Вслед за тем великий князь Николай Константинович и девица Валерия обвенчались. По одним сведениям в селе под Ташкентом, по другим — прямо в доме великого князя. 36-летняя разница в возрасте молодых не смущала. Таинство брака освятил отец Алексей Свиридов.

С космической по тем временам скоростью весть об этом долетела до Зимнего дворца. Романовы ахнули:

— Ники — двоеженец! Даже троеженец! Если считать казачку…

— Нет, — заступался брат Константин. — Его брак с Надеждой фон Дрейер Святейший синод счёл недействительным. А с Дарьей Елисеевной он просто сожительствует. И насчёт гарема из гюльчетаек юридических доказательств не имеется.

После перебранки направили в Ташкент комиссию из врачей психиатров Гардинга и Розенбаха. Подчинили их инспектору адмиралу Казакову.

Великий князь принял эскулапов во всём блеске восточного гостеприимства. Они были сражены его щедростью, обаянием, интеллектом, философией, специальными познаниями в области ирригации, землеустройства, строительства, сельского хозяйства вообще, хлопководства, садоводства, огородничества и многого чего другого в частности. В заключении они также отмечали: «… местное население, землепашцы, хлопкоробы, фабричные местных хлопковых фабрик рабочие, относятся к его высочеству с чрезвычайным почтением. Зовут они его высочество не иначе как «благодетель», а иные — «государь всея пустыни». Население выказывает ему знаки самой искренней любви».

Проводивший своё собственное расследование адмирал Казаков имел иное мнение. В соответствии с ним иерея Алексея Свиридова, венчавшего Романова и Хмельницкую, лишили прихода. Новобрачную схватили и выслали в Тифлис на жительство без права возвращения в Ташкент. А к его императорскому высочеству адмирал приставил нового главного охранника — твердолобого служаку Гестова. Тот сразу разогнал прислугу в доме Николая Константиновича и покидать ему Ташкент запретил. Даже на улицу разрешил выходить только под конвоем двух солдат.

«Чувствую себя зверем в клетке, на которого тычут пальцем, смеясь», — писал в дневнике Николай Константинович. Ситуацию с Валерией Хмельницкой брату Константину объяснял так:

«Жениться на Валечке я могу и должен, потому что брак мой с Наденькой синод признал незаконным и потому что Валечка уж и так мне жена. Однако ж, и не могу я на Валечке жениться, и не должен из уважения к Наденьке. Потому, стало быть, с Валечкой я только обручился. С меня и того довольно, чтобы считать её женою своею. Прошу тебя, братец Костя, порадей Валечке для меня. У неё слабая грудь, неровен час чахотка. Боюсь, в Тифлисе жить ей теперь не здорово. К тому же, ожидает она от меня дитя».

Увы, интеллигентный великий князь Константин Константинович был бессилен. Всё решал Николай II. Так было заведено у Романовых: старшим дома считался император. Независимо от возраста и позиции на генеалогическом древе.

У Надежды Александровны лопнуло терпение. Она подалась за сыновьями в столицу. Тогда великий князь перевёз в дом Дарью Елисеевну. Но с Валерией в Тифлисе переписывался регулярно через курьеров: капитана Лебедева и лакея Афанасьева.

Одним прекрасным вечером Валерия, переодетая грузинкой, покинула столицу Грузии в восточном направлении. В Баку её встретил Лебедев. Они сели на пароход и поплыли через Каспийское море. В пути капитан, возбуждённый винными парами и качкой, попытался изнасиловать Валерию. Благодаря её мужеству попытка сорвалась.

В Красноводске Лебедев усадил гимназистку на поезд, отправлявшийся в Ташкент. Но почему-то он прибыл в Самарканд, который в маршруте прописан не был. К вагонам бросились жандармы. По паспорту Валерия значилась Елизаветой Моисеевой Хмельницкой, 45 лет…

В полицейском участке путешественницу осмотрели врачи. Ни чахотки, ни беременности у неё не оказалось.

После этого Валерию вернули в Тифлис. Там долго требовали вернуть «полиции запись о браке с великим князем, ежели таковая имелась, и дарственную от него на деньги, переходившие в распоряжение девицы Хмельницкой по достижении оной совершеннолетия.

Добившись своего, власти посадили всё семейство Хмельницких на пароход и услали в неизвестном направлении.

С тех пор великий князь Николай ничего уже более о Валерии не слышал. Не раз осведомлялся он о её местонахаждении в полиции, но никаких сведений получить не смог. Разговаривать с ним на сей предмет отказывались категорически».

Так рассказывает Михаил Греческий о финале последнего романа его императорского высочества Николая Константиновича.

Потом было резкое столкновение с Гестовым. Великий князь обещал пустить себе пулю в лоб, если тот не покинет Ташкент. Генерал с большим трудом отговорил подопечного от самоубийства. Потом посадил под домашний арест. Когда Ники угомонился, отправил его в Крым.

Осень государя всея пустыни

Там, в Балаклаве, великий князь почти год жил в доме жандармского начальника Швингмана. У него развилась сильнейшая апатия. Немного расшевелить Ники удалось Надежде Александровне, приехавшей к попавшему в очередную передрягу супругу. Она предложила открыть бесплатную столовую для беспризорных сирот. Глядя на голодных детишек, с жадностью поедающих его обеды, великий князь ощущал, что он ещё кому-то нужен.

Летом 1903 года Николай Константинович неожиданно встретился с обожаемой сестрой королевой Греции Ольгой. Она выхлопотала у Николая II разрешение для брата вернуться в Ташкент. Здесь, окружённый любовью местных жителей, он снова воспрял душой.

В этот период великий князь жил русским барином — с бесшабашным размахом. Он купался в роскоши, закатывал пиры для гостей, пил, зло шутил в адрес отвергнувших его Романовых. А вот выезжать в город мог только в сопровождении жандарма. Да и личные деньги без разрешения властей тратить нельзя было.

С годами Николай Константинович стал больше чудить. Чем доставлял материал для анекдотов и легенд. Так, задумал он подарить икону Божьей Матери церкви в Кауфмановке. Той самой деревне, где, якобы, происходило его венчание с Валерией Хмельницкой. Икону писал местный богомаз под руководством великого князя.

«В день внесения иконы в кауфмановский храм собралась в Кауфмановке гибель народу со всей округи и из самого Ташкента, — рассказывает далее Михаил Греческий. — Приехали ташкентские власти вместе с самим генерал-губернатором.

Попы из соседних деревень служили торжественный молебен.

Когда сняли покров со святого образа, вся церковь замерла. Послышались восхищённые крики. Писана икона была на современный манер — ярко, выразительно. Почти реалистически. Киот также был чудом искусства ювелирного и покрыт точайшим филигранным кружевом, самоветами, драгоценными камнями. Даже церковники, видавшие немало знаменитых образов, и те, как простодушные дети, восторженно разинули рты.

Спору нет — прекрасней иконы не имелось в Туркестане ни в одном православном храме!

И только обер-полицеймейстер вдруг гневно сдвинул брови и покраснел от ярости:

— Да это ж… — начал он. — Да как же это? Ведь это ж террористка Перовская!»

В последние годы Николай Константинович стал чаще болеть и тосковать. Надежды на перемены к лучшему таяли. Всё останется по прежнему. Император и семья его не простят и не реабилитируют, а он будет буянить, чудить, пить. И никогда не исправится, ибо таким его природа создала.

На девятом десятке в окружении большой семьи в 1911 году скончалась Александра Иосифовна. За 37 лет она так и ни разу не повидалась с первенцем, когда-то любимым Ники. Хотя сын много раз в письмах умолял её о встрече.

А вот брат Константин Константинович, поэт, эстет и мечтатель, в Ташкент после смерти матери приехал. Оставшись маменькиным сынком до седых волос, он яркой индивидуальности не имел. Потому и показался Николаю Константиновичу пресноватым.

Так и катилось у великого князя всё под уклон. Разочарование в людях вело к отдалению от них. А одиночество казалось то благом, то бедой.