Допрос его не дал бы ничего. Он бы ничего не сказал вот так сразу и потом бы долго не давал себя сломать. А «армия» уходила дальше. Она не могла себе позволить роскошь волочить за собой пленного.

Чебуречная закрылась. Можно было уходить. И кафешка эта закрывается через час. Или уходите, странный человек, в более респектабельное заведение, или извините. А почему бы вам не отправиться домой?

Зверев заказал еще один кофе без сахара. Через двадцать семь минут возле чебуречной остановился «москвичок», вышел из него мужчина с полиэтиленовым пакетом в руке, и «москвичок» уехал тут же. Красный. Он и номер успел разглядеть, только это наверняка случайный борт.

Человека этого Зверев не видел никогда. Он был в этом уверен. Даже тогда, в чебуречной, когда его прокачивал Шток. Если только не сидел он где-нибудь в подсобном помещении и не рассматривал Зверева на экране монитора, но это уже перебор. Значит, пока можно свободно идти за ним. По Совхозной направо до Старокаменной. Синяя джинсовая курточка с капюшоном, вельветки черные, ботинки высокие, на шнурках, в правой руке — пакет, а в нем — сверток с чебуреками. Они истекают тайными соками и еще хранят тепло печи. Теперь по пустырю. Нужно отпустить курточку эту, подальше, но как не хочется отпускать. Можно отпустить вовсе, и Зверев ускоряет шаг. Догоняет он курьера на углу Оружейной и Аэропортной. Впереди, на Гагарина, платная автостоянка и трамвай. Хочешь «четверочка», хочешь — «девятка». Зверев обгоняет объект и останавливается на трамвайной остановке. Серьезная минута. Нет. Куртка с пакетом минует автостоянку и идет к остановке. Теперь уже легче. Подходит «четверка», уходит «четверка». Наконец, чебуреки — в переднем салоне «девятки». Зверев — в заднем. Поехали… Входят люди, выходят, а Зверев и его объект — остаются. Чебуреки должны бы уже остыть, а потом ведь ничего не останется, как класть их в сатанинскую печку. Хотя лучше просто на сковороду или в духовку. Трамвай миновал здание автосервиса морского рыбного порта, и что-то простреливает в голове у Юрия Ивановича. Легкий, пока, щелчок на клеммах. А вот и конечная. Транспортный тупик. Справа — лесная гавань, слева — залив. Речка Преголе несет свои воды, и корабли малым ходом идут туда, на просторы…

Недалеко от остановки — дачи… Опять везет Звереву. Большой дом, многоквартирный — он бы не потянул. Там и подходы просматриваются, и подъезд одному ему не перекрыть.

Он подождал на конечной. Мужик этот, курьер по продовольствию, не оборачивался. Он не оперативник, не бандит. Просто посыльный. Не зачищается и не проверяется. Шток сейчас в другом кругу общения, на другом уровне. Если это не фантазии зверевские. Когда синяя куртка углубилась внутрь дачного поселка, Зверев побежал. Бежал он не очень чтобы скрытно, но так, чтобы и окружающим не бросаться в глаза, просто спешить, скажем, к невыключенному утюгу или к телефонной трубке, и не потерять объект.

Дача эта — двухэтажная, богатая. Не простой человек там живет. Калитка хлопает, собачка не залаяла, а может, и нет ее вообще. Потом посыльный, но никак не хозяин, скрылся в дверях, которые открыл своим ключом. Время вечернее. Свет зажегся вначале на втором этаже, потом на первом, там кухня, наверное. На эту сторону, парадную, окон в доме много. Зверев решил проверить оборотную сторону медали и там обнаружил только одно окно, на втором этаже в комнате, где сейчас света не зажжено. Двор обнесен бетонными столбиками, и сетка металлическая натянута. Зверев оглянулся, осмотрелся. Во дворе — сарайка обычная, без замка. Дача к посадкам крайняя, с этой стороны никто не видит его сейчас. Осмотрев цоколь и подчердачное помещение на видимые признаки камеры слежения, перемахнул через сетку. Подтянулся на проволоке и аккуратно перевалился вниз, обдирая пальцы, чтобы самортизировать спуск, чтобы не как мешок с цементом, а тише, гораздо тише. И — в сарайку. Там инвентарь, лопаты, грабли. Но чисто.

Перочинным ножом прорезал щель. Доски свежие, сосновые. Теперь видна задняя стена дома, света в комнате на втором этаже нет, видна часть дорожки возле калитки. Чтобы лучше видеть ее, Зверев прорезал еще одну щель, на левом краю доски, посаженной не внахлест, а заподлицо. Аккуратные доски, рубанком по ним прошлись. Если бы внахлест, щель нашлась бы сразу, и резать пришлось бы меньше.

Пока никто не выходит из дома, никто не несет висячий замок. Он осторожно приоткрывает дверь, из инвентаря прихватывая топор. Топор хорошо оттянут, ржавчины ни грамма, ручка удобная, тонкая. На топорище сверху — следы, показывающие почтенный возраст инструмента, — аккуратные выбоины. Знать, и руки хорошие его держали. Да и у Юрия Ивановича — не плохи. К боковому окну подходить не следует. Кто-нибудь из соседей уже и так мог положить на Зверева глаз. Люди теперь в таких поселках солидарно-осторожны. Он еще раз оглядывается. Ночь уже на дворе, и в посадках — ни огонька сигаретного, ни шороха.

До нижнего среза окна можно дотянуться, если увеличиться в росте примерно на метр двадцать. Зверев начинает работу ножом. Кирпич красный, обожженный, старый, немецкий. А вот раствор не так хорош. Песок крупноват, и цемента можно было класть побольше. На той стороне дома — тишина. Никто не выходит. Примерно сорок минут он выковыривает между двух кирпичей нечто вроде паза. Когда лезвие ножа уходит внутрь стены целиком, продолжает работу лезвием топора и наконец намертво заклинивает его. Потом он возвращается в будку свою и приносит пустое ведро, переворачивает его и встает. Теперь можно, приподнявшись на одной ноге и впившись ногтями в стену, балансируя, чувствуя под ногой пошедшее все же несколько вниз топорище, встать твердо на него. Одной ногой на сталь, а другая — почти навесу. Весь план Зверева основан на том, что окно на втором этаже приоткрыто. В противном случае, он бы работал совсем иначе.

Подтянувшись на одних пальцах, головой двигая раму, он наконец всю руку кладет на твердь оконную, потом другую…

Комната эта — как бы хозяйственная. Старые подшивки журналов, поломанное кресло-качалка, доска гладильная, банки трехлитровые и прочий скарб. А главное — матросская роба и тяжелые рабочие ботинки. Морского ведомства хозяин. Найти здесь баул с документами разведшколы германской было бы совершенно роскошно, но увы…

Зверев снимает обувь. Степень скрипучести половиц ему неизвестна. Теперь настало время товарища ствола. Оружие наконец ложится в ладонь. Он начинает обход помещений.

Открывание дверей в чужом доме есть дело тонкое и требующее терпения. Сантиметр за сантиметром дверь приоткрыта в полной тишине. Прямо по коридору — открытая дверь в большую, хорошо обставленную комнату. Там работает телевизор. Зверев осторожно приближается к порогу, двигаясь вдоль стены, заглядывает. Никого. Теперь назад, в будущее.

Еще одна закрытая дверь. За ней — лестница на первый этаж. Теперь успех мероприятия зависит от того, сколько людей внизу и какой беседой они заняты. Раздумья Зверева прерывают приближающиеся шаги. И тогда он на кончиках пальцев, подобно артисту балета, перебегает в комнату, к спасительному гоготу телевизора, и становится слева от двери.

Кажется, это хозяин дома. Худой, как смерть, в спортивном костюме мужик. Зверев левой рукой обхватывает его за шею, ладонью зажимая рот, а правую, со стволом, сует в переносицу:

— Только тихо, мастер, только тихо.

Наконец, убедившись, что шок прошел; он отталкивает мужика на диван, прикладывая палец к губам, дуло черное и неприятное направив куда-то в живот.

— На пол.

Выполнено беспрекословно. Зверев снимает наволочку с подушки, ставит ногу на шею хозяина дома, оттягивает голову на себя одной рукой, а пистолет пока можно отложить на пуфик, никуда уже этот парень не денется, вталкивает наволочку в рот ничего не понимающего хозяина. Потом стягивает не очень чистую простыню, рвет ее на полосы и намертво связывает за спиной задержанного руки, потом ноги.

— Просто и без затей, — говорит он сам себе.

А потом ставит пуфик слева от двери и начинает ждать.