый знак его щедрости и внимания — сани, запряженные парой вороных с медвежьей полостью и кучером Владимиром.
Срок отъезда в Хиву приближался, но перед этим великий князь должен был съездить в Ниццу к своей больной матерью. Эта поездка заняла не более 10 дней, в продолжение которых я получила от него следующие письма: