— О чем болтаете? — спросила Соня, усаживаясь на свое место.

— О женщинах, — сказал Егор и посмотрел сквозь окно на парковку перед пабом.

— Похоже, дождик пошел, — сказала Дженни, заметив, что Егор не отрывает глаз от витрины паба, — ты кого-то ждешь?

Тот отрицательно помотал головой.

На улице и правда начал накрапывать мелкий дождик. Прохожие попрятались кто куда, и только на парковке, на капоте черного внедорожника сидела одинокая хрупкая фигура. На фигуре были ковбойские сапоги и темная военная кепка с козырьком, из-под которого за нутром паба неотрывно следили два зеленых глаза.

— Ты собираешься войти? — спросил Вася, неожиданно появляясь из темноты. На нем была черная кожаная куртка и такая же кепка.

Анфиса вздрогнула, но не отвела глаз от барного окна.

— Эй! — Вася легонько ткнул ее в плечо. Она пошатнулась и, наконец, повернулась к брату.

— Если ты собираешься воткнуть нож мне в почку, то втыкай и уходи, — равнодушно откликнулась она.

— Тебе не собираюсь, — усмехнулся Вася, сделав акцент на слове «тебе». Он запрыгнул на капот, и машина покачнулась на хороших рессорах.

— Он тебе ничего не сделал, — замогильным голосом откликнулась Анфиса, снова обративши взор к пабу. Компания за окном попросила счет.

— Всего лишь полгода трахал мою жену, — весело парировал Вася.

Анфиса пожала плечами. Этот разговор происходил с ними не в первый раз и всегда строился по одной и той же схеме: «он тебе ничего не сделал» против «переспал с моей женой» и «я не была тогда женой» против «теперь ты — жена». Когда Вася стал заменять слово «жена» на слово «любимая», спорить с ним стало труднее.

— Ты помнишь, что ты моя собственность? — полушутя спросил Вася. В темноте не было видно, что, хоть на его лице и играла кривобокая заваркинская ухмылка, глаза оставались серьезными.

— Я помню, — спокойно ответила Заваркина, — собственность нужно иногда отпускать погулять.

— Ах, если б дело было только в этом, — Заваркин нарочито драматично всплеснул руками, — но это же не «погулять», это же «по любви», правда? Так ты писала в том письме?

— Я люблю только тебя, — задумчиво откликнулась Анфиса.

— Тогда зачем ты здесь? — разозлился Вася.

— Не знаю.

Этот разговор тоже был им невпервой, и всегда заканчивался Васиным гневом. Но сейчас, предчувствуя финал, он решил не сдаваться.

Он всегда хотел ее такую. Счастливую, открытую, смешливую. Последние четыре года он наслаждался ее неожиданными нежностями и прятал свое сокровище от других мужчин, охраняя его, как дракон. Она готовила ему завтраки и тратила его деньги, делала ему минеты и заботилась о его сыне. Вася наконец-то ощутил, что значит иметь нормальную семью: когда тебя дома встречает жена, а умытый и любимый ребенок зубрит английские глаголы.

Но оказалось, все это время она ждала того дня, когда Егор Боряз получит степень, чтобы выйти с ним на связь.

— Ты думаешь, что если ты войдешь внутрь, то этот благополучный молодой человек бросит свою «эмбиэй» в Лондоне, и мы заживем большой дружной семьей? — издевательски усмехнулся Вася, — думаешь, он будет жить с твоим мужем и сыном? Что он вообще о тебе знает? Он знает, что ты детдомовская? То, что ты родила ребенка от того, кого все считали твоим братом?

— Он все знает, — раздраженно откликнулась Анфиса.

— А про пожар в Доме? — вкрадчиво спросил Вася, — стал бы он смотреть на тебя, узнав, что ты сожгла тех, кто тебя избил?

— Это ты их оглушил, приволок в лес и облил бензином, — зло сказала она, — я лишь бросила спичку.

— Но ты ее бросила!

— Они бы меня убили!

Она отвернулась от Васи и снова посмотрела в уютное нутро паба, где было тепло и, наверно, пахло луковыми кольцами и хорошим пивом. Она пыталась сдержать слезы. Рядом с ней сидел ее муж, брат и единственный настоящий друг, хладнокровный убийца, который во внутреннем кармане кожаной куртки всегда носит армейский нож.

— Ты снова можешь плакать, — Вася сбавил тон.

Анфиса шмыгнула носом.

— Эй-эй-эй, — Заваркин спрыгнул с капота и стащил Анфису в свои объятия. Ее военная кепка слетела с головы и упала в лужу. По ее плечам рассыпались длинные волнистые каштановые волосы. Она молчала, уткнувшись ему в плечо. Он легонько встряхнул ее, но, не дождавшись реакции, обнял еще крепче.

— Я знаю, что их мир не для меня, — жарко зашептала она, дотянувшись до его уха, — мне не место там, где уютно и где с рождения заворачивают в пеленки от Прада. Но что если Кирилл был прав тогда? Что если я смогу изменить свою судьбу? Что если у моих детей может быть это право по рождению, право на уют и безопасность? Что если то, чего лишился наш Вася из-за нас, другие мои дети вполне смогут приобрести?

— Другие твои дети? — ошеломленно спросил Вася, потянув ее за волосы на затылке. Он хотел посмотреть на ее лицо, чтобы понять, не шутит ли она.

— Отпусти меня, — взмолилась она, и из глаз ее потекли слезы. Чистые капельки текли по гладким фарфоровым щекам и смешивались с мутным английским дождем, — я войду внутрь.

— Отпущу, — сказал Вася холодно, слегка отстраняясь, — ты должна быть счастлива.

— Спасибо, — улыбнулась она, но тут же почувствовала резкую боль в животе.

Лезвие стального армейского ножа разорвало ее одежду и кожу и воткнулось своим холодом в ее внутренности. Вася впился ртом в Анфисины губы и проглотил ее крик. Резким движением он вытащил нож и воткнул его снова. И снова. И снова. И снова. Когда ее тело обмякло и стало оседать, он отшвырнул ее от себя. Она упала на спину в лужу перед входом в паб. На Васиных губах осталась ее кровь.

Он развернулся и пошел прочь.

— Не рано ли мы попросили счет? — сказал Кирилл, оттолкнув дверь паба, — фу! И правда, дождь!

Он поднял воротник, и тут же увидел Заваркину, нелепо раскинувшуюся у ступеней паба.

— О, Господи, — заорал он и кинулся к ней.

— Что? — только и успел спросить Егор, вышедший следом. В следующее мгновение он уже упал на колени в лужу из дождевой воды и крови и прижал Анфисину голову к своей груди. Он лихорадочно ощупывал ее живот, который превратился в кровавое месиво.

— Не умирай! — велел он. Она смотрела на него мутнеющим взором и пыталась что-то сказать, но давилась собс1твенной кровью.

Кирилл кричал что-то в трубку на хорошем английском, Соня стояла в луже у Анфисиных ног, содрогаясь в рыданиях. Дженни стояла поодаль и тихо плакала, зажав рот рукой.

— Не смей умирать, слышишь, — прошептал Егор, по щекам которого текли слезы. Он прижался на мгновение губами к ее рту, а когда отстранился, то ее глаза уже были пусты и неподвижно смотрели в черное лондонское небо. Анфиса Заваркина был мертва.

— Я и забыл, какая ты красивая, — снова прошептал Егор, погладив ее по щеке.

В двух кварталах, за церковью Всех Святых, упав на колени на старинном кладбище, горько и безутешно рыдал ее убийца.

***