Сразу после убийства молодого Бэдфула разговоры в их компании то и дело напрямую касались этой печальной темы. Арри Хьюз, в числе прочего, первым указал на явную ненормальность преступника. Естественно, все начали спрашивать Хестера, что все это могло бы значить. Доктор в ответ, все с той же полу насмешкой, нес такую заумь, пересыпая ее специальными медицинскими терминами, что слушать его было невыносимо скучно. Видимо, он склонялся к тому, что преступник — маньяк, а следовательно, для ломания копий просто нет повода. Мари уклонялась от высказывания какого-либо мнения, Хьюз кипятился, так и сыпал предположениями, но все они казались лишенными логики или попросту высосанными из пальца.

Во время этих разговоров Арбо тайком наблюдал за доктором, отмечая некоторые странности его поведения. Поэту казалось, что тот как-то не так, как все, реагирует на происходящее: то едва заметно скривит рот, то вдруг прищурится так, словно хочет спрятать глаза, то неестественная резкость появится в его движениях. Казалось, доктор вроде бы знает что-то, но считает ниже своего достоинства поддерживать разговор явно непрофессионального свойства.

Из неприязни к доктору вырастало желание разобраться в чем-то, неясно было только в чем. Арбо не признавался себе в стремлении понять, как уживается Вера с доктором. Да и нельзя было в этом признаться, потому что любопытство его скатывалось тогда в полное неприличие, в попытку заглянуть в замочную скважину. И он искал иное объяснение своему любопытству. И чем больше убеждал он себя в том, что Вера здесь ни при чем, тем с большим недоверием относился к доктору, подозревая его… В чем? Чтобы ответить на этот вопрос, полагал он, стоило бы понаблюдать за доктором не в дружеской компании, а там, где он мог проявить себя иначе, стать самим собой, сбросить маску. Убеждая себя в том, что маска и есть суть доктора Хестера, Арбо подталкивал себя к дорожке, пускаться по которой, может быть, и не стоило бы.

В один прекрасный момент, не договорившись заранее, он отправился на прием к доктору Хестеру.

Где живет доктор, Арбо, естественно, знал. Знал он и другое: из их компании, кроме Эрделюака, в гостях у Хестера никто не бывал. Напрашиваться к нему с визитом никому не приходило в голову, скорее всего, потому, что все же доктор был значительно старше их. Кроме того, клиника находилась у него при доме, и одного этого было достаточно, чтобы ему не докучать. Эрделюак же попал к Хестеру лишь раз, как-то это оказалось связанным с теми картинами, которые тот у него приобретал.

И вот Арбо стоял перед дверью с табличкой:

«Джонатан М. Хестер, психиатр.

Прием новых пациентов по понедельникам с 12 до 16 часов».

Как это ни странно, был понедельник, а на часах, в чем убедился Арбо, — тринадцать пятнадцать. Он позвонил. «Войдите», — предложил женский голос. Поэт открыл дверь и оказался в прихожей. Она была небольшой — метра два на полтора. И совершенно пустой — ни стола, ни стула. Зато была еще одна дверь. В двери окошечко, в окошечке — глазок.

Прежде чем Арбо успел осмотреться, окошечко открылось.

— Вы к доктору? — спросила женщина, которая, видимо, и предложила ему чуть раньше войти.

— Да, если можно, — ответил он.

Женщина, похоже, нажала то ли кнопку, то ли рычаг, внутри двери чуть слышно зарычало, и она стала медленно открываться.

— Пройдите сюда, садитесь, пожалуйста, — предложила она, — если вы на прием к доктору, будьте любезны… это, понятно, чистая формальность, но надо заполнить бланк.

Предложение это несколько смутило Арбо, потому что, честно говоря, жаловаться ему было не на что, скорее, его можно было демонстрировать в качестве образца здоровья, силы и крепости духа. Позаботиться же о достаточно веской причине обращения к доктору в голову ему как-то не пришло. Оказалось, что бланк и не требует этого. Тут же он его и заполнил. Женщина поблагодарила, сказала: «Подождите минуточку» — и ушла внутрь дома. Хестер действительно появился через минуту.

— Добрый день, Фредерик, — сказал он без улыбки, очень серьезно глядя на новоявленного клиента.

— Добрый день, доктор, — ответил Арбо, чувствуя себя не в своей тарелке и расплываясь в откровенно дежурной улыбке, на которую доктор не ответил.

— Вам действительно нужна моя помощь? — только и спросил он, но Арбо почудилось, что доктор видит его насквозь.

— Да, а что? — ответил он, кажется, опять невпопад.

— Вы когда-нибудь обращались уже к психиатру?

— Я? — Арбо замялся, пытаясь выиграть время. — Кажется, нет.

— Не волнуйтесь, Фредерик, но должен заметить, что слово «кажется» в данном случае неуместно. Давайте еще раз: вы обращались когда-нибудь к психиатру?

— Нет.

— Вам это не по средствам?

— Ну почему же… Я мог бы… Да, мне это по средствам, — выговорил наконец Арбо.

— Я могу порекомендовать вам хорошего психиатра, — сказал Хестер, по-прежнему не сводя с него глаз.

Поворот был совершенно неожиданный, Арбо понял, что доктор не намерен принять его в число своих клиентов, что, впрочем, и не входило в его расчеты. С упрямством, достойным другого применения, он решил зайти с иной стороны.

— Зачем мне другой психиатр? Я же его не знаю, — заявил он.

— Меня как психиатра вы тоже не знаете, Фред. И чтобы вы меня лучше поняли, должен сказать: я не консультирую знакомых, так как не могу брать с них деньги. Заниматься же благотворительностью я не могу себе позволить.

— Ах вот как!

— Фред, вы же прекрасно меня понимаете. — Хестер поморщился. — Обратитесь, если это необходимо, к другому психиатру. Наши дружеские встречи не дают вам права толкать меня на поступки, которые противоречат моим принципам.

— Все понял, — сказал Арбо, поднимаясь, разведя руки и выпятив нижнюю губу. — Извините, доктор, за беспокойство. Больше не буду. Виноват. — И он двинулся к двери с окошечком и глазком.

— Не обижайтесь, Фред, — сказал доктор, опережая его и нажимая рычажок, который почудился поэту, когда дверь первый раз перед ним открылась.

— Да, да, — поспешил ответить Арбо, — извините, доктор, до свиданья.

— Линда, проводите нашего друга, — сказал доктор ассистентке.

Нельзя сказать, что воображение не рисовало поэту нечто подобное. Бесхитростность поступка, если и не укладывалась в нормальную логику, все же многое извиняла. Ну, проявил человек неумеренное любопытство, за что и получил неприятный, но не столь уж болезненный щелчок по носу. Ему бы и успокоиться, унять буйную фантазию, жить себе и жить, не докучая другим. Казалось, урок не прошел для Арбо бесследно. Какое-то время он пребывал в состоянии неустойчивого равновесия, уговаривая себя не пороть горячку.

Но продолжалось это недолго. Лукавый не оставлял его своими заботами, все что-то шептал и шептал. И слов-то вроде не разобрать, а смысл их, как ни странно, понятен.

Кончилось это тем, чем и должно было кончиться. Не удовлетворившись легальной возможностью разобраться в докторе Хестере, Арбо решился на поступок, который сам осудил бы, соверши его кто-то другой.

Участок, на котором стоял дом доктора, занимал не менее трех акров. Он был огорожен легкой решеткой, разделенной кирпичными столбиками. За решеткой сплошь поднимались кусты жасмина, хорошо укрывавшие участок от чужих глаз. Приобретя его лет десять тому назад, доктор, видимо, как, впрочем, и предыдущий хозяин, мало, а может быть, и совсем не занимался им. Выложенные керамической плиткой дорожки поросли пыреем, кустарники загустели, деревья разрослись, поставленные кое-где скамейки требовали ремонта. Все это придавало участку таинственность, а ночью, когда жизнь вокруг замирала, казалось, что здесь вполне можно заблудиться.

Чтобы попасть на участок, надо было любым из возможных способов перебраться через ограду, продраться сквозь кусты жасмина, а поскольку лето отсчитывало уже первую половину августа, еще и умыться ночной росой. Арбо проделывал все это первый раз в жизни. То, что он не одумался и не повернул назад, говорило лишь об одном: что-то подточило джентльменские устои поэта, а чаще всего, как известно, такие фокусы проделывает любовь. Однако, признайся он себе в этом, Арбо едва ли оказался бы в докторском саду.