«Чему я обязан удовольствием видеть вас?» — осведомился нотариус. «Обидной предосторожности, предпринятой против меня», — с видом оскорбленного достоинства ответил вдовец.

Реноден лишь пожал плечами, как человек, уверенный в своей невинности и не подозревающий, в чем дело. «Да, — продолжал Бержерон, — оскорбительной предосторожности в отношении ценных бумаг, составляющих состояние моей покойной жены. Вчера я явился в банк, чтобы продать одну из них, но мне ответили, что наложен запрет на покупку». — «Какие бумаги вам угодно продать?» — «Процентные, на четыре тысячи восемьсот и на пять тысяч семьсот пятьдесят франков дохода». — «Всего капитал в двести тысяч франков?» — «Так точно». — «Однако этот капитал был помещен на хороших условиях. По курсу покупки он давал пять с половиной процентов», — почтительно заметил нотариус.

Бержерон не мог признаться, что эту сумма нужна ему для кутежа с прелестницами. Он с апломбом ответил: «Да, но я рассчитываю поместить эти деньги так, что они будут давать семь процентов».

Нотариус поклонился чуть не с благоговением перед опекуном, который так истово соблюдает интересы своей воспитанницы, и спросил: «Когда вы хотите совершить продажу?» — «Если ждать, то можно упустить удобный случай». — «Значит, послезавтра я в качестве душеприказчика продам бумаги и приготовлю деньги к вашим услугам», — заявил Реноден.

Глупо было бы со стороны Бержерона сердиться на подобное предложение. Он не только получит желанную сумму, но еще и будет избавлен от всяких хлопот и скучных формальностей при продаже.

«До послезавтра», — сказал он и любезно раскланялся.

О, наконец-то он будет наслаждаться жизнью сполна и удовлетворять все свои прихоти! А когда кончатся эти деньги, он сможет черпать в наследстве. Разве он не опекун дочери, или, вернее, не хозяин завещанных ей миллионов?

Правда, со временем нужно будет отдать отчет в опеке. Но этот день еще далеко! Наступит он лишь через десять лет. Можно с уверенностью сказать, что за десять лет много воды утечет. Он удовлетворит свой аппетит миллионами после того, как жена держала его так долго на диете!

IX

Через два дня Бержерон явился к нотариусу. Едва отперли контору, как он вошел в нее с непринужденным видом гурмана, почуявшего аромат жаркого. Реноден, увидев гостя, воскликнул: «Деньги готовы!» При этом он указал на кассу, в открытую дверку которой видна была лежавшая на полке большая пачка банковских билетов.

При мысли, что эта сумма скоро перейдет с полки в его карман, вдовец почувствовал зуд в пальцах. «Вы мастер вести дела, любезный господин Реноден», — сделал он комплимент. «Я весь к услугам своих клиентов», — ответил учтиво нотариус.

Однако, произнося эти слова, он не спешил передать билеты. Напротив, нотариус затворил дверку кассы и сел напротив Бержерона по другую сторону письменного стола.

«Не сообщили ли вы мне три дня назад, что нашли способ очень выгодно вложить эти двести тысяч франков?» — «Да, под семь процентов», — подтвердил Бержерон. «Потрудитесь сообщить мне ваши распоряжения, я поспешу привести их в исполнение», — заявил любезно нотариус. «Нет-нет, — ответил Бержерон добродушным тоном, — я вас избавлю от труда — я сам займусь этой операцией».

Но каково было его разочарование, когда он увидел, что нотариус отрицательно покачал головой и после непродолжительной паузы объявил: «Невозможно!» — «Невозможно?» — повторил вдовец, подскочив от неприятного удивления. «Совершенно невозможно». — «Почему? Разве я не опекун дочери? Разве я не имею права по своему усмотрению перемещать капиталы несовершеннолетней дочери?» — «То, что вы имеете на это право, неоспоримо. Я ведь поспешил исполнить ваше желание и продать бумаги, которые вы хотели заменить другими, более выгодными. Повторяю вам, у меня готовы деньги для этой операции». — «В таком случае отдайте их мне», — настойчиво попросил Бержерон, протягивая руку.

Реноден посмотрел на эту протянутую к нему руку и спокойно повторил: «Невозможно!» — «Вы отказываетесь отдать мне деньги?» — спросил опекун с угрозой в голосе. Нотариус притворился огорченным: «О, господин Бержерон, как вы можете так думать? Я вверил бы вам все свое состояние! Но в настоящем случае я не могу поступать по своей воле».

Вдовец почувствовал некоторое беспокойство. Его тон был уже менее резок, когда он спросил: «Что же вам мешает?» — «Вы знаете это так же хорошо, как и я. Завещание вашей покойной супруги, которое я вам читал в присутствии всего семейного совета, назначившего вас опекуном. Неужели вы не помните этого чтения?»

О чтении Бержерон помнил очень хорошо, но он ничего не слушал, после первых же строк признав, что это тот самый акт, копия которого хранится у него. Ни один параграф не оправдывал отказа Ренодена выдать ему деньги.

«Это то самое завещание, которое было составлено вашим старым коллегой Тессье незадолго до его смерти?» — спросил он. «То самое. Я ничего не менял в нем, — с ударением на „я“ ответил Реноден. — Лишь прибавил самые пустяки… всего пять слов… и вот какая досада… эти-то пять слов и не позволяют мне исполнить ваше требование». — «Можно узнать эти слова?» — промолвил Бержерон, которого душил гнев. «Вот они: „Исполнять немедленно и обозначать употребление“». — «Что это значит?» — «Что вы не можете располагать ни одной ценной бумагой, не заменив ее тотчас другой. Сегодня вам угодно было продать одни бумаги, прекрасно! Но сумма, вырученная за них, должна быть немедленно употреблена в дело душеприказчиком, то есть мной, вашим покорнейшим слугой, который готов исполнять все ваши приказания относительно размещения капиталов по вашему усмотрению». — «Я могу распоряжаться состоянием, но никогда никакие капиталы не будут проходить через мои руки?» — «Вы верно изволили выразиться».

Бедный Бержерон был вне себя от ярости. Что в особенности бесило его, так это простодушный тон, которым Реноден заявил: «Вы освобождены от ответственности за чужие деньги». — «Так я опекун, которому не доверяют?» — «О! Какое нехорошее слово! Напротив, вы опекун, опыт и способности которого оценены по достоинству. Вам предоставлено право решать, как размещать деньги». — «Что вы будете приводить в исполнение вместо меня». — «О нет, не вместо вас, это выражение неверно. По вашему приказанию, как того требует моя обязанность душеприказчика». — «Значит, я не могу прикасаться к капиталам?» — повторил Бержерон. «Да. Если только…»

Бержерон навострил уши. Но — случайно или нет — именно в эту минуту нотариуса прервал клерк, который, просунув голову в полуотворенную дверь кабинета, доложил: «Жибо ждет». — «Что ему нужно?» — осведомился Реноден. «Он говорит, что должен получить сегодня деньги… сумму, вырученную за бумаги, которые вы должны были продать для него». — «Ах, черт возьми! Он прав, этот добрый малый, только я совсем забыл! Жибо очень спешит получить свои деньги?» — спросил нотариус. «Как мне кажется, да», — ответил клерк. «Не может ли он подождать до следующей недели, когда я опять поеду в Париж?» — «Он говорит, что хочет купить клочок земли, которая будет продаваться в воскресенье с аукциона». — «А, черт! — пробормотал Реноден. — Сегодня пятница. Мне придется поехать завтра в Париж, чтобы он вовремя получил свои деньги!» — «Почему вы не хотите выдать нужные Жибо деньги из вашей кассы? В таком случае вы могли бы поехать в Париж, когда вам будет угодно». — «А ведь правда! Иногда самые простые вещи не приходят в голову!» — воскликнул нотариус, вставая с места и направляясь к кассе.

Скрип кассовой дверки привлек внимание Бержерона. Вид банковских билетов, которые он надеялся получить, заставил его болезненно содрогнуться. «Вы правы, — говорил Реноден, — выдав Жибо нужную сумму из кассы, я дам малому возможность купить желанную землю и избавлю себя от поездки в Париж…»

С этими словами он протянул руку к полке, на которой лежали золотые и серебряные монеты. Вдруг нотариус остановился и, быстро заперев кассу, сказал: «Нет, нужно быть аккуратным в делах. Я не могу располагать этими деньгами, предназначенными для другой цели… Жибо получит деньги тогда, когда я продам его облигации. Ему придется подождать до следующей недели». — «Но аукцион в это воскресенье», — заметил клерк, защищая интересы Жибо. «Очень сожалею, но ему придется подождать».