«Этот — судебный следователь, другой был полицейским комиссаром… Как могло случиться, что он так быстро свалился мне на голову?» — подумал живописец, указывая следователю на стул, на который тот опустился. Вид у служителя закона был такой, точно он сел на острие бритвы.

Морер вошел вслед за ними в мастерскую и остался стоять, безмолвный и неподвижный, позади посетителя.

— Я к вашим услугам, — заявил Либуа.

— Как я уже говорил вам, мне нужны от вас некоторые сведения, — начал следователь.

— О чем? О ком?

— Об одном из ваших друзей.

— Как его имя?

— Баланке.

Либуа широко раскрыл глаза и повторил с изумлением:

— Баланке?

После продолжительной паузы он ответил:

— Не знаю такого.

Следователь подумал, что, отбросив свое инкогнито, он скорее развяжет язык художнику. Он назвал свое имя и звание. Либуа почтительно поклонился, однако повторил:

— Я не знаю никакого Баланке.

— Уверены ли вы в этом? — настаивал следователь.

— У меня так мало друзей, что я не могу забыть ни одного… Может быть, вы ошиблись в имени? — сказал художник.

— Вы один Либуа, живущий в этом доме? — спросил следователь и опустил руку в карман.

«Что за вещь у него в кармане?» — подумал художник.

— Да, один, — сказал он вслух.

— И вы утверждаете, что у вас нет приятеля по имени Баланке?

— Утверждаю.

— Поройтесь хорошенько в своей памяти, — с досадой произнес следователь.

Потом, как бы спохватившись, прибавил:

— Может быть, я необоснованно назвал Баланке вашим другом. В таком случае переберите ваших приятелей… или поклонников вашего творчества… или, наконец, случайных знакомых.

— Сколько ни перебираю, не могу вспомнить никакого Баланке… может быть, мне когда-то и встретился какой-нибудь Баланке, но не сказал мне своего имени… и случилось это, быть может, десять или пятнадцать лет тому назад.

— Нет-нет, встреча эта произошла недавно, — настаивал следователь, продолжая держать руку в кармане.

«Когда же он, наконец, покажет, что у него там?» — подумал художник.

— Так вы утверждаете, что к вам дней пять или шесть назад не приходил посетитель, назвавшийся Баланке?

— У меня в это время был только мой сапожник. Если это и есть разыскиваемый вами Баланке, то я должен объявить вам, что он скрывается под именем Швейсгаузера.

Следователю не понравился ответ, и он сухо произнес:

— В таком случае, господин Либуа, потрудитесь объяснить мне то, что я вам покажу.

И он наконец достал руку из кармана.

VI

Либуа сразу узнал вещь, которую следователь держал в руке. Это было портмоне Монжёза. Следователь открыл его со словами:

— Совсем новая вещь, куплена, очевидно, недавно — почти все страницы записной книжки чисты; только на одной из них есть заметка карандашом: «Завтрак у друга Либуа». Ниже указан ваш точный адрес. Поэтому я и пришел сюда.

Либуа отлично помнил эту заметку, сделанную его товарищем в тот день, как они встретились с ним на углу улицы Сен-Лазар. Преисполненный важности и сознания собственной значимости, следователь продолжал:

— Неужели вы и теперь будете упорствовать, что не знаете никакого Баланке?

— Извините! — ответил художник насмешливым тоном. — Не вы ли упорствуете, сударь, настаивая на том, что я должен знать какого-то Баланке?

— Я опираюсь на доказательство, — сухо ответил следователь, указывая на портмоне.

— Так оно принадлежит человеку, который назвался Баланке? — спросил художник с простодушием ягненка.

— Назвался? О, нет! Это портмоне найдено у несчастного, умершего насильственной смертью.

— Его задавил омнибус?

— Нет, его убили.

— Убийца, если он пойман, сможет сказать вам больше, чем я.

— Он умер, бросившись вместе с жертвой из окна пятого этажа. Из квартиры одной содержанки, которая называла себя госпожой Вервен.

— Так почему же вы не допросите эту содержанку? Она должна вывести вас из затруднения.

— Она также умерла. Ее задушил этот же негодяй.

— Значит, вы благодаря этому портмоне узнали, что убитого беднягу звали Баланке?

— Я узнал это из показаний привратницы дома, где произошла эта драма. Она выяснила, что госпожа Вервен находилась несколько месяцев в связи с господином по имени Баланке… или называвшим себя так… госпожа Полишю знала его только под этим именем. Правосудие должно засвидетельствовать личность и положение умершего, следует уведомить семейство. Я надеялся найти сведения у вас, так как ваше имя и адрес значились в записной книжке убитого.

Либуа через плечо следователя бросил на Морера, неподвижно сидевшего в уголке, многозначительный взгляд, который, казалось, говорил: «Будьте настороже». Затем, указывая на портмоне, художник спросил:

— Содержимое этого портмоне разве ничем не подтверждает слов привратницы Полишю? На бумагах не значится имя Баланке?

— Увы, нет, — ответил следователь. — Некоторые бумаги, вместо того чтобы разъяснить мне хоть что-нибудь, только сбили меня с толку.

С этими словами следователь открыл портмоне и стал пересматривать документы.

— Банковские билеты на довольно большую сумму. Счета на бриллианты, вероятно, поднесенные покойным своей возлюбленной. Копия со стихов Ламартина… и… это письмо, — продолжал следователь, — самая глупая шутка, какую мне случалось видеть в жизни. Представьте себе, что это письмо человек будто бы написал через два месяца после своей смерти… Мнимого умершего звали Реноден.

Едва следователь произнес это имя, как Либуа подскочил на месте, воздел руки кверху и возмущенно вскрикнул:

— Что же вы сразу не сказали? Чего ради вы мучили меня этим Баланке?

— Что я должен был сказать вам сразу? — спросил следователь с неподдельным удивлением.

— Вместо того чтобы путать меня этим Баланке, не лучше ли было прямо сказать мне: «Потолкуем о вашем бедном друге, маркизе де Монжёзе, который завтракал у вас три дня тому назад».

— Что? — воскликнул следователь, подскочив. — Так вы говорите, что покойного звали маркиз де Монжёз?

— Точно вы не знали этого так же хорошо, как и я! — проворчал Либуа, а потом с горестным вздохом прибавил: — Как! Он умер! Мой бедный друг Монжёз!.. Сегодня утром он сидел на этом стуле, на котором сидите вы, и я тщетно твердил ему: «Не теряй времени, беги предупредить судебные власти». К несчастью, вместо того, чтобы пойти в полицию, он решил навестить любовницу… и убийца настиг его там.

— И начал с того, что убил женщину, — заметил следователь.

— Почему вы так думаете?

— Потому что затем он выбросился из окна вместе с маркизом, следовательно, женщину убил прежде.

— Значит, он сделал это для того, чтобы она не выдала его впоследствии, когда правосудие нападет на его след, — с апломбом произнес Либуа.

— Какое ему было дело до этой женщины, если он, убивая маркиза, решил убить и себя?

Либуа сделал изумленный вид.

— Самоубийство! — воскликнул он. — О нет, я не так объясняю себе этот факт.

— А как же?

— Случайностью. Монжёз был мал ростом, но мускулист, ловок, решителен, способен на сопротивление. Между ними произошла борьба, они приблизились к окну… И тогда — бац! Да, случайность, но никак не самоубийство! Вы сами доказали, что это невозможно.

— Я? Я доказал это?

— Как нельзя лучше, сказав, что убийца сначала задушил женщину… Он ведь никогда не видел эту несчастную. Какая еще причина могла заставить его убить ее, если не желание избавиться от опасного свидетеля? Потом он бросился на маркиза, и они вместе случайно упали из окна. Нет-нет, сто раз нет, тут не было самоубийства. Допустить его значило бы отступить от истины.

Либуа задумался.

— Убийца был человеком сильным? — спросил он.

— Настоящим гигантом!

— Так это он… — пробормотал художник.

— Кто он? — возбужденно спросил следователь, жаждавший узнать имя.

Но Либуа сделал вид, что не слышит, и продолжал бормотать: