ПЛАТЬЕ НАВЫРОСТ

Лепил мокрый, противныйснег. «Дворники» с трудом счищали белую коросту с окон его машины. Дорога былабезлюдной, но он ехал с напряжением - скользко, темно, сырость пробиралась подлегкую кожаную куртку - и почему он не надел дублёнку, вырядился, как жених.Выехал без настроения. Наверное, можно было отложить поездку, но отец Георгийочень просил привезти ему пачку свечей, несколько бутылок лампадного масла,ладана. Набралось три тяжёлых коробки, хотелось успеть до Рождества. И вотдотянул - три дня до Рождества осталось, только бы обернуться туда и обратно.Отец Георгий жил в Псковской области, в самой глубинке, в маленьком селе накраю леса. Ехали к нему отовсюду, потому как святой жизни был человек.Усталости, казалось, не ведал, всех привечал, обогревал любовью» от бедыотводил. Ехали к нему люди с тяжёлым сердцем, а возвращались просветлённые,умел отвести от человека уныние, умел развернуть его от беды, подтолкнуть кБогу.

Николай заметил, что какстал вспоминать об отце Георгии, так и теплее вроде стало в машине. Уж с ним-тоотец Георгий повозился» пока не вытащил из отчаянья» пока не заставил жёсткооценить свою жизнь. Что делаешь? Куда катишься?

Николай был в Москвечеловеком заметным, под его началом находилось несколько вещевых рынков, жил -как по минному полю шёл - вправо - воронка, влево - обстрел. Пока, в концеконцов, и не «подорвался на мине». На него наехали, стали сводить торгашескиесчёты, он попытался встать в стойку, напрячь их, опередили - сожгли дачу,принялись угрожать. Хорошо, что он один, семьи не было, как разошёлся с первойженой, всё недосуг было второй раз жениться. Теперь его холостяцкая жизньоказалась благом. Уж кого-кого, а его близких «доброхоты» в покое бы неоставили. А так - один как перст. Но брали измором — звонили, угрожали, писалиписьма, просили освободить поле деятельности по-хорошему. В прокуратуру пошлиписьма. Один раз вызвали, второй. Николай чувствовал: надо уходить по-хорошему,но такая ненависть в душе клокотала, что он даже ночами проигрывал давнонаписанный сценарий мести. Убью, убью обязательно. Пусть сяду, но не потерплю,какой я после этого мужик?

В Псков поехалналаживать контакты, были у него там свои люди, хотел поговорить, обсудитьпредстоящую борьбу. А машина возьми да и поломайся на дороге, аккурат у опушкилеса, у крайней избы, в которой горел крошечный огонёк лампады. Постучал.Открыли. Маленький седой старичок с бородой до пояса.

Заходи, мил человек.Заходи, гостем будешь, - молочка налил, отломил хлеба.

Ешь. Говорить потомбудем.

А что говорить? Мнеговорить нечего, - насторожился Николай.

Нечего и нечего»неволить тебя не буду. Пей молочко, пей.

И как прорвало Николая.Разрыдался он. уронив голову на стол, покрытый веселенькой клеенкой, и рыдал,как освобождался. И стал — говорить. По чуть- чуть все и рассказал. Утром онразвернул свой «мерседес» обратно в Москву. В ожидании новой жизни сердцепритихло. Смог. Смог сжечь все мосты, переступить через ненависть и жаждумести. Оказывается, уйти — большая победа, чем отомстить. Он не понимал, емурастолковали. Пошумели «коллеги», поугрожали, и — отступились. Два месяца нигдене работал. Потом в одном православном издательстве стал заниматься реализациейкниг. Навыки были, получилось. Деньги, из-за которых так убивался, как-то вдругизмельчали, отошли на второй план. На первом сияла нестерпимо ярким светомосвободившаяся покаянием совесть, как легко ее бремя, как удивительно ееторжество. К батюшке Георгию с тех пор зачастил. Уже потом узнал, что старецсей в России известный. К нему едут отовсюду специально, это только он случайнона огонёк заглянул.

Вот и сейчас едет.Торопится. Торопится обернуться до Рождества. И что-то беспокоит его помимослякоти, раздражает. Ну, конечно, она, навязавшаяся попутчица,

Батюшка дал ваш телефон.Благословил взять меня к нему, как поедете.

Взял. Благословил отецГеоргий, нельзя не взять. А самому маета. Девушка какая-то забитая, платок наглазах, вжалась в угол заднего сидения. Уже часа три едут, а она ни слова.

Закурить можно? -спросил.

Мне не хотелось бы... —прошептала девушка чуть слышно.

Вот ещё новости, всобственной машине и не могу курить. А так хочется затянуться. Навязалась!Робкая, робкая, а «мне не хотелось бы...» А мне хочется курить.

Может, разрешите однусигарету? - спросил, еле сдерживая раздражение.

Мне бы не хотелось...

Николай резко остановилмашину. Вышел. Запахнул свою хлипкую курточку. Спички гасли на ветру, оннервничал, наконец-то затянулся.

К отцу Георгию приехалиуже к вечеру.

Вот молодец, вотмолодец, привез рабу Божью Марину. Я просил, спасибо, не отказал, - суетилсяотец Георгий возле Николая.

А Николаю уже и стыдно:надо было с ней  поласковее, что это я, всю дорогу молчал, злился, извинитьсячто ли? Марину определили на постой к старой сгорбленной Савишне. До неё пройтис километр, но Савишна сама явилась. Углядела машину: пойдём, дочка, печка уменя топлена, вареньем угощу из крыжовника. Любишь из крыжовника?

Девушка смущённо улыбнулась,отвела глаза.

А Николая отец Георгийопределил в пристройку. Небольшая пристройка давно служит ему гостиницей. Едутиздалека, остановиться где-то надо. А таи и свет, и печка, и иконы на стене.Несколько коек а рад. хватает, Николай вошёл, увидел молоденького мои- ха,стоящего на молитве. Тоже приехал к батюшке. Монах повернул к Николаюприветливое лицо, махнул рукой на свободную кровать, дескать, располагайся, номолитву не оставил. Николай лёг. Самка, затёкшая от сидения в машине, слегканыла. Усну? быстро.

Утром у батюшкиной кельиуже была очередь. Он оказался за девушкой, с которой ехал. Мариной что ли.,.Она подняла на него глаза и тут же опустила. Извиниться, что ли? Да нет, раньшенадо было. Стад готовиться к исповеди. Прежде, чем войти к батюшке, девушкаперекрестилась три раза. Монашка, что ли.. Не разговаривает, забитая какая-то.Долго, очень долго девушка не выходила. А вышла... Николай натолкнулся на еёвзгляд, полный ужаса. Она смотрела на Николая, широко раскрыв глаза и как-то немигая. Он заметил, только значения не придал. Огонёк лампады из открытой дверизвал следующего посетителя. Николай встал. Господи, благослови! Батюшка вепитрахили, поручах сидел на стуле, устало опустив спину. Белая борода еговыделялась в полумраке комнаты первой, потом уже — лицо, глубокие морщины,

Ну что, раб БожийНиколай, всё на «мерседесах» разъезжаешь?

Нельзя без машины, отецГеоргий, поездом я бы и сейчас ещё ехал.

Ну давай, что у тебя...

Знакомый холодок подсердцем. Сейчас надо сказать всё, не утаить, не слукавить. Стал говорить, каквсегда, сначала неровно, путаясь, а потом как в омут головой — всё.

Батюшка слушал, склонивголову и прикрыв глаза. Иногда лишь слегка кивал головой — дескать, слышу, несплю, рассказывай. И вот оно, блаженное облегчение. Батюшка накрывает головуНиколая епитрахилью, читает разрешительные молитвы. Чтобы пережить это светлое,ни с чем не сравнимое чувство, можно было бы не только на «мерседесе», пешкомприйти в эту продуваемую ветрами избушку. Николай поднялся с колен, подошёл подблагословение.

А ты, раб Божий, сколькобобылём жить собираешься? Немолод уже, пора, пора гнездо вить.

Да моя невеста ещё, отецГеоргий, не родилась, - привычно отшутился Николай.

А вот и родилась. Сидиттам. Мариной зовут. Попутчица твоя от самой Москвы, чем не жена тебе?

Шутите, отец Георгий...Как найду себе невесту, сразу к вам привезу, знакомиться, А пока другие у менязаботы.

Я тебе серьёзно говорю,— голос батюшки стал твёрдым. - Она, Марина, тебе жена, разгляди её, самубедишься, - и махнул рукой на дверь, иди, дескать, хватит, поговорили.

Вышел. Где она, его«жена»? А вот, сидит пичужкой, укутавшись в большой чёрный платок. Может, егождёт, «мужа ».Марина? Вас Марина зовут? Вы меня простите, что я так строг был,пока ехали. На меня, понимаете, столько забот навалилось.

А я-то тут при чем! -Девушка подняла на него глаза, полные слёз. — Мне-то что до ваших забот? Яприехала у батюшки благословения просить в монастырь. Он всё говорил подожди,да подожди, а тут позвал. Я и поехала. Мне бы поездом лучше, а он благословилвам позвонить. У вас проблемы, только я тут ни при чём.