Эта последняя фраза заставила его рассмеяться. «Вот что ты думаешь о моем начальнике!» — «Так ты провел ночь с господином Бержероном?» — воскликнула я. «Я знаю, что ты его терпеть не можешь. Но будь искренна, скажи, что ты имеешь против него? Что он тебе сделал?» — «Ничего», — ответила я сухо.

В первый раз, когда Бержерон приходил к нам, я увидала его из-за оконной занавески, когда он звонил у дверей. Его физиономия внушила мне такую сильную неприязнь, что ни в этот раз, ни во время других его посещений я решительно не хотела общаться с ним.

«Но я видела его», — с отвращением заявила я. «Знаю, знаю, — продолжал брат, — ты опять будешь повторять, что его физиономия тебе не нравится, что он принесет нам несчастье».

Я действительно ненавидела этого Бержерона, не знаю почему, и боялась его. С той минуты, как твой отец сообщил мне, что был ночью с ним, я его еще больше возненавидела. Насмешливый тон, которым говорил мой брат, защищая этого ненавистного мне человека, вывел меня из себя, и я закричала: «Этот Бержерон, я уверена, бесчестный человек!» — «Ты слишком строга, сестра, — сказал твой отец серьезно. — Не стоит судить о людях, которых ты не знаешь».

Увы! И зачем я только устроила эту сцену твоему отцу и показала ему, что мне известно о его похождениях? Это привело к тому, что он сделался еще лицемернее и скрытнее со мной. Он дал мне обещание отказаться от кутежей и больше не выпивать, но посещать господина Бержерона не перестал.

Что усыпило мою тревогу, так это то, что деньги стали поступать регулярно. Оказывается, в продолжение двух или трех недель, я это узнала впоследствии, брату постоянно везло в карты. Если бы я узнала это тогда же, то, без сомнения, приписала бы это везение злому умыслу Бержерона. И была бы права. Последующие события доказали, что я не зря опасалась Бержерона.

Наконец, наступил час той катастрофы, которую я предчувствовала в глубине души. Однажды вечером, садясь за стол, твой отец сказал мне, смеясь: «Желал бы я быть двенадцатью часами старше». — «Зачем?» — «Завтра я сдаю свою отчетность. Пока такая большая сумма находится у меня в доме, я не могу спать спокойно. Как только сдам ее в должные руки, вздохну свободно». — «Так завтра придет господин Бержерон?» — «Непременно». — «Ну что же… Он всегда является в десять часов утра. Я уйду из дома еще до его прибытия — хочу навестить бедных».

Повторяю, я воображала, что брат ведет добропорядочную жизнь. Без малейшего сомнения я отправилась в свою комнату после того, как он объявил мне, что сегодня ему придется посидеть подольше, чтобы закончить работу. Ночью я вдруг проснулась от шума затворившейся двери. Моей первой мыслью было, что твой отец прошел к себе в спальню. Даже не взглянув на часы, я опять заснула.

Рано утром я оделась и собралась уходить. Едва мой брат вошел в свой кабинет, как я явилась к нему.

«Я пришла пожелать тебе доброго утра, мне пора», — заявила я. «Но Бержерон придет в десять часов, а сейчас только восемь», — возразил он.

В эту минуту появилась наша старая служанка: «Пришел господин Бержерон, говорит, что ему нужно видеть вас сейчас же. У него такой странный вид. Он говорит, что по весьма спешному делу, и требует, чтобы его приняли». — «Пускай войдет», — сказал брат, удивленный словами служанки.

Из кабинета был только один выход, а я уже слышала шаги своего врага. Отступление было невозможно. Итак, я должна была встретиться лицом к лицу с человеком, которого всегда избегала. В углу комнаты стояла ширма. Одним прыжком я очутилась за ней.

II

Брат, очевидно, не подозревал, в чем причина столь раннего посещения господина Бержерона. Его голос выражал искреннее удивление, когда он спросил у вошедшего: «Что привело вас ко мне так рано, мой любезный начальник?» Бержерон ответил серьезным тоном: «Ваш начальник придет в десять часов, Морер. В настоящую минуту к вам явился друг. Вы знаете зачем?»

Наступившее молчание свидетельствовало о том, что твой отец старался что-нибудь припомнить, но тщетно. Память не подсказывала ему ответа, и он искренне промолвил: «Клянусь богом, не знаю». — «Не могу поверить, — сухо возразил Бержерон и после некоторой паузы прибавил: — В таком случае я сильно ошибся, полагая, что поспешил сюда, чтобы спасти вас». — «Объяснитесь, любезный… Зачем, собственно, пришли вы сюда в роли друга, как вы заявили?» — «Я принес вам ваши деньги», — с ударением на каждом слове проговорил Бержерон. «Мои деньги? Какие деньги?» — «Которые вы проиграли ночью… несмотря на мое сопротивление… несмотря на многократные замечания, что опьянение лишает вас хладнокровия… несмотря в особенности на мой совет не ставить на карту больше, чем позволяет ваше положение». — «Какую сумму я проиграл?» В голосе брата зазвучала паника. «Которую я принес вам до последнего су, мой неосторожный друг. — Прервавшись на минуту, он прибавил: —То есть сто девяносто две тысячи».

Услышав размер суммы, твой отец расхохотался и воскликнул: «Вы шутите! Уходя отсюда вчера вечером, я взял с собой только шестьдесят золотых». Но Бержерон тотчас спросил его: «Давно вы находитесь в своем кабинете?» — «Нет, всего ничего. Вы, так сказать, пришли за мной по пятам». — «Так вы еще не отпирали кассу?»

Твой отец испустил отчаянный возглас при этих словах, ужасный смысл которых стал ему ясен. Я слышала, как он бросился к кассе. Замок затрещал у него под рукой, дубовая крышка заскрипела, и голос брата, дрожащий от отчаяния, закричал: «Ничего! Ничего! Я погиб!»

В эту минуту я готова была выскочить из своего убежища, но осторожность удержала меня. Нужно ли третье лицо в этой сцене? Нет! Появившись, я бы только усилила страдания твоего отца. Следует также сознаться, что ненависть моя к Бержерону заставляла меня подозревать, что он расставляет своей доверчивой жертве какую-то западню.

«Погиб! Погиб!» — твердил мой брат голосом, разрывавшим мне сердце. «Погиб, — повторил Бержерон более мягко. — Горе расстраивает ваш рассудок, Морер. Не сказал ли я вам, что в эту минуту явился к вам как друг, чтобы спасти вас от положения, о котором не должен знать начальник?» И он бросил на стол банковские билеты: «Вот сумма, которой недостает в вашей кассе». — «Вы меня спасаете, Бержерон! Как и чем могу я доказать вам свою признательность?» — произнес несчастный задыхающимся от радости голосом, в первую минуту думая лишь о бесчестье, которого избежал. «Эту признательность вы можете доказать мне сейчас же, — заявил Бержерон. — Поклянитесь, что не будете больше пить и играть в карты». — «О да! Клянусь!» — воскликнул твой отец с невыразимой искренностью.

Бержерон строгим тоном продолжал: «Не пейте больше, Морер. Ваше опьянение слишком опасно. Оно отнимает у вас и рассудок, и память. За ужином вы грубо отклонили мои советы не предаваться излишествам и выпили слишком много вина. Я не хотел больше играть, вы должны это помнить. Но, возбужденный опьянением и удачей, которая благоприятствовала вам в последнее время, вы так настаивали, что мне пришлось уступить». — «Я ничего не помню». — «Даже той бутылки, которую вы поставили возле себя за карточным столом? Мы стали играть. Вам не везло. Когда вы проиграли все деньги, которые были при вас, я вынужден был продолжать игру на слово. Так шло до десяти тысяч, которые вы проиграли. Вам все не везло. Тогда я положил карты, думая оказать вам услугу, прекратив игру. К несчастью, пытаясь вас образумить, я произнес неосторожную фразу». — «Какую?» — «Что сумма в десять тысяч франков превышает ваши средства, что для того, чтобы уплатить эту сумму, вы должны будете надолго поставить себя в стесненное положение. Ваше самолюбие было задето этим замечанием. „Подождите минуту“, — вскричали вы и ушли. После короткого отсутствия вы возвратились. Первым делом вы протянули мне десять билетов по тысяче франков каждый, говоря: „Вот, вам уплачено, а теперь я хочу отыграть у вас эти десять тысяч“». — «Так я ходил за деньгами в кассу», — пробормотал брат при мысли о поступке, о котором он решительно ничего не помнил.