Уже стемнело, когда Йожеф добрался до Монтаны. К лагерю, который раскинулся на десять миль, дорога вела от автодрома. Витки его, общей площадью в триста двадцать тысяч квадратных метров, были освещены; прожекторы и звукоусилители, подвешенные на гигантских стальных мачтах над пустым полем, будто ожидали съемки финального эпизода какого-нибудь фильма Феллини.

— Даже патрульные вертолеты автоинспекции, описывавшие над шоссе свои вытянутые восьмерки, оказались бессильны перед этим безудержным дорожным элефантиазисом,[6] — сказал Йожеф. — Десятки частных самолетов даже с воздуха не могли отыскать себе место для посадки.

— И восьмидесяти тысяч стояночных мест оказалось недостаточно, — сказал Йожеф.

— Но еще больше любителей этих рок-фестивалей пришло пешком, — сказал Йожеф. — Через горы и леса, по дорогам и без дорог, по шпалам. Устроители рассчитывали на сто тысяч, а явилось втрое больше.

Дождь лил не переставая.

— Было холодно, — сказал Йожеф.

— Подъехать на машине, хотя бы и не к самой эстраде, думать было нечего, — сказал Йожеф. — Машины в двадцать — тридцать рядов, словно повозочным лагерем, окружили котловину меж холмов, которая из-за дождя, стекавшего по красной глине, обратилась в дымящееся испарениями болото, а люди — в шагающих по нему голенастых птиц.

— Удалось тебе, наконец, припарковать машину, бедняга Йожеф? — спросил Мануэль, обращая к дождливому небу лицо, обрамленное русой бородой.

Рубаха была на нем хоть выжимай.

— Боюсь, я ее больше не найду, — сказал Йожеф. — Что, замерз?

— Продрог до костей, — ответил Мануэль.

Йожеф стянул с себя толстый свитер и отдал Мануэлю; прорезиненный плащ тоже защищал от холода. Мануэль снял рубашку, скомкал и выбросил из палатки, натянув свитер прямо на голое тело, хотя тот чувствительно шерстил.

— Ты когда приехал? — спросил Йожеф.

— Вчера утром, — сказал Мануэль.

— И все время дождь? — спросил Йожеф.

— Без перерыва, — сказал Мануэль.

— Ты случайно не видел мою жену? — спросил Йожеф.

— А разве она здесь? — спросил Мануэль.

— По-моему, в Монтану сбежала. Хотя, — сказал Йожеф, — в полумиллионной толпе… почему ты именно ее должен был повстречать.

— Бедняга Йожеф, — сказал Мануэль. — Дал бы ты ей, наконец, под зад коленом.

— Нет, — сказал Йожеф, — нет, не могу. Бедное, несчастное создание!

Мануэль засмеялся, выставив из нечесаной бороды длинные желтые зубы.

— Почему несчастное, — сказал он с ухмылкой, — бедный ты мой Йожеф? Двадцать лет, красива, как я не знаю что, гомики и те на нее оборачиваются.

Сверху и снизу в старую двухместную палатку затекала вода, раскисший земляной пол хлюпал под ногами, над складной походной кроватью пищали комары: идиллия полная. Не хватало разве что сердечного приступа, но пока обошлось.

— И слава богу, — сказал Йожеф, — потому что для трехсоттысячной толпы, вдобавок на добрую долю взвинченной гашишем и героином, все равно мало…

— …мало этих четырех медбригад, — сказал Мануэль, — всего-навсего девятнадцать терапевтов и шестеро невропатологов, которые там, на пунктах первой помощи…

— …которые до изнеможения… — сказал Йожеф.

— …двое на грани полного нервного истощения… — сказал Мануэль.

— …хорошо, что концерт из-за дождя начался только в полночь, — сказал Йожеф, — так что я еще вовремя прибыл, тем более…

— …тем более, дождь около одиннадцати перестал, — сказал Мануэль. — На холмах разложили костры…

— …и посиневшие от холода люди бензином из канистр… — сказал Йожеф.

— …всего девятнадцать терапевтов и шестеро невропатологов… — сказал Мануэль.

— …поливали отсыревшие сучья… — сказал Йожеф.

— …приносили и с тяжелыми ожогами… заедут, например, рукой или ногой прямо в костер, одурев от героина, — сказал Мануэль. — Или не заметят, что сигарета с марихуаной догорела между пальцев до живого мяса…

— …врачам стоило сверхчеловеческих усилий… — сказал Йожеф.

— …двое на грани нервного истощения, — сказал Мануэль.

— …кажется, семи тысячам… — сказал Йожеф.

— …кажется, семи, бедный Йожеф, — сказал Мануэль.

— …пришлось оказывать медицинскую помощь, бедный мой Мануэль, — сказал Йожеф.

— …пришлось, — сказал Мануэль. — Девятнадцать терапевтов и шестеро…

— …колотые, рубленые раны, ушибы, проломы черепа, солнечные удары, треснувшие и сломанные ребра, — сказал Йожеф, — множество случаев отравления морфием и ЛСД…

— …не считая, — сказал Мануэль, — также одного покушения на самоубийство.

— Одного?

Покамест все еще лило, и в палатку сверху и снизу затекала грязная вода.

— Своей машины, — сказал Йожеф, — я уже больше не увижу. И жены тоже. Надо же быть таким идиотом, надеяться одного человека отыскать в полумиллионной толпе.

— С кем же она, — спросил Мануэль, — с кем она убежала?

— Ни с кем, — сказал Йожеф. — Со всеми.

— Одним словом, от тебя? — спросил Мануэль.

— Может быть, — сказал Йожеф. — Вполне возможно, и от меня.

— В Монтану ее не отпускал?

— Да, — сказал Йожеф, — не отпускал. Но и не запрещал. Но она сказала: какой же это брак, если муж с женой не заодно?

— Или, — сказал Мануэль, — совсем наоборот: сам ехать не хотел.

— Отвратительно мне все это, — сказал Йожеф.

— Но теперь-то чего, — засмеялся Мануэль, — раз уж приехал.

— Все равно, — сказал Йожеф, — все равно отвратительно. Человеческое сообщество! Какое же это сообщество, если вступить в него можно, только нанюхавшись предварительно до одурения!

— Не вступить, — сказал Мануэль, — не вступить они хотят, а выйти, бедняга Йожеф.

— Откуда? — спросил Йожеф.

— Из общества, бедный мой Йожеф, — сказал Мануэль Эстебан Хесус де Альвейро-и-Фуэнте. — Выйти, что и тебе, насколько я понимаю, не удается.

— Положил я, — сказал Йожеф, — положил я с прибором на это ваше общество! И на тебя в придачу. Ничего, по-твоему, не остается, кроме самооскопления?

— Она тебе изменяет? — спросил Мануэль.

— Нет, — сказал Йожеф, — не знаю. Не думаю. Постоянного любовника у нее, наверно, нет, иначе я бы заметил. Да и сама бы сказала, не растерялась. Если только сейчас совсем головы не потеряла.

— Если вы, — сказал Мануэль, — потеряли что-нибудь, обратитесь в администрацию.

Йожеф поднял на него глаза. Мануэль улыбался во всю свою окладистую бороду, русую, как пшеничное поле летом.

— И по радио, — сказал он, — то и дело объявляют, на пять миль кругом слышно. Потеряна желтая мужская штормовка, в правом кармане коробочка с инсулином, нашедшего просят… Потерялись красные женские брюки из эластика, в левом кармане пессарий… Аллана просят немедленно вернуться домой в связи со смертью бабушки… Курт Мюллер потерял шприц и коробку пенициллина…

В соседней палатке итальянцы на железной печурке варили суп из рыбных консервов, и стлавшийся по земле дым заносило к Йожефу с Мануэлем — вперемешку с дразнящей обоняние луковой вонью и автоматными очередями итальянской речи.

— Не покормишь ли чем-нибудь, брат? — спросил Йожеф. — Я сегодня еще не ел.

— А зачем тебе есть? — спросил Мануэль.

— Проголодался, — сказал Йожеф.

— Странно, — сказал Мануэль Эстебан Хесус де Альвейро-и-Фуэнте. — Надо обуздывать инстинкт самосохранения, бедный мой Йожеф, иначе здесь пропадешь. В Америке только неграм их негритянскими врачами предписано питаться (если есть чем), чтобы поскорее плодились и завладели страной. А ты какой национальности, бедный Йожеф?

— Никакой.

— Вспомнил, венгр, — закивал Мануэль. — Венгрия, она в Европе находится?

— Кажется, — сказал Йожеф. — Венгрия, занимающая территорию в девяносто три тысячи квадратных километров, расположена примерно посередине между Северным полюсом и экватором, на Венгерской низменности, — сказал Йожеф. — В длину простирается приблизительно на четыреста семьдесят километров, в ширину — на двести пятьдесят пять. Климат сухой, континентальный, характеризуется резкой разницей температур. Поверхность большей частью равнинная или слабо всхолмленная, с северо-востока на юго-запад перерезана Венгерским среднегорьем, которое делит Венгерскую низменность на Большую (Надьалфёльд) и Малую (Кишалфёльд). Венгрия — одна из самых низколежащих стран Европы; самая высокая точка ее достигает лишь тысячи четырнадцати метров над уровнем моря. Гидрографически она представляет собой единую систему, все реки относятся к Дунайскому бассейну. Дунай, самый значительный центральноевропейский водный путь, на протяжении четырехсот двадцати девяти километров (из трех тысяч) проходит по территории нашей родины, хотя не в самом выгодном — юго-восточном — направлении (поскольку все сообщение в основном осуществляется в северном и северо-западном); к тому же впадает он во внутреннее море. В центре Задунайщины находится крупнейшее в Центральной и Западной Европе озеро, Балатон. Площадь его зеркала — пятьсот девяносто два квадратных километра, длина — семьдесят шесть километров, ширина — пять — двенадцать, средняя глубина — три с половиной метра. Важной статьей дохода служит рыболовство. Летом озеро (к сожалению) привлекает большое количество туристов из разных стран.