— Нет. Я своей волей пойду. Нельзя заставлять своих людей делать то, от чего сам отказываешься. Вы согласны?

Вечером Тейнрелл явился к ней в Эркский квартал втроем: он и «архангелы».

— Ина Кардинена, наши искали вам достойного противника. И выбрали меня.

— Ох, Тейн. Это из-за моей ругани?

Он покачал головой.

— Нет, в общем. Я тоже отвечаю за всех своих, как и вы. И просто не хотелось разбивать хорошую пару.

— Да будет так. Место и время?

— Пять утра, а впрочем, как соберемся, лишь бы трудовой народ еще не зашевелился. В одичавшем парке у замка Ларго. От города далековато, но лишнего народу там не будет, мы это пока можем обеспечить.

После его ухода Танеида говорила с побратимом, с доктором, с иными прочими из своего окружения — и долго лежала без сна, не чувствуя усталости. Тейнрелл — это было страшно. И не потому, что он сильнее ее в бою, и не потому, что они равны мастерством, хотя у каждого свое умение — это само собой разумелось. И не из-за каких-то там обоюдных симпатий: Тейнрелл питал к ней изрядное уважение, она его почти любила — за то, что он был без затей честен, без долгого ума — порядочен и просто в качестве изумительного творения Господа Бога. Но ничего сверх того, кроме некоего внутреннего запрета, почти неосознанного, встроенного в душу, точно первородный грех, травма плотского рождения. Эта болезнь и заставила ее хлестнуть Тейнрелла словом, как норовистого жеребца — плетью. Хотела ли этого она сама, Танеида, или ею хотели, ей шли, через нее желали ссоры? Нет, все-таки иначе было нельзя, это понимал и Тейн. Нужно было обоим переступить через весь иррациональный ужас и нарисовать такую точку в затянувшейся распре, чтобы никто не посмел ее стереть.

— Я надеялась, что это будет не он, и в то же время поставила именно на него, — подумала Танеида трезво. — И на себя.

А ведь так удачно всё складывалось завтра. Еще кстати и Армор приехал на побывку — по театрам, музеям и прочим зрелищам поводить свою метрессу. Ну вот, завтра ужо будет им… зрелище.

В Ларго приехали верхом. Отряд Танеиды был небольшим, человек двадцать вместе с санитарной командой. Зато вся лужайка, помимо отгороженного посередине места, была полна бурыми мундирами без погон. День начинался подходяще — легкие тучки, солнце слепить не будет.

Танеида уселась на складной стульчик, приказала Нойи:

— Чеши косу.

Он надел кожаный обруч, переплел косу ремнями и прицепил конец к поясу — чтобы не трепалась и не мешала. Пригнувшись, поставил на ладонь один ее сапожок, другой — не проскальзывают ли подошвой, трава еще в росе.

— Кофейком не напоишь? — спросила полушутя, кивнув на пестрый термос в докторовой сумке.

— Нельзя, допинг, — отозвался Нойи серьезно. Обмен репликами, как и облачение посестры, входил в давно отлаженный ритуал.

С той стороны на поле вышел Габрелл — прочесть условия, которые и так были известны. И Тейн.

Он и Танеида заранее сняли кители. Клинки им тоже подобрали заранее, еще вчера, из богатого запаса обоих: почти парные, но у каждого свой, чтобы было по обычаю.

Обнажили оружие, бросили ножны на траву. Сошлись. Первая Танеида выпала — будто нехотя. Тейнрелл отбил.

— Смотри, — шепнул Дан своему закоренелому приятелю, — вот это настоящее.

Тот отмахнулся — не до того сегодня.

Действительно, противники — для неопытного глаза — почти не двигались, только кисти рук. Удар — парир, удар — отбито. Знали друг друга назубок, испытывать, кто чего стоит, как принято у фехтовальщиков, было не нужно. И как будто сами опасались проявить в полную силу свой бойцовский азарт.

Тейн всё же разыгрывался, забывал, что они не в зале для тренировок: движения стали размашистей, легче. Игра Танеиды вовлекала его во всё убыстряющийся, привычный обоим ритм и подчиняла себе. Он уже раза три задел ее, но только испятнал сорочку. Его собственная пока оставалась белой.

Бились каждый на своей стороне, лицом к «войску противника». Вдруг Танеида резко отпрыгнула в сторону, как бы стараясь поймать Тейнрелла на выпаде в пустоту. И люди Та-Эль увидели ее улыбку, которая, как они знали, появлялась от невероятной внутренней сжатости при полной свободе внешних движений.

— Боже, как они могут столько держать этот темп, — простонал Хорри. Побратим уже давно сел на землю, зажав рукой глаза. А карусель всё вертелась, и прежняя улыбка цвела на ее губах. Сколько — минуту, полчаса, час? Времени не стало, не было ни утра, ни дня, и солнце замерло посреди неба.

Тут нечто произошло. Ритм смялся. Танеида открылась на долю мгновения — Тейн ударил изо всей уже начавшей иссякать и подаваться силы. Но она резко ушла в сторону, почти теряя равновесие, и его шпага скользнула по ребрам чуть левей ее сердца. Уже совсем почти коснувшись травы, она сделала свой последний выпад — и, соединившись, упали оба.

Нойи сбросил руку с лица. Доктор Линни рванулся на поле. Но тут Танеида медленно встала, опираясь на свой обнаженный клинок. Вытерла его выбившейся из галифе полой густо окровавившейся рубахи. Линни и его санитары хотели поддержать ее — махнула рукой на Тейна: туда идите.

Ее всадники окружили ее, заслонили от прочих, а она командовала сквозь зубы, сбрасывая одежду наземь:

— У кого спирт? Протирай. Царапины — чепуха. Подмышкой хуже. Бинтом заматывайте потуже. Нойи, кофе пои — теперь самое время. Кто свою рубашку одолжит? Скорее. Шпагу мою вложите в ножны и давайте сюда.

Подошел доктор.

— Ну?

— Он… живой пока. Я ему вколол полный шприц: на полчаса хватит. Идите, зовет вас.

Танеида подошла, опустилась рядом с его головой на колени.

— Тейн, дружище!

Он кивнул. Боли не чувствует или почти не чувствует, судя по всему: доктор знает свое дело, подумалось ей. И то благо.

— Ну, ина, залог ваш.

— Не могу. Знаю, что иначе всё пропадом, а не могу.

Он, не глядя, нашарил ее руку, сжал вокруг эфеса — его шпага так и валялась рядом, другие боялись дотронуться.

— Берите. Некогда мне.

— Так я свою вам отдам, чтобы было по чести.

— Вот славно, при полном параде пойду…

Вынула клинок из петли вместе с ножнами, положила у его руки. Тейнрелл слабо улыбнулся, — мы оба заговорщики, ина, игроки, и играем не из-за Лэна даже — во имя того, о чем нельзя проронить ни звука.

— Умер, — сказал доктор где-то за ее спиной.

— Пусть Бог поместит его среди воинов! — повторила она тогдашние слова шейха и выпрямилась. Вложила шпагу в ее ножны, которые протянул ей кто-то из «бурых», похоже, Рафель. Подошли люди, тело с головой накрыли плащом, унесли на носилках.

— А теперь я скажу, — она повернулась к толпе, которая ждала.

— Господа кэланги! Шпага Тейнрелла — на моем поясе. Я выиграла спор. Стоило мне это жизни человека, за которого я бы отдала всех вас вместе взятых. Брата на пути. И теперь от имени нас обоих я требую ваше оружие.

Враз наступила тишина. Кто подошел первым, Габрелл? Ее глаза не видели. Но как только клинок упал на траву у ног Танеиды, стали выходить и все прочие, по одному, по два, некоторые со своих мест бросали с размаху шпаги и сабли в середину образовавшейся груды. Старинные узоры на ножнах, металлические и кожаные накладки, тусклое мерцание камней на рукоятях. Все возвращались на свои места, никто не уходил прочь, и от этого, как и от негромкого шороха кожи о кожу, лязганья металла о металл, тишина становилась всё гуще и тяжелее.

— Так нельзя, — прошептал Хорри.

Дан кивнул:

— Верно. Но ты снова погоди.

Когда всё кончилось, Танеида как будто впервые перевела дух.

— А теперь забирайте свое железо обратно, — сказала она обыденно. — Не забыли, какое здесь чье, я думаю? И помните, для вас первых будет лучше, что ваши мечи больше не выйдут из ножен понапрасну. Прощайте, господа!

И повернула к своим.

— Помогите в седло усесться. Вроде заработала эту почесть, а? Ну, доктор, поехали швы накладывать. Да, Нойи, ты как, меня здесь арестовывать будешь или спустя некоторое время?