И вслед за этим Бержерон прибавил: «Не могли бы вы рассказать мне, что за человек этот господин Реноден, здешний нотариус? О нем говорят много хорошего, но излишняя предосторожность никогда не помешает. Я видел его на днях и признаюсь, он произвел на меня неплохое впечатление». — «Я не могу расхваливать вам господина Ренодена». — «Почему же?» — «Потому что он принадлежит к числу друзей моей тетки и вы можете подумать, что я хвалю его по дружбе». — «Это человек серьезный? На него можно положиться?» — «Вполне». — «В таком случае я поручу ему найти мне хорошего зятя. Избранника Ренодена я приму. Пусть даже у него не будет ни гроша за душой».

У меня появилось смутное подозрение… Не мне ли предлагает миллионер свою дочь? Мне казалось, что он дает мне понять, что, представленный Реноденом, я буду принят. И тут я вспомнил слова тетки: «Племянник, остерегайся».

Между тем мы подошли к калитке, которую он отпер. Протянув мне руку на прощание, он опять повторил эту странную фразу: «Значит, решено. После всего хорошего, сказанного вами о Ренодене, я попрошу его найти мне зятя». — «И он найдет его», — заявил я, пожимая ему руку.

С этими словами господин Бержерон задержал на мне проницательный взгляд. Но мой равнодушный вид смутил его, я прочел на его лице досаду — он, видимо, решил, что обратился к дураку, который не понял его.

Тетушка встретила меня с добродушным ворчанием: «Долгим же был твой первый визит в замок! Твой новый пациент заставил тебя пересчитывать его волосы?» Она указала мне на ожидавший меня прибор. «Ты, должно быть, голоден как волк, — продолжала она. — Садись и наверстывай упущенное». — «Я позавтракал в замке». — «Каково! — воскликнула она, обменявшись с сидевшим за столом Реноденом ироничным взглядом. Потом с любопытством обратилась ко мне: — Расскажи нам все в подробностях».

Я подчинился. «Дворняжка ведет свою игру», — спокойно заметила тетушка, когда я передал разговор, нечаянно подслушанный за дверью. Она молчала до того момента, пока я не рассказал о сцене между отцом и дочерью, в конце которой Бержерон уступил.

«Эге! — промолвила тетушка. — Он хорошо делает, что поджимает перед ней хвост. — И с улыбкой прибавила: — Она, как видно, девушка с головой и характером! Я готова полюбить ее, эту мадемуазель Лору». Тут я рассмеялся и заявил: «В таком случае она может стать вашей племянницей! Это зависит от господина Ренодена: ему стоит только представить меня отцу, и я тотчас буду принят». — «Что ты там напеваешь?» — воскликнула тетушка, широко раскрыв глаза.

Тогда я повторил слово в слово разговор с Бержероном, налегая в особенности на то, что хозяин замка дважды упоминал о своем немалом состоянии, которое позволяет ему требовать от зятя лишь одного, а именно — счастья дочери.

Реноден выслушал меня с насмешливой улыбкой, но ничего не сказал. Профессиональная скромность принуждала его молчать. Что же касается тетушки, то она при упоминании о состоянии Бержерона принялась хохотать и, задыхаясь, проговорила: «Его состояние! Да он мастер врать! У него ни гроша нет!»

XVI

Увидев сомнение на моем лице, тетушка перестала смеяться и серьезным тоном продолжала: «Ни гроша! Говорю тебе, ни единого гроша! Все, что он имел, он давно промотал — промотал с распутными женщинами. Состояние есть только у его дочери — это ее наследство от матери. О, я понимаю теперь, почему он ищет бедного зятя, дурака, умирающего с голоду! Он даст ему только маленький кусок пирога и потребует от него расписку в получении всего — вот куда он метит!»

Я не мог пропустить мимо ушей ее заявление о бедственном финансовом положении Бержерона и позволил себе заметить: «Но замок Кланжи стоит немалых денег…» — «Да, но это деньги дочери. Прежде он был ее опекуном. Но из-за его мотовства и расточительности право опеки у него отняли. Новый же опекун, зная характер родителя, помещает все капиталы в недвижимые имения. В тот день, когда Лора станет совершеннолетней, если она не назначит ему пожизненной пенсии, то он вынужден будет показывать фокусы на площадях».

Тетка перевела дух, потом, посмотрев на нотариуса, продолжила: «Кроме того, он делает вид, что не знает Ренодена. К своему несчастью… он его очень хорошо знает, и издавна… этим он не похвастается!»

Чтобы убедиться в истинности ее слов, мне не нужно было допрашивать Ренодена — тот, не раскрывая рта, подтверждал слова тетки мерным покачиванием головы. Последняя между тем продолжала насмешливым тоном: «А! Мадемуазель Лора показывает свой нрав! И хорошо делает, по моему мнению. Скверное, должно быть, положение у Бержерона между этими двумя женщинами: одна защищает свое имущество, другая хочет разбогатеть. Скоро в замке начнутся раздоры — не вмешивайся в них. Нечего тебе там делать. Остерегайся, племянник, остерегайся!»

И, по своему обыкновению тетушка прибавила, как делала всегда, когда хотела прекратить разговор: «Тебя ждут больные».

Я отправился в город и час спустя вошел в дом одной старой женщины, моей пациентки. Там я застал мадемуазель Лору, сидевшую у изголовья крестьянки. Она щедро одарила несчастную женщину, страдавшую главным образом от лишений. Во время моего визита мадемуазель Лора сидела безмолвно. Когда же я, уходя, поклонился ей, она последовала за мной.

«Доктор Морер, я хочу попросить у вас прощения», — сказала она, когда мы вышли из хижины. «Прощения? У меня, мадемуазель?» — спросил я в недоумении. «Да, сегодня утром, споря с отцом из-за Аннеты… или, вернее, из-за мужа, которого он хочет найти для служанки, я предложила доктора…» — «Уверяю вас, мадемуазель Лора, что я вовсе не обижен вашей шуткой». — «Шутка эта, сказанная со злобы, была очень глупой, — призналась Лора без малейшего колебания и с презрением произнесла: — Предложить вас в мужья Аннеты!»

Она, очевидно, знала, какую роль играла в жизни отца обворожительная блондинка. Затем Лора протянула мне руку со словами: «Мир, не правда ли, доктор? Мы не враги?» — «Я никогда не был вашим врагом».

После этих слов она ушла. Весь последовавший за тем месяц мы почти каждый день встречались с мадемуазель Бержерон. Страдание и нужда почти всегда неразлучны. Там, где нуждались в моих попечениях, я находил Лору с ее щедрой помощью. Естественно, что вскоре между нами установились дружеские отношения.

Я видел, что она несчастна, что ее душит какая-то тайна, что она страдает от присутствия Аннеты, под влияние которой с каждый днем все больше попадал ее отец. Я не вызывал ее на откровенность, не предлагал помощи. Я ждал, что она начнет доверять мне и заговорит сама.

Бержерон, без сомнения, отказался от своих видов на меня. Вспомнив о том, как он выразил намерение положиться на Ренодена в выборе зятя, я спросил однажды у нотариуса: «Был ли у вас в конторе господин Бержерон?» — «Нет, доктор». — «Он приглашал вас в замок?» — «Тоже нет. Но я собираюсь отправиться туда без приглашения. Этот шаг я должен сделать по поручению одного из моих клиентов».

Тут мне вспомнился маркиз де Монжёз, чей разговор с нотариусом я невольно подслушал. Этот человек мечтал стать хозяином замка если не за счет его покупки, то хотя бы посредством женитьбы.

Представив, как маркиз, богатый, титулованный, красивый, делает предложение Лоре под покровительством нотариуса, имея все шансы на успех, я испытал острую душевную боль и тут понял, что полюбил Лору как безумный.

Много дней я лелеял мечту о том, что Реноден забыл о поручении маркиза или тот отказался от своих намерений, что он умер и бог знает что еще. Что поддерживало меня в этих обманчивых мечтах? То, что в продолжение двух недель после моей беседы с нотариусом я встречал Лору во время ее благотворительных обходов и она ни единым словом не намекнула на это предложение.

При каждой встрече она по-прежнему указывала мне нищих, нуждавшихся в помощи доктора, а я ей — своих больных, нуждавшихся в материальной поддержке. Только в конце второй недели я заметил, что девушка опечалена. Ее терзало какое-то горе, но она хранила его в тайне.