Позднее Ленин говорил об эсерах: «На самом деле их сила — пуф. Поэтому, когда нам сообщают о состоявшемся недавно (в 1919 году. — A.M.) совете партии правых эсеров, когда Чернов заявляет: «Если не теперь и не нам, то кому же больше скинуть большевиков?» — то мы говорим: «Страшен сон, да милостив бог». Теперь мы только удивляемся, как им не наскучит повторять свои ошибки…»

Однако в гражданскую войну власть на Волге и в Сибири переходила от большевиков к нинистам, а от них — к белогвардейским генералам. В 20-е годы Ленин всерьез боялся повторения этой истории и видел в нинистах главную опасность для революции. Слова, обещания и добрые намерения в таких случаях ничего не значат: «Мы в свое время подписывали клятвенные обещания верности царю при вступлении в Государственную думу». Также тогда поступали меньшевики и эсеры… «Я не верю в политике на слово», — заметил однажды Ленин. «Кто же не знает, что в политике учитываются не намерения, а дела? не благие пожелания, а факты? не воображаемое, а действительное?»…

Не лишена интереса переписка Ленина в 1919 году с одним из вождей меньшевиков Николаем Рожковым. Тот уговаривал Ленина стать единоличным диктатором — по сути, взять на себя миссию «русского Бонапарта». Ленин это предложение отверг, назвав «пустяками». Но в следующем письме Рожков снова настаивал на своем…

К 1922 году многие нинисты находились под арестом, но оппозиционные партии еще выпускали легальные журналы («Народ», «Максималист», «Знамя» и другие) и участвовали в выборах в Советы. Старались найти какую-то почву для протеста… Сатирическая заметка из печати 1923 года: «Один безработный эсерик после избирательной кампании в Московский Совет подошел к заводу бывший «Проводник», ища занятий.

— Что тут делают, товарищи, на заводе?

— Галоши…

— А… до свидания!

Эсерик рассердился и быстро повернул от завода. Почему?»

В 1924 году легальная деятельность оппозиционных партий окончательно прекратилась, все они перешли в подполье. Правда, легальная оппозиция в стране от этого не исчезла — теперь в нее переходили… сами большевики, начиная со Льва Троцкого.

Впоследствии некоторые бывшие нинисты сыграли не последнюю роль в борьбе с этой оппозицией. «Русский Бонапарт», которого часть из них мечтала найти в Ленине, неожиданно обнаружился в лице Сталина, и они горячо его поддержали. Из рядов нинистов вышел, между прочим, генеральный прокурор СССР Андрей Вышинский (меньшевик до 1920 года). Среди большевиков ходили упорные слухи, что при Временном правительстве прокурор Вышинский был причастен к неудачной попытке арестовать самого Ленина. В 1919 году Вышинский и его товарищи направили Ленину письмо, где возмущались преследованиями меньшевиков. Обвиняя позднее старых большевиков, Вышинский даже поддразнивал их своим прошлым. Так, на процессе Радека и Пятакова в 1937 году генеральный прокурор неожиданно заявил: «Всем известно, что не было и нет более последовательных и более жестоких, озверелых врагов социализма, чем меньшевики и эсеры».

Можно себе представить, что почувствовали при этих словах сидевшие на скамье подсудимых старые большевики! Ведь они возглавляли революцию, когда их обвинитель принадлежал как раз к этим «жестоким, озверелым врагам».

В 1917 году одним из застрельщиков борьбы с большевиками выступал меньшевик Давид Заславский. В газете «День» он разоблачал их как вольных или невольных изменников и германских агентов:

«Если бы Ленин, Зиновьев и Троцкий хотели, они могли бы объявить себя временным правительством… Но Зиновьев и Троцкий — трусы. Они не хотят взять власть и не возьмут ее… Троцкий и Каменев не станут во главе современной пугачевщины, и она перешагнет через них».

«События июльских дней и то, что их подготовило, это бесконечно спутанный и кровавый клубок, где легкомыслие и неразборчивость сплелись с прямой изменой, предательством и шпионажем. Во всем этом надо разобраться… И я не испытывал бы угрызений совести, стоя вместе со всей революционной Россией у запертых двойным замком дверей камеры Троцкого».

Ленин называл Заславского «грязным господином… негодяем… наемным пером… героем похода на большевиков» и попросту «собакой». В 1918 году Заславскому даже пришлось посидеть в советской тюрьме. Выйдя на свободу, он так подытоживал в газете свои чувства, обращаясь к Ленину и его соратникам: «Несколько лет тому назад французское буржуазное правительство посадило в тюрьму известного публициста Эрве. Затем оно амнистировало его.

— Вы ждете от меня благодарности? — писал Эрве на другой день. — Вот она: merd!

Он написал это слово огромными толстыми буквами на первой странице».

Однако в 1934 году Заславский вступил в правящую партию и вплоть до 60-х годов считался ее «первым пером» — ведущим журналистом и сатириком страны. В 30-е годы «герой похода на большевиков» вновь обличал тех же людей — уже со страниц «Правды»: «Троцкий, Зиновьев, Каменев — бандиты и уголовные преступники. Это установлено судебным процессом, который сорвал с них последнюю маску… В дореволюционных тюрьмах бывал «сучий куток». Там сидели самые поганые, наиболее развращенные уголовные элементы, предатели в своей же уголовной среде, грязнейшие убийцы. Скамья подсудимых на деле Зиновьева — Каменева — Смирнова была таким сучьим кутком… Поставленные рядом у края могилы, они толкали в нее друг друга. Они сгнили заживо до конца, суду оставалось убрать эту живую человеческую падаль из советского общества».

Но в целом погоду к тому времени делали, конечно, не бывшие нинисты (многие из которых сами сложили головы в 30-е годы), а совсем другие люди.

«Послушать его… и все мы будем болтаться на фонарях». Довольно влиятельную оппозицию большевикам после революции составляли также анархисты. Они заседали в Советах, выпускали свою печать (так, в 1919 году выходили шесть анархических газет и шесть журналов). Поворот большевиков от разрушения всего старого к «защите отечества» многие анархисты сочли изменой революции. Например, анархическая газета «Буревестник» в 1918 году печатала такие задиристые стихи матроса Ивана Губарева:

Как известно, анархисты даже воевали под своими черными знаменами и во главе с «батькой» Нестором Махно — против белых и красных…

Летом 1918 года вождь большевиков и боевой предводитель анархистов встречались и беседовали в Москве. В разговоре, по воспоминаниям Махно, Владимир Ильич настойчиво повторял одну и ту же мысль: «Анархисты всегда самоотверженны, идут на всякие жертвы, но близорукие фанатики, пропускают настоящее для отдаленного будущего… Большинство из них если не ничего, то, во всяком случае, мало думают о настоящем; а ведь оно так серьезно, что не подумать о нем и не определить своего положительного отношения к нему революционеру больше чем позорно… Большинство анархистов думают и пишут о будущем, не понимая настоящего, это и разделяет нас, коммунистов, с ними».

«При последней фразе, — писал Махно, — Ленин поднялся со своего кресла и, пройдясь взад и вперед по кабинету, добавил:

— Да, да, анархисты сильны мыслями о будущем; в настоящем же они беспочвенны, жалки исключительно потому, что они в силу своей бессодержательной фанатичности реально не имеют с этим будущим связи…

И тут же просит меня не принимать это на свой счет, говоря:

— Вас, товарищ, я считаю человеком реальности и кипучей злобы дня. Если бы таких анархистов-коммунистов была хотя бы одна треть в России, то мы, коммунисты, готовы были бы идти с ними на известные условия и совместно работать на пользу свободной организации производителей».